В суд на губернатора Марину Ковтун уборщица судоремонтного завода, многодетная мать Ольга Павлова подала вполне осознанно. За 16 месяцев пребывания в России Ольга в общих чертах успела изучить законодательство РФ. Прочитав устав Мурманской области, она назубок вызубрила, «кто здесь главный». По всему выходило — губернатор.

Да и в разного рода постановлениях правительства ответственность за прием беженцев из Украины лежит на субъектах федерации, они являются получателями соответствующих межбюджетных трансфертов. Так что и претензии предъявлять надо не муниципальным властям, а областным. Тем паче, что Ковтун некогда открыла объятия переселенцам, заявив: «Чем больше людей приедет, тем лучше. Мы должны оказать им хороший прием и окружить их заботой. Надо работать так, как если бы это касалось кого-то из наших близких родственников».

Этого обещания Ковтун уже не помнит.

16 месяцев назад бухгалтер из Павлограда Ольга сажала огурцы на огороде семейной усадьбы. Сегодня женщина с тремя детьми в две смены моет полы, а после возвращается не в дом, а в аварийное здание бывшей мурманской школы с протекающими потолками и выбитыми стеклами. Там расположен ПВР (пункт временного размещения беженцев). Впрочем, уже через несколько дней Павлова его покинет: решением суда многодетная мать, как и еще два десятка переселенцев из Украины, не нашедших иного приюта в Мурманске, будут выселены без предоставления иного помещения.

В иске к губернатору Павлова требовала 2 млн в качестве компенсации морального вреда, нанесенного ей и троим детям проживанием в нечеловеческих условиях, а также социальное жилье и четкое определение ее правового статуса. Хоть законы и изучила, не учла массу лазеек и нюансов. Федеральные акты, постановления правительства — федерального и регионального, правила и реестры… Румяные мальчики-юристы, представлявшие в суде интересы губернатора, областного комитета по труду и занятости и администрации города Мурманска, в них, конечно, разбираются лучше. Хихиканье одного из них над юридической малограмотностью приведенной Павловой свидетельницы — такой же беженки, даже заставило судью Наталью Жуганову вмешаться. Судья была корректной и, кажется, по-человечески сочувствовала Ольге. Но с точки зрения буквы закона иск Павловой невозможно было удовлетворить: ведь не может суд обязать чиновников быть милосердными. Так что все, что можно было сделать, — дать слово измученной женщине:

— Зачем мы сюда приехали? Мы ошиблись в своих надеждах, видении будущего Украины и России. Да, не с Донбасса я, а из Павлограда. Но там была ячейка русскоязычных, и мы думали: зачем нам в Евросоюз? А потом мы услышали, есть закон о поощрении людей, которые выдают сепаратистов. Пришли к нам пара человечков, которые дуже рьяно верили в укриньску владу…

Русскоязычная Ольга волнуется и не замечает, как переходит на суржик.

— Мы ехали в Россию как представители «русского мира», слушая много российской пропаганды в СМИ: дескать, братья-русские протянут руку помощи, приезжайте, поможем, поддержим. Получилось, что мы сами себя обманули, — продолжает Ольга ровным голосом. На прошлом, предварительном заседании, она не скрывала эмоций, сейчас же почти бесстрастна.

16 месяцев людей вынуждали жить по-скотски:

— Условия в ПВР с первого дня были такими, что это унижение и оскорбление человеческого достоинства. Неважно, что мы беженцы — мы же люди. Выбиты окна, зимой в комнатах +14, а то и +8 градусов, сквозняки, у детей ревматические боли появились. Мужчина жил с туберкулезом в открытой форме — везде кровью наплевано, санобработки не было, люди в прокуратуру заявляли, фтизиатр приходил. А потом нам сказали, кто поставит детей на учет к фтизиатру, тот не сможет их в сад и в школу отправить. Многие испугались.

Слова Ольги подтверждает Лариса Парайсич. Она инвалид, судья разрешает свидетельнице говорить сидя.

