Пока власти заклинают, что экономика достигла дна и вот-вот начнется рост, население все острее ощущает кризис. Семь из десяти россиян, согласно последним замерам холдинга «Ромир», назвали нынешнюю экономическую ситуацию в стране кризисом, при этом год назад так считал лишь каждый второй опрошенный. Люди на собственном кармане чувствуют рост цен, высокую инфляцию, низкий курс рубля. Почти 80% россиян не хватает денег до зарплаты, выявил еще один свежий соцопрос — Фонда «Общественное мнение» (ФОМ). Конечно, страна у нас большая, и кризис бьет по-разному — в том числе и в региональном разрезе. Как именно — об этом нам рассказала профессор МГУ, директор региональной программы Независимого института социальной политики, доктор географических наук Наталья Зубаревич.

— В какой момент население в массе своей ощутило кризис?

— Российская экономика перестала расти в конце 2012 года, а в 2013-м уже были все признаки стагнации. Другое дело, что люди ощутили кризис только тогда, когда под влиянием антисанкций стали расти цены. И уже потом падение цен на нефть обвалило рубль, это случилось в декабре 2014-го. Поэтому, с точки зрения населения, кризис отодвинут на полтора года от реального его начала. Стагнация — его первая стадия.

Для граждан его острая фаза началась в декабре 2014-го, а для экономики — с промышленного спада в первой половине 2015 года, составившего по его итогам 3,5%. Летом экономика «улеглась на дно».

— В чем же проявились симптомы кризиса — в росте безработицы?

— В 2015 году не было заметного роста безработицы, кризисные явления на рынке труда проявляются в медленном росте неполной занятости — всевозможные административные отпуска, простои и так далее. Майские указы президента привели к тому, что региональные бюджеты надорвались, 77 регионов оказались в дефиците, у них стал быстро расти долг. Суммарно он вырос на 11%, но его масштаб пугает — 2,66 трлн рублей. Вторая кризисная опция — падение инвестиций: 2013 год — минус десятые доли процента, 2014 год — почти 3%, 2015-й — 8,4%. Третий, значимый именно для населения фактор — падение доходов на 4,7% и зарплат на 9,5% за 2015 год. Розничная торговля сократилась еще сильнее — на 10%.

— Можно ли сказать, что кризис в какой-то степени уравнял регионы в их социально-экономическом статусе?

— Важнее неравенство не региональное, а социальное. В нашей стране латиноамериканский уровень неравенства: 40% населения, два нижних квинтиля — по 20% — до сих пор не вышли на уровень средних советских доходов, они живут хуже. Третий квинтиль вернулся на уровень доходов последних советских лет.

Инфляция всегда бьет по бедным. Понятно, что в менее развитых регионах, где доля бедных выше, кризисные проблемы острее. Бедные сокращают объем потребления и пытаются компенсировать потери продукцией с личного огорода. Поэтому с точки зрения жесткости выживания, конечно, бедным труднее всего.

У людей с более высокими доходами иные проблемы. Около половины так называемого российского среднего класса — это чиновники, силовики и их семьи. В 2013— 2014 годах им очень хорошо подняли зарплату, запас прочности есть, хотя отдыхать теперь можно только на родине.

Он вел активный образ жизни, путешествовал, потреблял современные услуги, а теперь от многого придется отказаться, а то и вернуться к выживанию.

У богатых упала капитализация их компаний, личные миллиарды «усохли», но это такие абстрактные проблемы для подавляющего большинства россиян…

— Прежде благополучными считались Москва, Питер и нефтегазовые регионы. Как сейчас?

— Так и осталось. Легче проходят кризис богатые нефтегазодобывающие округа — Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий. А также Тюменская область, куда по договору между этими территориями попадает часть налога на прибыль, зарабатываемая автономными округами.

Фантастически поднялся Сахалин, чей бюджет в последние год-два распух от денег. Основные месторождения там разрабатываются в рамках соглашения о разделе продукции. И когда на острове стали много добывать, а рост инвестиций прекратился из-за падения цен на нефть, прибыль компаний оказалась гигантской. За два последних года поступления налога на прибыль в бюджет региона выросли в 1,9—2,3 раза, а доходы бюджета — в 1,4—1,6 раза. Центр, который собрал с других территорий большую часть нефтегазовой ренты в федеральный бюджет, с Сахалином этого сделать не может. Резко разбогатев, Сахалин в 2015 году в 3,4 раза увеличил расходы на экономику, их доля выросла до 46% всех расходов. Там поддерживают всё подряд: рыболовство, транспорт, инфраструктуру, туризм, из бюджета Сахалина теперь финансируется и федеральная программа развития Курильских островов.

— Доходы большинства регионов критически упали, а социальные обязательства никто не отменял. Как выкручиваются власти на местах?

— В соцзащите особо не посокращаешь: нельзя уменьшить пособия людям, они и так невелики. Регионы пытаются ограничивать круг получателей, изменяя правила, на основании которых эти пособия предоставляются. А еще чаще просто не индексируют пособия. При годовой инфляции в 13,6% расходы бюджетов субъектов Федерации на социальную защиту населения выросли в 2015 году на 6%, в том числе на выплаты пособий населению — на 2%.

Скажем, губернатор Псковской области Турчак рубит все социальные расходы, наращивая расходы на строительство дорог. За дороги нужно отчитываться перед верховной властью, плюс — это «живые» деньги. Субсидии выделяются только при софинансировании из бюджета региона, иначе он их не получит. И регионы в ущерб социальным обязательствам начали выкраивать деньги, чтобы получить субсидии из федерального бюджета. В Псковской области идет массовое закрытие сельских школ, больниц, фельдшерско-акушерских пунктов.

