В России с ее феодальным строем и крахом сложных систем быть можно героем, только героем, больше уже никем. Все остальное кисло, словно в плохом кино, выгоды или смысла начисто лишено, поскольку к каждому придут в какой-то миг нежданный и отведут в Басманный суд, в Басманный суд, в Басманный.
Вот ты — не склонный к самопокопанию успешный экс-либерал, ты выражения и компанию тщательно выбирал; не заблуждаясь, не любя, как нанятый жених, — смирял себя, предавал себя, казался одним из них. Сначала ты, попав в колесо, еще берег лицо, — но ощущал, как это все берет тебя в кольцо. И ровно в день отделения Англии — «Ноу» в ответ на «ЕС» — к тебе подходят черные ангелы с чем-то наперевес. И вся компания возле-властная, типа столпы морали, визжит, хихикая и злорадствуя: взяточника поймали! И наблюдая все эти почести, спросишь себя: дебил! Зачем ты делал то, что не хочется, с тем, кого не любил?
Вот ты, неглупый (а впрочем, много ли вас?) опять же экс-либерал. Ты стал лоялен и врал, захлебываясь, при этом все понимал. Ты говорил, что все зашибись, эпоха из самых лучших, — героев делая из убийц, при этом из недоучек; и как бы ни подпрыгивал, крича «Ура!» и «Слава!» — при этом все же подмигивал налево, тварь, и направо, но эти трюки не спасут, и в миг какой-то адский тебя свезут в Басманный суд, а может быть, в Гаагский. Придут оттуда серые ангелы, немного повыше рангами, — такие злые, такие наглые, как это свойственно ангелам, — и как ты ни был хитер и бдителен, коллеги твои в финале взвизгнут, примазавшись к победителям: путинского поймали! Тогда ты спросишь себя из ада, тщетно цепи грызя: зачем я делал то, что не надо, с тем, с кем было нельзя?
Вот ты — приличный мещанин, порода твоя такая, ты жил, средь этих мешанин к отрядам не примыкая, ничьей программы — бодрой, упадочной, — не выбрал, любя покой; ты был нормальный, ты был порядочный, ты, в общем, был никакой; на фоне множества калек, подмахивавших немо, — ты был нормальный человек, но это тоже «недо». Всю жизнь терпело, всю жизнь подсчитывал, как зону не топтать, а все, что думал и испытывал, делил на двадцать пять, — но по законам небесной алгебры, что выше земного гения, к тебе слетают рыжие ангелы, ангелы истребления, они летят, они поют над лесом и над пашней, и волокут на Страшный суд, на Страшный суд, на Страшный! Здесь все, ей-Богу, по этой схеме. Все страхи не так страшны, если знать, что придут за всеми; и видишь — они пришли.
Воззри на лес, на июньский пруд, — попробуй так и ты, брат: смотри, ничто не боится тут! Растет, цветет и гибнет! Пройдись закатною порой, покуда день не дожит: смотри, тут каждый лист герой — он делает все, что может! Какой-то злобный водокрут за всеми смотрит с лупой и тащит всех на вечный суд, на тщетный суд, на глупый… Покуда зреет смута, покуда правит ложь — забудь про водокрута и делай все, что хошь. Мы зря боимся, терпим, ноем — в России наших лет быть можно героем, только героем, другим тут места нет. Поскольку мир лежит во зле, напрасен всякий труд: конечно, это так везде, но откровенней — тут.
