Печатаем фрагмент из неопубликованного интервью и рассказываем о фильме, который молодые кинематографисты снимают с помощью краудфандинга.

«Берегите ее, она настоящая», — говорила Бродскому и его друзьям Анна Ахматова. Она ценила стихи молодого поэта Натальи Горбаневской. И кто знает, может быть, именно тогда, когда Наташа Горбаневская от руки переписывала «крамольный» «Реквием», она напитывалась воздухом свободы. «Ворованным воздухом», как Мандельштам называл стихи, «написанные без разрешения». Для Натальи Горбаневской стихи, которые рождались «сами по себе», и поступки — как продолжение ее стихов, были нерасторжимым образом связаны. Не случайно во время обыска она пыталась сберечь прежде всего тот самый «Реквием» Ахматовой, вручную переписанный, но с титульным листом, сделанным автором. «Поступок — часть твоей жизни, — говорила Наталья Евгеньевна. — И стихи — часть твоей жизни. Не было никакого разрыва».

Она никогда не чувствовала себя героем, активистом. И даже когда вышла вместе с семеркой смельчаков и младшим трехмесячным ребенком на Красную площадь (старший остался дома), она защищала не только Пражскую весну, но и человеческое внутри себя: «Я вышла на площадь, чтобы не испытывать перед своим ребенком чувство стыда». Чувство стыда, личной вины гнало их на площадь. Чтобы там, у стен Кремля, развернуть баннер «За вашу и нашу свободу».

И, прикована вечной незримою цепью к нему, я усладу найду и отраду найду в этом страшном дому, в закопченном углу, где темно, и пьяно́, и убого, где живет мой народ без вины и без Господа Бога.

Она скончалась в Париже в 2013-м.

Наталья Горбаневская: «Все остальное я делала сознательно, а стихи пишутся сами»

— Энтузиазм у меня был, но точно не от семьи. Помню, я очень боялась, что мне не хватает десяти дней до 14 и меня не примут в комсомол. Ну что можно требовать от 14-летнего ребенка, который ничего другого не знает? Есть интересные воспоминания Револьта Пименова, который, будучи подростком, уже был настроен против советской власти. Он пишет: «И тем не менее, живя в совершенно нищей обстановке, я верил в то, что мы в Советском Союзе все равно живем лучше всех, а в капиталистических странах люди живут еще хуже». Понимаете? Был такой спектакль «Снежок», где рассказывалось, как бедного негритенка преследуют в Соединенных Штатах Америки. Я думаю, у меня единственной прививкой против всего этого была поэзия. Потому что я рано начала читать. Мне в 5 лет подарили юбилейный однотомник Лермонтова, который я читала весь — стихи, прозу, драмы. Когда с мамой приходила в гости, мама там сидит с приятельницами разговаривает, а я найду книгу, впиваюсь и читаю. Где-то в начале войны я нашла довоенный журнал «Знамя». Он открывался стихами Ахматовой «Сказка о черном кольце». Я эти строчки с тех самых пор помню.

Мне от бабушки татарки Были редкостью подарки. — И зачем я крещена, — Громко гневалась она.

И поэтому, когда в 1946 году было постановление об Ахматовой и Зощенко, я не скажу, что я там что-то такое имела против. Но при этом у меня где-то в мозжечке были эти строчки Ахматовой. Это существовало как бы в разных плоскостях. Но существовало. Потом уже, лет в 11, опять-таки не дома, а у одной маминой приятельницы, нашла однотомник Блока. И я приходила и читала его. Больше всего я тогда любила «Театр» Блока. В 11 лет я читала «Незнакомку», «Балаганчик», «Снежную маску», «Розу и крест».

— А когда сами начали писать?

—Семейные предания донесли четверостишие, которое я написала. Вернее, не написала, а произнесла в четырехлетнем возрасте. Единственное, что в нем интересного, — оно совершенно не похоже на все образцы детской поэзии. И кроме того, в нем присутствуют совершенно абстрактные вещи. Оно интересно тем, что в большой степени предсказывает мою будущую поэтику. А также некоторые будущие, гораздо более поздние детали моей биографии. Четверостишие такое:

Душа моя парила. А я варила суп. Спала моя Людмила, и не хватило круп.

Поэтика по принципу «в огороде бузина, в Киеве дядька». Но «душа моя парила» — мне мама много стихов читала. Мама пела, бабушка пела. И музыка поэзии во мне все время жила. Она меня от многого защитила. От чрезмерного энтузиазма. Хотя вообще энтузиасткой и экстремисткой я была. Я когда была уже в иммиграции, то прикидывала, что бы со мной было, если бы я с тем же характером и темпераментом родилась во Франции или в Германии? Ой, боюсь, что было бы очень плохо.

— Почему?

— Я могла бы попасть к левым экстремистам и даже к террористам. В Германии снимали когда-то телевизионный фильм про нашу демонстрацию. И меня там играла девушка, которая в прошлом была подругой Ульрики Майнхоф (одна из лидеров Фракции Красной армии. — Ред.). Вот так вот все близко-близко подходит, через одного человека я оказалась рядом. Понимаете? Мне и сейчас приходится умерять темперамент. Хотя я научилась в общем… когда надо. Но потенциал был. Бывает, начинают писать что-то про мои стихи и сравнивают с Цветаевой. Я говорю — это не поэтика, это темперамент. Это темперамент, который всю жизнь стараюсь обуздывать. Потому что от этого темперамента ни мне, ни, главное, окружающим особо хорошо не бывает.

— И в этом тоже стихи помогали?

— Думаю, не только поэзия. Жизнь вообще старение, мудрение, взгляд, которым окидываешь прошлую жизнь и находишь столько всего, за что стыдиться… и не хочешь стыдиться в будущем.

— У вас было чувство, что родились для чего-то большего?

— В молодости случалось это чувствовать, но потом перестала, слава богу. Я как раз чувствую себя в принципе нормальным рядовым человеком, которому дан некоторый дар. Но совершенно незаслуженный, лично от меня не зависящий. От меня зависит лишь, как его использовать. И все.

— Дар поэзии или еще какой-то другой?

— Нет, когда я говорю дар — это стихи. Все остальное я делала сознательно, а стихи пишутся сами.

«Я не героиня, я обычный человек»

Эти ее слова дали название будущему документальному фильму режиссеров Ксении и Кирилла Сахарновых «Наталья Горбаневская: «Я не героиня», приуроченному к 80-летию со дня ее рождения. С Натальей Горбаневской режиссеры дружили последние четыре года ее жизни. Она стала одним из героев их дебютной работы «5 минут свободы» (2012), посвященной демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади.

Новый фильм в большей степени расскажет о Горбаневской-поэте, вернее, «поэтке» — она всегда предпочитала это польское слово манерному «поэтесса». Она вообще с пристрастием относилась к словам. К примеру, не любила слово «инакомыслящий». Говорила: «Мы просто мыслящие… нормально мыслящие, нормально действующие». Наверное, она права. Но как же трудно порой соответствовать этой «норме».

На краудфандинговой платформе Planeta.ru идет сбор средств на создание этого фильма. Приглашаем вас принять участие в сборе, внеся свой вклад в память о поэте Наталье Горбаневской.