— Какова ситуация с дотациями из центра? Выросло ли число дотационных территорий России?

— Дотации — это лишь один из видов трансфертов. Трансферты составили чуть больше 1,6 трлн рублей без Крыма, их объем не изменился. Дотационными принято называть все регионы, куда поступает один вид трансферта — дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности. Те, кто их получает, считаются дотационными. Это неверно. Дотации на выравнивание составляют лишь четверть в общем объеме трансфертов, перечисляемых в регионы.

Например, Татарстан всегда считался регионом-донором, не получая дотацию на выравнивание. Но он получал другие трансферты! В отдельные годы перед Универсиадой, перед празднованием 1000-летия Казани общий объем трансфертов достигал 30—35% всех доходов бюджета республики при среднем уровне дотационности регионов 17—19%. Поэтому лучше судить по бюджетной обеспеченности. Богатых регионов в России только 7 — обе столицы, нефтегазовые округа, Сахалин и Тюменская область. Только в них душевые доходы бюджетов существенно выше, чем в среднем по России.

— Похоже, сегодня югу страны, с его развитой пищевой промышленностью, тоже полегче. Это так?

— Да, российский юг и черноземный центр — все, кто делает продовольственную продукцию, — пройдут этот кризис мягче. Пищепром в связи с уходом иностранных конкурентов с рынка получил дополнительные преимущества. Сначала часть импортеров попала под антисанкции, а потом свое слово сказал курс рубля. Потребители обеднели по курсу в 2 раза. Вторая группа выигравших — как всегда, нефтегазовые регионы. Жирка там изначально больше. Нефть, даже упав в цене, не убивает доходы бюджетов. Просто чем выше цена на нефть, тем большую долю прибыли компаний изымает государство в виде налогов в федеральный бюджет и экспортных пошлин.

Третья группа выигравших — регионы ВПК. Такого не было в постсоветской истории, чтобы в кризис рос оборонпром. Брянская область — на 14% рост промышленности в 2015-м, Тульская — 11%, Марий Эл, где ракеты делают, — 10%. Расходы федерального бюджета на национальную оборону в 2015 году выросли на 28%. И теперь доля расходов на оборону во всех расходах федерального бюджета — 20,4%. Еще 12,5% — на национальную безопасность. Итого: треть расходов федерального бюджета. Все это напоминает последние годы существования СССР. Но все же нынешняя власть не похожа на брежневских старцев, значит, в 2016 году ей придется резать оборонные расходы. Праздник в регионах ВПК закончится.

— Какие регионы стали лидерами по импортозамещению?

— Ни в одном из секторов экономики, связанных с производством техники, заметного сдвига к импортозамещению не случилось. Оно требует длительного времени и больших инвестиций, ведь зависимость от промежуточного импорта по основным секторам машиностроения — от 40 до 80%. Частично импортозамещение произошло в пищевой продукции, благодаря прежде всего тому, что рынок освободили от конкурентов. И еще — в производстве комбайнов. Американский «Джон Дир» сейчас сельхозпроизводителям не по карману. Поэтому второй год подряд «Ростсельмаш» наращивает объемы производства темпами 20—30% в год. Но тут причина в курсе рубля и доллара.

Спад инвестиций в Приморском и Хабаровском краях также продолжается третий год. В Амурской области они растут, но за счет бюджетных инвестиций в космодром «Восточный». К экономике это не имеет особого отношения. Устойчиво росли инвестиции только на Сахалине, но в 2015 году и он затормозил. Инвестиции сократились во всех регионах Сибири и Урала, за исключением Ханты-Мансийского округа.

— Насколько серьезна угроза дефолта регионов, о которой недавно предупреждало международное рейтинговое агентство Standard & Poor's?

— В S&P прогнозируют, что в 2017 году долг достигнет 50%. Вполне может быть. Долг структурно разный. Самая тяжелая его часть — кредиты коммерческих банков под высокие проценты. А федеральный бюджет дает регионам очень дешевые бюджетные кредиты по ставке 0,1% годовых. В антикризисной программе на 2016 год планируется выделить регионам 310 млрд рублей в виде бюджетных кредитов, в прошлом году дали столько же. Но этого мало! Объем долга коммерческим банкам — более 1 трлн, так что 300 млрд не спасают: в начале 2015 года доля кредитов банков составляла 45% долга, в конце года — 44%. Конечно, никаких региональных дефолтов не будет, но долги будут висеть на шее регионов.

— Возможны ли в регионах по-настоящему массовые протесты?

— Мне кажется, большинство населения считает кризис несчастным стечением обстоятельств и следствием вражеских происков. Люди будут и дальше затягивать пояса, терпеть, ругаться на кухнях. Агрессия растет, как это происходит в любой кризис. Только направлена она не на власть, а на… окружающих.

Самые резкие протесты в России — не экономические, а этнические. «Нашего парня зарезали…» — и весь небольшой город или поселок выходит на улицу. Это называется «Бунт». Проходит три-четыре дня, власти быстро раздают кнуты и пряники, и всё затихает.

Экономический протест возникает, если встает завод, и большая масса людей одномоментно остается без работы. Со времен Пикалёва власти стараются такой ситуации не допускать, и бизнес это знает. Еще до кризиса РУСАЛ начал сворачивать работу четырех убыточных заводов, но делал это поэтапно, аккуратно, с переводом занятых в другие цеха и на соседние предприятия, с выплатами компенсаций. Научились работать с этой проблемой так, чтобы не допускать массовых протестов.

Мне кажется, риски этого длительного и медленного кризиса другие: угрюмая адаптация к худшему, загнивание общества и ухудшение человеческого капитала. Люди замыкаются, закрываются, перестают видеть перспективу. Общество деградирует…