Если бы эти молодые люди знали, чем все закончится для них самих… Если бы им дано было предвидеть будущее… Они бы не стали в этом участвовать… Не потому, что разрушили страну, а потому, что сломали собственную жизнь.

Но все начиналось так упоительно! Они ощутили себя повелителями судеб. Они бесцеремонно усаживались за стол вместе с сильными мира сего и требовали своей доли. И мысленно уже делили высшие посты и должности.

Жена китайского вождя и китайский Берия

25 мая 1966 года в Пекинском университете появилось подписанное несколькими студентами и аспирантами дацзыбао (плакат) с критикой парткома университета, столичного горкома партии и правительства. Авторы дацзыбао обещали: «Разобьем господство ревизионизма и все коварные интриги и темные планы, полностью уничтожим всю нечисть, всех контрреволюционных ревизионистов хрущевского типа!»

Это была не инициатива масс, а поручение созданной в аппарате ЦК партии Группы по делам культурной революции. Ее возглавили: последняя жена Мао Цзэдуна актриса Цзян Цин, мечтавшая о большой карьере, личный секретарь вождя Чэнь Бода и руководитель ведомства госбезопасности Кан Шэн. Он вошел в историю как «китайский Берия». А в искусстве изощренных пыток, которым придумывали красивые названия — «кресло наслаждений», «питье жаб», «обезьяна держится за веревку», «ангел играет на цитре», — превзошел Лаврентия Павловича, не одаренного таким богатым воображением.

29 июня группа школьников в Пекине вывесила свое дацзыбао и подписалась — «красные охранники» (хунвейбины). Они обещали: «Мы втопчем врагов Мао в землю и раздавим их!» Появились значки с изображением Мао Цзэдуна, их выпустили почти 5 миллиардов штук. Всем вручали «Маленькую красную книгу» — сборник цитат из произведений Мао. Имелось в виду, что других книг молодежи и не надо.

Харбинские хунвейбины телеграфировали вождю: «Если председатель Мао прикажет, мы достанем черепаху со дна океана! Поднимемся в небо и поймаем дракона! Сразимся с прогнившим Парижем, сровняем с землей Нью-Йорк, освободим Лондон, доставим в Пекин кремлевскую звезду и мавзолей с Лениным! Установим его на площади Тяньаньмэнь! Окрасим новый мир в багряный цвет своей крови!»

«Если человека убили, значит, он мертв»

Мао Цзэдун обратился к молодежи: осудите своих учителей за то, что они отравляют вас западными «буржуазными идеями». Он распорядился прекратить занятия по всей стране.

18 июня толпа вытащила на площадь преподавателей Пекинского университета, их поставили на колени, мазали грязью, надевали на голову шутовские колпаки. В чем была их вина? Недостаточно пылко выражали любовь к вождю. Это и есть состав преступления.

5 августа в пекинской школе убили первую жертву культурной революции. Директора школы избивали и поливали кипятком. Она умерла.

8 августа Мао с площади Тяньаньмэнь благословил отряды хунвейбинов:

— Я решительно поддерживаю вас.

Мао наделил этих юношей и девушек властью над жизнью и смертью. И развратил их. Он не приказывал убивать и мучить. Это была инициатива масс. Хунвейбины забили до смерти 1700 человек. Почему блюстители порядка не вмешивались? Министр общественной безопасности Се Фучжи назвал расправы полезным делом:

— Следует ли наказывать хунвейбина, который убил человека? На мой взгляд, если человека убили, значит, он мертв, и только. Нас это не касается. Если ненависть масс к вредным элементам не знает предела, зачем же пытаться ей мешать?

«Я люблю большие драки»

Зачем все это понадобилось самому вождю?

Самая распространенная версия: попытки Мао построить коммунизм провалились. Технократы — Лю Шаоци и Дэн Сяопин — пытались остановить безумные новации Мао, вернуть страну к нормальной жизни. Но возможность перехода к рыночной экономике он отвергал с порога. И устроил большую чистку в стране на сталинский манер.

