Упорная самоубийца Отвергла спасательный круг… Нонна Слепакова

Когда президенту внимала Москва, А доллар испуганно рос, — Я вдруг услыхал золотые слова В ответе на детский вопрос.

Иль то проговорка по Фрейду была, Иль тайная воля светил? — Но все свои планы, мечты и дела Он подлинно в ней воплотил.

Писатель, завидуй! Эксперт, удивись! Обкусывай локти, поэт! Мне кажется даже, что это девиз Последних пятнадцати лет

И даже надгробье на тусклую муть Последних годов тридцати. Запомни: «Того, кто решил утонуть, — Уже невозможно спасти».

Когда обреченный стремится во тьму, Презревши спасительный свет, Хоть трижды протягивай руку ему — Он ноги протянет в ответ.

Он вовсе не видит протянутых рук, Спускаясь в зловонную ночь, Он гордо отвергнет спасательный круг — Культуру, науку и проч.

Ни славного прошлого пафосный зов, Ни горькое эхо стихов… Упорная, тайная воля низов Совпала с желаньем верхов.

Несчастный Герасим! Спасенье Муму, Ей-богу, не стоит труда. Ее все равно же пришлось же ему Обратно же бросить туда.

Спасали по-всякому, боже ты мой, Однако судьбы не отвесть. В России бессилен великий немой — Над ним еще барыня есть.

Спасение — пошлость. Спастись — это пасть. Насколько приятней тонуть! Тонуть — это доблесть и слава, и власть, И к предкам надежнейший путь.

Дежурные фразы прилипли к губе, Бессильные руки прилипли к трубе. Уходим по пояс, по грудь. Уже не в работе, Уже не в борьбе — Мы тонем в болоте. Мы тонем в себе. Мы тонем в желанье тонуть.

Не трать увещаний. Назад не зови. Не лезь к обреченным с врачом. Теперь уж неважно — в слезах ли, в крови, И в нефти, и мало ли в чем.

Под русского ветра отчаянный свист И чаек разнузданный гам… И питерский камень — бессменный чекист — Надежно прикручен к ногам.

Он все объяснил, откровенен и прост, И смолк дрессированный зал. Не зря же когда-то, вступая на пост, «Она утонула», — сказал.