— В лагере беженцев показывали видеоролик, как губернатор беженцев приглашает, какие условия для проживания будут созданы хорошие. Мы и поехали. Попали на улицу Сафонова, 18, но нас предупредили: это временно, скоро переселят в пригодные для жизни помещения. Но живем там до сих пор. Кормили испорченными продуктами, начались отравления. Пригласили прокурора — после этого питание улучшилось. Жили по 12 — 18 человек в комнате, мужчины, женщины, дети — все вместе. Крыша текла. В одной семье дочь 27 лет умерла от воспаления легких. Окна выбиты, их досками заколачивали. А после пожара матрасами закладывали. И постоянно слышали: «Зачем приехали? Уезжайте!».

— Нам говорили, что ПВР существует на пожертвования. А потом, уже в суде, когда принималось решение о нашем выселении, узнали, что его содержит казна. И, кстати, что помещение официально нежилое. А ведь регистрацию нам давали как в жилом. С 2015 года нас не кормили, не оплачивали проездные, но деньги на это все еще выделялись, где они? Только после 4 обращений в прокуратуру я стала получать помощь как многодетная. А до этого мне говорили: «Вы и так на полном гособеспечении, вы не граждане РФ и вы даже не с Донбасса». А как же «русский мир»? Обидно. Мы считали, что мы русские, — резюмирует Ольга Павлова.

… Согласно 692-му постановлению правительства РФ от 22 июля 2014 года стоимость пребывания одного переселенца в ПВР действительно 800 рублей в сутки. В месяц немалая сумма, которая умножается на число переселенцев. Неужели этих денег хватало только на прокисшие макароны? Или кто-то просто нагрел руки на отоплении и освещении полупустого аварийного задания, где в последний год жили всего два десятка человек? И вообще, доходили эти средства до муниципалитета? Павлова утверждает, что на один из ее запросов мэрия ответила, что в день на одного беженца уходило не 800, а 99 рублей.

За право жить в аварийном здании беженцы боролись не потому, что им нравится такая жизнь — просто пока существовал ПВР, у них была регистрация, а значит, работа и надежда получить гражданство. Теперь — нет.

— Где я в России могу найти регистрацию? Если бы я получала тысяч 20, могла бы купить себе ее за две тысячи. А еще проще — нашла бы себе мужика. Но мужики на троих детей как-то не клюют. Поначалу клевали на выплаты нам, а как узнали, что никаких выплат нет, так и потикали уси, — неожиданно вспоминает Павлова. Румяные мальчики-юристы посмеиваются. Ольге плевать на их усмешки: «Мне на работе предлагали люди сделать регистрацию. Но только мне — без детей».

— Губернатор не берет на себя ответственность. И никто не берет. А деньги с казны берут все. Все говорят, Ковтун не несет личную ответственность. Несет! Она на себя взяла ответственность за людей, приехавших в надежде на руку помощи, — настаивает Павлова.

Действительно, несет. После визита делегации СПЧ при президенте РФ во главе с Михаилом Федотовым, которому украинцы пожаловались на нечеловеческие условия содержания, пресс-служба Марины Ковтун заявила, что губернатор берет ситуацию под личный контроль. Правда, слова эти к гражданскому делу не приобщишь. Так что пора забыть. Например, сославшись на нормы закона. Муниципальным жильем губернатор не распоряжается — квартиры выделить не может, койко-места тоже. Правовым статусом переселенцев занимается ФМС. Моральный вред от действий чиновников возмещает не должностное лицо, а казна. Ну а насчет условий содержания — так ведь ПВР создавался как временное убежище, а нянчиться с беженцами никакой закон не обязывает.

Из слов юристов выходило, что глава региона вообще никаких полномочий относительно беженцев не имеет, и вины в ее действиях нет. А то, что приглашала «чем больше, тем лучше», так это уже забыто.

Ольге Павловой в иске отказали.

Мурманск