В список врагов заносили тех, кто позволял себе какие-то сомнения, не спешил клясться в верности вождю и недостаточно пылко восхищался величием принятых им решений.

— Я люблю большие драки, — сладострастно говорил Мао.

Началась общенациональная кампания выявления и уничтожения внутреннего врага. «При Мао, — отмечают историки, — никому не позволялось участвовать в политическом процессе, и страна буквально кишела неудовлетворенными активистами. Они были лишены обычных почти для любого общества возможностей: например, сесть в кружок и поспорить. Теперь у них вдруг появился шанс».

15 сентября министр обороны маршал Линь Бяо на площади Тяньаньмэнь сообщил хунвейбинам: настало время разоблачить тех, кто обличен властью и идет по капиталистическому пути. Первой жертвой пал министр угольной промышленности, противник авантюризма в экономике. Ему разбили голову пряжками ремней.

Секретаря Северного бюро ЦК КПК Ли Лисаня, женатого на русской женщине, сняли с работы. Группа по делам культурной революции объяснила: Ли Лисань — «не дохлый, а живой тигр, его жена — советская шпионка, а сам он поддерживает отношения с заграницей».

Хунвейбины вселились в их дом, и Ли Лисань прошел через все муки ада. «Отцу на шею, — вспоминает Инна Ли, — вешали доску с надписью: «Антипартийный элемент», заставляли часами склоняться в три погибели, занимать позу «реактивного самолета» перед лицом изрыгающей проклятия толпы».

«Самолет» — пытка, придуманная хунвейбинами. Своим жертвам они выкручивали руки за спиной, а голову опускали вниз.

Ли Лисаня посадили в тюрьму. Вскоре родным сообщили, что он покончил с собой. Его жену тоже посадили. Ею занималась комиссия третьей канцелярии ЦК партии, ведавшая делами «шпионов и предателей». Обвинение: «Ли Лисань — резидент советской разведки, много лет вел подрывную и вредительскую работу, а жена ему помогала». Елизавета Петровна ничего не признавала: по опыту отца, прошедшего советскую тюрьму, знала, что надо держаться до последнего.

«Надо меньше есть»

Самая известная жертва культурной революции — председатель Китайской Народной Республики Лю Шаоци. Из всех руководителей страны он один сочувствовал крестьянам. «Народ очень беден, — сокрушался Лю Шаоци. — Крестьяне хотят покупать носки, носить обувь, пользоваться мылом, хотят, чтобы их дети ходили в школу».

— Считается, что бедность — это плохо, — отвечал ему Мао. — На самом деле бедность — это хорошо. Чем народ беднее, тем он революционнее. Просто ужасно представить себе время, когда все станут богатыми. Из-за избытка калорий у людей будет по две головы и по четыре ноги.

Лю Шаоци избивали, и он умер в заключении. О его смерти не сообщалось, и хунвейбины продолжали поносить его как живого.

Мао нравилась сталинская модель государства. Но он считал, что советская система полна недостатков. Пытался довести ее до совершенства. Поразился, узнав, что колхозник-пасечник Ферапонт Головатый во время Великой Отечественной из патриотических чувств внес 2 миллиона рублей на строительство боевых самолетов.

— Какой же это социализм, — возмущался Мао, — если у колхозника есть 2 миллиона?!

Девушкам запрещали носить длинные прически, нарушительниц избивали и стригли. Юбки и туфли на высоком каблуке заставляли снимать прямо на улице. Все обязаны были ходить в пиджаках и брюках военного образца, в руках — цитатник Мао. У мужчин — кожаный ремень с пряжкой, чтобы избивать врагов.

Выступая на сессии Всекитайского собрания народных представителей, Мао Цзэдун сам себе задал вопрос: «Что делать, когда не хватает продовольствия?» И ответил:

— Ничего страшного, надо меньше есть. Это хорошо для здоровья. Я всегда презирал западных людей, объедающихся мясом. Есть меньше только полезно. Что хорошего в том, чтобы объедаться и растить себе живот, как у иностранного капиталиста в мультфильме?

Мао остался единственным в стране человеком, который много и хорошо ел.

Активисты и добровольцы

Мао произнес фразу, ставшую знаменитой: «Пусть расцветают сто цветов».

Подумали, что вождь — сторонник свободы мысли, и ошиблись. Мао писал стихи, но интеллигенцию — гуманитарную — считал ненужной. Его слова были ловушкой для инакомыслящих.

— Как бы мы изловили всех змей, если бы не выманили их из нор? — говорил довольный Мао. — Мы хотели, чтобы эти сыны черепах выползли из своих убежищ, и запели, и засмердели. Лишь тогда мы смогли отловить их всех.

Он затеял культурную революцию, дабы воспитать молодое поколение, беспощадное к внутренним и внешним врагам. Объявил войну «старому миру». Велел атаковать «старую культуру», которая заставляет мыслить и чувствовать…

Хунвейбины врывались в квартиры, жгли книги и картины, ломали музыкальные инструменты, разбивали грампластинки. Не только профессионалы — хунвейбины и цзаофани (в переводе с китайского — «бунтари», еще одна категория гвардейцев культурной революции), но и обычные граждане были охвачены стремлением выявлять и наказывать врагов. Культурная революция куда увлекательнее скучной учебы или работы.

Жертвой стали наука, культура, искусство. Интеллектуальная и духовная жизнь страны замерла. Мир со страхом наблюдал за происходящим в Китае… А нам это знакомо. В последние сталинские годы нашу страну постигла такая же катастрофа. Борьба против западного влияния обернулась уничтожением науки и разрушением системы образования.

Циники и ловкачи

В биологии запрет на генетику привел не только к бедственному положению аграрного сектора, но и предопределил отставание России во многих направлениях науки и технологии. Средства диагностики, медицинская техника, лекарства — всё приходится закупать. Кибернетику при Сталине запретили как буржуазную лженауку, в результате — отставание в компьютерной технике. Все, чем мы пользуемся с утра до вечера, все, без чего современная жизнь представляется невозможным, — иностранного производства.

Тогда пересмотрели учебные программы. Учебники, написанные настоящими учеными, запретили. Кафедры в университетах заняли функционеры и обласканные властью шарлатаны, которые боролись против «западных теорий», а своих противников обвиняли в низкопоклонстве перед Америкой. Некому стало учить молодежь.

А как пострадала обороноспособность страны! По вине «физиков-патриотов», требовавших запретить теорию относительности Альберта Эйнштейна и квантовую механику, СССР едва не лишился возможности создать ядерное оружие. Масштабы ущерба, нанесенного русской науке псевдопатриотическими кампаниями, невероятны.

Такие кампании и общественное помешательство возникают не сами по себе, это результат тотальной пропаганды. И невооруженным глазом видны причины ревностного служения пропагандистов, готовых — с упоением и самолюбованием — провозглашать самые нелепые лозунги. Прожженные циники и ловкачи видят на этой стезе легкий шанс продвинуться, избавиться от конкурентов, очистить для себя руководящие кресла.

Пропаганда создает параллельную реальность, в которую погружают все общество. Реальный мир заменяется придуманным. Запрещается все, что отличается от канонов. Процветает очевидная и безнадежная серость. Как разлившаяся нефть, она накрывает всю поверхность духовной жизни и умертвляет ее. Бесталанные и малограмотные не только сами мало что знают, но и других ограждают от «лишних» познаний. Реальные дискуссии и критика, любое вольнодумство и сомнения недопустимы, они разрушают уже сформированную картину мира, а ее целостность невероятно важна для уверовавших в собственную непогрешимость пропагандистов.

