КолонкаПолитика

«Наши» украли победу

Немцы победили фашизм в себе — как это было

Этот материал вышел в номере № 47 от 4 мая 2016
Читать
Немцы победили фашизм в себе — как это было

Небольшую книжицу «Жаргон подлинности…» немецкий философ Теодор Адорно написал в 1964 году, хотя место на философском олимпе через два года, в 1966-м, закрепит за ним «Негативная диалектика».

Слово «Eigentlich»,предупреждает переводчик, по-немецки может означать не только «подлинный», но и «собственный» (как «путь»), а в том ерническом контексте, в каком его употребляет философ, мы можем прочесть это прилагательное и как «почвенный».

Объектами для своего памфлета Адорно избирает тогда уже классиков Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса, а это, извините, все же не Дугин. «Недавно меня снова пригласили в Берлинский университет, — цитирует Адорно Хайдеггера, тогда уже члена НСДАП. — В таких случаях я… иду к старинному приятелю, семидесятипятилетнему крестьянину. Он уже читал в газете, что меня зовут в Берлин. Что скажет он мне? Он… своими ясными глазами пристально всматривается в мои глаза, он кладет мне на плечо свою верную руку и чуть заметно качает головой». Для чего несомненно великий Хайдеггер так откровенно и так пошло апеллирует к «Blubo» (от Blut und Boden — кровь и почва)?

Хайдеггер и Ясперс — основатели экзистенциализма, одного из самых оригинальных и плодотворных направлений философии XX века. Это философствование о смысле. До немцев о чем-то таком думал Достоевский, которого все они не устают цитировать, а популярным экзистенциализм сделали французы: Сартр и Камю. Осмыслив увиденное в Германии, а отчасти и во Франции, они радикально перевели эту философию в плоскость атеизма. Снимем шляпу перед их мужеством: на путях атеизма (нигилизма) смысла по определению нет, к чему оба и пришли, провозгласив (а у Камю это ярко выражено и в романах), что надо иметь мужество оставаться человеком и без смысла (уж лучше так, чем как немцы в 30-х и 40-х).

Из этого весьма упрощенного дайджеста вытекает и объяснение слабости Хайдеггера, приведшей его к восхищению фашизмом (Ясперс, впрочем, его восторгов не разделял): язык позитивной философии вообще не о смысле, и философу приходится обращаться к языку мифологии и даже поэзии (ясные глаза 75-летнего крестьянина, «зов», «миссия» и т.п.). Но это путь опасный — особенно когда с криком «хайль!» (или «ура!») вслед за интеллектуалами по нему устремляются народные массы.

С «крестьянином» Адорно разбирается просто: не надо делать из его нужды (оседлости) добродетель, когда: «историческая отсталость превращается в нечто возвышенное и перетолковывается в трагическое чувство судьбы». Тем более не надо подсовывать это крестьянину.

Фашизм, — замечает Адорно, — «перемешивает вульгарное и элитарное». Так возникает «жаргон подлинности» — это «симптом прогрессирующего полуобразования, он как будто изобретен для тех, кто, чувствуя свою историческую обреченность или по меньшей мере упадок, изображает элиту духа». И «если слова, означающие эмпирическое, он окутывает аурой, то философские понятия, напротив, размалевывает так усердно, что их понятийная суть совершенно исчезает под слоем краски…».

Из Германии 1930-х (и 50-х — Адорно свидетельствует, что жаргон подлинности стал особенно востребован, когда нацистский язык стал табу) мы переместимся к себе и в сегодня. «Жаргон уродует то высшее, что надлежит мыслить и что оказывает мысли сопротивление». К высокому надо продираться, оно не заучивается подражанием. Если на пути к понятию «Родина» вы не ободрались в кровь, не заходили в тупики и не впадали в отчаянье, тогда оно ничего и не стоит, это фантик. За содержимое мало платить кровью, которая есть и у жертвенной овцы.

Адорно еще называет это мелкобуржуазным ресентиментом. Прилагательное кажется устаревшим, но ведь точнее не объяснишь георгиевскую ленточку на «Порше» — растерзанный на миллионы клочков и распроданный в розницу символ Победы. Повяжи полосатый бантик на свой обезьяний хвост — и можно не слезать с дерева, и учиться ничему не надо: «Сведущему в жаргоне необязательно говорить, что он думает, необязательно даже и думать».

Здесь уместно вспомнить еще одного философа из той же компании: Ханну Арендт, поразительно хладнокровного исследователя фашизма, автора формулы «банальность зла». У еврейки Ханны был эпистолярный (возможно, не только) роман с ее учителем Хайдеггером, прерванный годами нацизма, но в 1950 году переписка, теперь дружеская, была возобновлена. Нам тут интересно не это, а наблюдение, сделанное Арендт за массами соотечественников. Как вышло, что христиане-протестанты чуть не все разом стали нацистами, а потом антифашистами?

Вывод Арендт состоит в том, что эта «смена морали», словно обуви по сезону, легче всего дается людям «системным»: они переключают одну систему кодов на другую, а с наибольшей легкостью эту операцию «переобувания» совершают как раз те, кто больше и чаще других говорит о морали, о «миссии» и, по-видимому, искренне верит сказанному. И только люди, которые на фоне этих яростных обличителей кажутся безответственными и «беспочвенными», избегают соблазна интегрироваться в «новый порядок» фашизма. Они просто не врубаются, к счастью или к несчастью для себя, в «жаргон подлинности», в эту стройность пустословия и «Blubo».

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow