Помимо прямого вопроса: кто будет управлять страной? — на каждых президентских выборах Америки обсуждаются непостижимые проблемы метафизического характера. Иногда избирателям предлагают установить, был ли наш мир создан или возник сам по себе. И тогда выборы отягощаются войной креативистов против сторонников эволюции. Часто в центре внимания оказывается другой вопрос: что есть человек? И когда, собственно, он им становится? И тогда на дебатах ярко разгорается вечный спор об абортах. На этот раз ко всему остальному прибавился мистический сюжет пола: где проходит граница между мужчиной и женщиной и в какую уборную ходить людям трансгендерной ориентации?
На фоне этой сверхчеловеческой сложности обнадеживает возвращение к той фундаментальной простоте, с которой явление Трампа разделяет Америку. Похоже, что вместо демократов и республиканцев выборы разведут страну на две другие партии. В одной — рассерженные мужчины, в другой — просто женщины.
Впрочем, нельзя сказать, что Трамп именно к дамам относится с раздражением. Его нельзя обвинить в дискриминации, так как он всех ненавидит в равной степени: мексиканцев, мусульман, китайцев, американских союзников. Женщин, но только собственных, он даже любит и часто на них женится. Правда, сохранившему инфантильные иллюзии Трампу не нравится, что они ходят в туалет. И когда это случилось с Хиллари Клинтон во время дебатов, он поделился возмущением с миром.
Вскоре, однако, Трамп преодолел брезгливость и поделился своей главной мыслью:
— Не будь Хиллари женщиной, — заявил он, — она не набрала бы и 5% голосов.
Как это постоянно происходит с Трампом, его высказывания напоминают рецепт паштета из рябчика: один рябчик правды на лошадь лжи. Он бесспорно не прав, но — не совсем. Оттого-то нам трудно от него избавиться, что мы не можем с маху ответить на неполиткорректные вопросы.
Говоря о прошлых выборах, мы можем этот вопрос сформулировать так: стал бы Обама президентом, если бы он был белым? С одной стороны, его раса была непреодолимым барьером для многих республиканцев, но с другой стороны — они бы не голосовали за демократов, даже если бы тех представлял ангел. Важнее, что за Обаму была коалиция, составленная из тех, кто не замечал цвета его кожи, тех, кто делал вид, что не замечает, и тех, кто любовался своим расовым дальтонизмом. В совокупности их оказалось больше, и Обама дважды победил на выборах, преодолев исторический барьер.
Считалось, что центральной драмой нынешних выборов будет преодоление второго барьера: сможет ли первого президента-негра сменить президент-женщина?
В Старом Свете еще задолго до Маргарет Тэтчер царицы, вроде английских Елизавет и российской Екатерины, давно и хорошо правили своими подданными. Поэтому европейцам трудно поверить, что в США второй барьер все еще выше первого, но это так. Чернокожая Америка получила право голоса на полвека раньше американок. Сейчас уже забыты причины этого опоздания, но о них стоит вспомнить.
— Дамам, — говорят историки, — отказывали не потому, что считали их недостойными политики, а потому, что политику считали недостойной дам.
Викторианская мораль поднимала женщин на недосягаемую высоту. Женщина служила якорем семьи, была резервуаром покоя и считалась залогом счастья. Эфемерная, как бланманже, надежная, как церковь, и уютная, как подушка, она слишком высоко ценилась, чтобы портить ее политикой. Пустить женщин на арену политической борьбы, казалось, так же бесчеловечно, как на боксерский ринг. Сейчас-то их и от этого не удержишь, но в старой Америке не верили в равноправие полов, заведомо считая женщин лучше.
— Вместо того чтобы очеловечить борьбу партий, — говорила тогда расхожая мудрость, — непосредственное участие в государственных делах придало бы женщинам мужские черты. Что неизбежно должно было привести к таким социальным катаклизмам, от которых мир никогда не сумеет оправиться.
Так думали не только мужчины, но и многие женщины. Они ведь далеко не всегда восторгались выступавшими от их имени суфражистками. Особенно теми, кто бил витрины и дрался с полицейскими. Лишь после Первой мировой войны, когда женщины в тылу с успехом заменили воюющих мужчин, всеобщее избирательное право стало реальностью, а страхи его противников напрочь забылись.
Но и сегодня женский вопрос, как показывает пример Хиллари Клинтон, остается зубодробительным и взрывоопасным. В предвыборном контексте он звучит так: должны ли женщины поддерживать Хиллари, потому что она — одна из них?
— Да, — сказала бывший госсекретарь Мадлен Олбрайт и добавила свою любимую шутку: — В аду есть особый угол для женщин, которые не вступаются друг за друга.
— Нет, — сказали многие молодые избирательницы, отказавшись голосовать за Хиллари на праймериз.
Последних мне понять проще, чем первую. Подлинная эмансипация исключает стадный инстинкт. Стыдно поддерживать кандидата лишь потому, что он или она принадлежат к тому же полу, расе или вероисповеданию, что и избиратель. Суть равноправия в том, чтобы избавить личность от давления коллектива. Каждый из нас хочет быть собой, а не частью группы, в которую мы не сами себя включаем.
— Одно дело, — твердо скажу я, — быть филателистом, а другое — «лицом кавказской национальности».
С этим согласилась и сама Хиллари. Когда ее спросили о потерянных голосах женщин, она ответила прямо:
— Я счастлива, что наша долгая борьба за равноправие привела к успеху: американские женщины голосуют не за своих, а за кого хотят.
Разумно? Вполне. Но и эта позиция не исчерпывает женский вопрос. Равенство полов отнюдь не предполагает, что мужчины и впрямь не отличаются от женщин. Еще как! И если мораль не хочет, а наука не умеет объяснить причины и последствия всех половых различий, то практика в этом преуспела, накопив опыт от матриархата до той же Маргарет Тэтчер.
Не зря в Европе женщины уже давно заседают не только в парламенте, но и в советах крупных компаний. Не боясь феминисток, воротилы большого бизнеса эксплуатируют специфически женские мозги, сугубо женскую интуицию и, безусловно, женский характер.
— Женщины, — замечу я, наблюдая за одной из них 40 лет, — действительно не совсем похожи на людей. Они видят мир более круглым, чем мы. Им труднее дается деление на два. Их сложнее убедить, в них меньше категоричности и больше неопределенности. К цели они идут зигзагом, в атаке — летальны, в отступлении — затейливы, в жизни — непредсказуемы, и в целом — непобедимы.
Возможно, однако, что я приписываю им те особенности, которым завидую, ибо сам их лишен. Вот так антисемиты верят в тайные и зловещие таланты евреев, о которых евреи не догадываются.
Так или иначе, победа Хиллари означала бы, что Америка готова использовать могучий половой ресурс, предоставив женщине место в Белом доме. Хиллари, впрочем, там уже жила, но это не считается. Тогда она вошла в него женой, теперь ей предстоит найти другую, еще не испытанную американской историей роль.
Традиционно мужское общество привыкло отводить дамам два амплуа. Первое — блондинка, которую любят свысока и за красивые глаза. Второе — железная волчица, которую не любят за то, что она — не блондинка. Одним мы прощаем все, другие не прощают ничего. У них стальные глаза, ум — капкан, и воля — не чета нашей. Только такие женщины могут превзойти мужчин, неудивительно, что мы их боимся. И с этим ничего не поделаешь.
Хиллари не в силах понравиться сильному полу, который готов ей изменить даже с Трампом. Но ей еще предстоит убедить и женский электорат в том, что она представляет Америку, а не угнетенное, подверженное дискриминации меньшинство. Клинтон должна вести себя, как мужчина, не позволяя забыть, что она женщина. И это значит, что стать президентом ей вдвое труднее и намного почетнее. Напоминая об этом, Обама рассказал старый анекдот.
«В Голливуде превозносили до небес великого виртуоза танца Фреда Астера.
— Постойте, — сказал кто-то, — но его напарнице Джинджер Роджерс приходилось делать то же самое, но задом наперед и на высоких каблуках»…
