Когда вы перекроете нам скудные рубли, Мы станем жить без роялти, на то, что сберегли. Когда вы запретите работу нашу всю, Мы выедем из сити и станем жить в лесу.
А вы, как подобает клирику, отнимете у нас печать — Тогда мы перейдем на лирику и будем вслух кричать. А вы нам запретите лирику, когда вам надоест, — Тогда мы перейдем на мимику, мы перейдем на жест!
Вот так они всегда, всегда они, — на гребне, на волне: Им кажется, что мы в нокдауне, — а мы еще вполне! Среди неутомимой злобности, прямой, как ход ладьи, Всегда себе отыщем области, где можно быть людьми.
Пусть это даже будут лекции, лазанья и кутья, Пусть это даже будут секции вязанья и шитья, — Хотя все это поношение и ваш немолчный скрип — Источник самоутешения: когда б не вы б, то мы б…
Как много бы всего мы сделали, к усладе ушей и глаз, Когда бы мы от вас не бегали, не знали вообще о вас! Хотя иные ваши келари завоют, только тронь, Что мы бы ничего не сделали, когда б не ваша вонь.
Тогда вы нас совсем притиснете, как делает весь восток, А мы, хотя и будем при смерти, начнем свистеть в свисток. А вы тогда уже поймете, что вышел вам облом, И просто нас тогда убьете — а мы тогда помрем.
И сразу вы тогда отменитесь, поскольку мир суров, Изменитесь и обесценитесь, как дыры без сыров, И все, что выше перечислено — и почва, и народ, — Все сделается так бессмысленно, что Бог его сотрет.
