Тамара Александровна ухаживает за Еленой — по мере сил, которых немного. Отвечает на звонок, объясняет, как найти их дом в городе: «Площадь Свободы, кинотеатр «Буревестник», кругом трехэтажки, а наш — девятиэтажка, легко отыскать».

Дверь в квартиру Елены открыта. Прямо от порога видна узкая постель, костыли. Только вставать Елена больше не может. Еще недавно передвигалась по квартире. Теперь — нет.

Заболела Елена в 2014 году, «рак правой молочной железы рТ2N2М0», окончательный диагноз был поставлен после мастэктомии, делали в Самарском областном онкологическом диспансере. Шесть курсов химиотерапии, шесть курсов лучевой терапии. Продолжала трудиться, брала больничный, только 17 мая 2016 года официально уволилась.

«Какой из меня работник теперь», — говорит Елена, чуть приподнимаясь на подушке. Худые руки, синяки в местах уколов: сегодня приходила медицинская сестра из местной поликлиники (ГБУЗ СО «Тольяттинская поликлиника № 2», участковый врач Коцубенко Г.А.), так еле попала в вену, нужна была кровь для анализа. Сказала, что больше приходить на дом к неудобной пациентке не будет, пусть та сама, как хочет, добирается до процедурного кабинета, номер 113, и сдает кровь хоть до посинения.

Как хочет Елена, так не получается, а получается так, что ее бывший начальник своей волей направляет к ней шофера с автомобилем и носилками. Завтра вот поедет в Самару, 90 километров и 2 часа пути.

На прикроватном столике — блюдце, первая ампула дня с трамадолом. Вечером будет еще одна; опийсодержащие обезболивающие относятся к лекарствам класса А, их получают строго регламентированным образом: рецепт от участкового врача с личными штампом, подпись заведующего отделением или его заместителя, печать лечебного учреждения.

«Приходится побегать по этажам», — говорит лежащая Елена. Рецепт действителен 10 дней. Каждые полторы недели кто-то из соседей Елены идет в поликлинику, потом в аптеку (не во всякую, а на углу Мира и Советской, довольно далеко), где получает заветные ампулы. Без них жизнь человека с метастазами в костях превращается в ад. Ад как вечное умирание, кокон дикой боли.

На стене — ковер, на ковре — большой портрет сына, Михаила Краснова в военной форме. «Это еще в Сызрани делали», — говорит Елена. Рассказывает, чуть задыхаясь, что сын — отличник боевой и политической подготовки, его фотографировали на фоне знамени, и недавно она получила благодарственное письмо от командующего частью.

Мишу призвали в начале декабря 2015 года, на самом деле — 2-го, но в часть прибыл он 8-го, поэтому считается, что демобилизоваться он должен 7 декабря, в этом году. Не дали доучиться в колледже каких-то полгода. Исполнилось 20, и призвали, сказали: кончилась отсрочка, а инвалидность у Елены на ту пору была 2-й группы, не дающей права солдату ухаживать за матерью. Марширует сейчас с отмашкой, Кировская область, поселок Мирный, в/ч 12689, химические войска.

8 декабря Миша приступил к несению воинской службы; 8 февраля Елена обратилась к врачу с жалобами на сильную боль в ноге и спине. Сначала зачем-то лечили от остеохондроза, но в начале апреля все-таки обнаружили метастазы в костях и компрессионный перелом «тела позвонка L2», это поясничный отдел. Метастазы в левом легком, два образования.

Забрать из дому, отвезти в больницу, помочь раздеться, помочь влезть на стол для процедуры. Помочь одеться, отвезти домой, третий этаж, узкая кровать, подушка.

«Вот горшок теперь за мной выносят, — говорит Елена. — Разве я думала, что буду так жить?!» Рядом звякает телефон, разряжаясь. Телефон нужно поставить на зарядку. Елена плачет. Жизнь человека, не встающего с постели, трудна каждую минуту и представляет собой бесконечную цепь унижений. Беспомощность перед любым простейшим действом — ну вот поставить телефон на зарядку. Или съесть любимое блюдо. Елена не решается попросить салат оливье, например, потому что и так ее кормят добрые люди, не до жиру.