Знаток русской литературы Игорь Дедков ужасался обилию коллег, твердивших «о заговорах и происках мировых дьявольских, бесовских сил против России». Констатировал: «Верный признак умственного порока — повторение одних и тех же доводов, интонаций, слов, приверженность одним и тем же объяснениям и жизни, и истории, сводящим их подоплеку к заговорам, тайнам, бесконечно, в мировом масштабе длящимся интригам, направленным, конечно же, против Руси и русских».

Оскудение интеллектуальной жизни — свидетельство постигшей государство катастрофы. Кампании по выявлению внешнего и внутреннего врага — черта государства, плохо управляемого и коррумпированного.

Почему это происходит именно в тоталитарных режимах? Некому возразить против этого безумия! Сказать: остановитесь! Не существует государственных или общественных структур, которые бы заботились о стране и оберегали ее. Напротив, все части государственного аппарата, все слои общества и чуть ли не все граждане страстно желают во всем этом участвовать. Тоталитарный режим воспитывает нового человека.

Мао боялся изоляции

В результате культурной революции китайцы перестали работать. Экономика несла большие потери. Транспорт не работал. Разруха и хаос. Военная промышленность остановилась. Прекратилось создание новых видов оружия. Некоторые воинские части пытались подавить выходки обезумевших хунвейбинов. Но Мао категорически запретил армии вмешиваться.

А хунвейбины начали враждовать друг с другом, выявляя поклонников Запада уже в собственном кругу. Не могли остановиться. Жаждали новых жертв. В конце концов, Мао испугался, увидев, что культурная революция обрекает страну на бессилие. Если Китай изолирует себя от остального мира, то он становится не нужным миру. Вот этого Мао не хотел. Он купался во внимании внешнего мира.

Вождь распорядился разогнать хунвейбинов и цзаофаней. Активистов культурной революции не вознаградили высокими постами и обильными пайками. Всех погнали в деревню. Хуже наказания не придумаешь. Это означало не только полуголодное существование и тяжелый труд, это и детей обрекало на такую же жизнь.

Дэн мог не выжить

Китай представлял собой жалкое зрелище. Огромная страна не могла себя прокормить. Но после смерти вождя Дэн Сяопин взял власть и приступил к реанимации Китая. Дэн смотрел на мир незашоренным взглядом. Увидев, что рыночная экономика способна накормить людей и сделать страну процветающей, — он безжалостно отбросил все догмы социалистического хозяйства.

— Если бы я мог родиться снова, — сказал Дэн в узком кругу после поездки в Америку, — в Китае уже существовала бы рыночная экономика.

Культурная революция разрушила систему образования. Страна лишилась квалифицированных специалистов, и некому было их готовить. Сотни тысяч молодых китайцев Дэн ежегодно отправлял учиться за рубеж — единственная возможность восстановить интеллектуальный потенциал.

Дэн Сяопин спас страну. А ведь во время культурной революции его тоже лишили всех постов, над ним измывались. Его младший брат покончил с собой. Сына Дэна — Пуфана, студента физико-технического факультета Пекинского университета, хунвейбины доставили в свой штаб и стали пытать. Юноша не выдержал издевательств — и выпрыгнул из окна. У него был перелом трех позвонков. Нужна была срочная операция, но одна больница за другой отказывались принимать сына Дэн Сяопина. Время было потеряно, юношу парализовало…

Дэн Сяопина отправили на перевоспитание в провинцию Цзянси. Он слесарил в мастерской по ремонту тракторов. Его жену определили в бригаду электромонтеров. Жили под присмотром сотрудников госбезопасности. Дэн помалкивал и старался сохранить здоровье, чтобы пережить культурную революцию. А мог и не пережить… Что тогда произошло бы с Китаем? Какая судьба постигла бы этот народ? Избавление от культурной революции, от кампаний ненависти, выявления и уничтожения врагов — не закономерность, а счастливая случайность.