«Я могла бы лечь на диван, рядом с розеткой, но оттуда меня вообще невозможно будет поднять», — говорит Елена. Завтра ехать в Самару. Новое вливание. Химиотерапия — матери, химические войска — сыну.

10 мая на очередной комиссии медико-социальной экспертизы (ФКУ ГБ МСЭ по Самарской области, Тольятти, ул. Победы, 44, и.о. руководителя Чилякова В.В., врач по МСЭ Олейник Н.П.) Елене Красновой отказали в присвоении первой степени инвалидности. «Первую группу в Тольятти дают только мертвым», — комментирует она. Отказали, ладно, Елена сосредоточилась на получении хотя бы справки, официально заверенной, о тяжести своего состояния, статусе лежачего больного и необходимости ухода.

Справку Елене Красновой не дает никто — ни вышеупомянутая поликлиника № 2, ни тольяттинский онкодиспансер (в составе клинической больницы ГБУЗ СО ТГКБ № 5). Почему не дают? Елена не знает. Наверное, говорит, такое указание сверху получили. Королева-справка нужна для военкомата, военкомат на ее основании отправит запрос в воинскую часть № 12689, и вот тогда Елениного сына демобилизуют, и он приедет домой. Чтобы быть рядом с мамой.

Балкон закрыт. Не открывали с зимы. В углу пылится компьютер — иногда приходит однокурсник сына, подсоединяется к интернету, читает Елене новости по теме армейской службы. Сама она до компьютера добраться не может, а ноутбука в семье нет. В коридоре штабеля картонных коробок, на кухонном столе скучает без внимания аквариум и составлены все комнатные цветы и пустые стеклянные банки. Елена не может больше кормить рыб и пестовать растения. Просит прощения за беспорядок. Девчонки с работы приходили, хоть в квартире немного прибрались. Хорошо, посуда не скапливается грязная: Елена на кухню не ходок, ест, что принесут соседи. Добрые люди, дай им Бог здоровья. Вчера Тамара Александровна полдня в поликлинике провела, все хотела порадовать Елену и раздобыть искомую справку (почему? почему не дать человеку с метастазами в костях документ надлежащего вида?), но не раздобыла, а вернулась с давлением 170, перенервничала.

Тамара Александровна звонила в фонд «Право матери», в региональный штаб «Единой России». Фонд соединил с редакцией «Новой газеты». В партийном штабе ей очень, очень посочувствовали, но сказали, что возможностей помочь нет, и денег нет — для Елены. Это и понятно: откуда у «Единой России» деньги? У Елены вот тоже плоховато с наличными, особенно теперь, когда отпала зарплата и осталась одна пенсия по инвалидности (2-я группа).

Тамара Александровна просит записать открытое письмо жителей дома № 29А на улице Горького, город Тольятти. Вот такое: «У нас 50 квартир, и все жильцы обращаются к министру обороны Шойгу, губернатору Николаю Меркушкину и президенту Владимиру Путину. Мы просим вернуть домой солдата срочной службы Михаила Борисовича Краснова, так как его мать очень тяжело больна и нуждается в ежедневном и ежеминутном уходе и присмотре. Наш Миша — очень хороший мальчик. Он с честью бы отслужил весь необходимый Родине срок, но что поделать, если в нем нуждается мать, у которой он один родственник, а сейчас и кормилец».

«Верните матери сына!» — повторяет соседка Тамара Александровна. Голос ее дрожит от волнения и осознания ответственности за ситуацию, а пальцы — от болезни Паркинсона.

Она не говорит: верните матери сына, и поскорее, она ведь скоро умрет, ей будет только хуже, каждый день будет хуже предыдущего, ей нужен близкий человек рядом, и речь не о стакане воды, а о праве каждого на достойную смерть, сухую постель, отсутствие боли и страха. Конечно, этого она не говорит в Еленином присутствии, провожает меня до порога. На полпути спохватывается, что забыла включить Елене телевизор, — а что делать, лежит целыми днями, в венах трамадол, в эфире бодрые новости Первого канала, в костях метастазы, в ушах шум, в сердце страх. Умирание — сложная штука. Верните, кто уполномочен, рядового Краснова матери, он ей сейчас нужнее, чем Родине…