Открывался форум № 38 не совсем обычно. И его необычность отражает текущий, так сказать, момент. У некогда главного кинозала страны нынче, как у шпиона, много имен. «Киноконцертный зал Пушкинский», «Театр Россия», «Театр мюзикла». Важнее сказать, что кинематограф изгнан из здания, построенного специально под кинотеатр, железной рукой. «Выставленный за дверь», он застенчиво просачивается сюда в связи с торжественными мероприятиями. Нынешний праздник подпорчен глобальным переустройством (дамы в вечерних туалетах пробирались сквозь стройку, плотным кольцом стянувшуюся вокруг красной дорожки). Возможно, отсутствие президента Никиты Михалкова в связи с состоянием здоровья также сказалось, на лестнице была путаница и неразбериха. Фотографы с трудом улучали момент для съемки, продираясь через толпы селфистов.
Первые конкурсные показы демонстрируют интерес отборщиков к субъективному авторскому взгляду на современный мир. Когда реальность расщепляется на разрозненную сумму мельчайших явлений, отраженных в зрачке героя, в его переживаниях. Когда отражение кажется более реальным, чем объект. И фраза из одного конкурсного фильма «Чье лицо наклеено на изнанку души?» может стать эпиграфом ко многим работам
Что есть живого в нашем сконструированном мире? Может быть, взаимоотношения со смертью? «Голос вещей» — аскетичный дебют из Коста-Рики Ариэля Эскаланте про то, что мы и есть сумма ощущений. Потерявшая сестру Клаудиа (смертельно больная девушка решилась на суицид) наглухо застегивает свою боль на молнию из повседневных ритуалов. Ее лицо непроницаемо. Ее одежда безлика. Ее жизнь — дом и работа. Дома она примеряет платья сестры, вдыхает запах ее масляных кистей. И даже не пытается выместить боль. Да и работает она в реанимации, на берегу смерти. И дом, и стерильное отделение не очень похожи на реальный мир. Похоже, сама Каудиа, живущая автоматически, оказалась в Саммерленде — территории «между», в промежутке. Где мертвые и живые могут еще встретиться, чтобы подумать о своей жизни. Решить для себя, где им лучше. Порой кажется, что минималистский фильм Эскаланте — вариация на тему размышлений Пазолини о необходимости присутствия смерти в жизни. «Смерть молниеносно монтирует нашу жизнь, отбирает самые важные ее моменты и выстраивает их в некую последовательность…»
Милая французская картина «Мари и неудачники» прикидывается легкой мелодрамой в духе «Амели». Но у фильма Себастьена Бетбедера иная природа юмора. Меланхолия оркестрована абсурдом. Серьезные монологи героев прямо в камеру оборачиваются клоунадой. Странный любовный треугольник: заторможенная и порывистая, вдумчивая и рассеянная Мари, безработный любвеобильный Симеон и стареющий бородач, писатель Антуан. Симеон следит за Мари, надеясь стать ее бойфрендом. Антуан также следит за своей бывшей возлюбленной Мари и ее новым знакомцем. Все увиденное Антуан превращает в строчки нового романа. Люди все они более чем неадекватные. Симеон любит гулять с маленькой дочкой по кладбищу. Его сосед по квартире, обнаружив, что он лунатик, снимает свои ночные похождения на видео, превращая их в популярнейший на YouTube клип. Антуан мечтает пристрелить Симеона, но так, понарошку. Комическое возникает из столкновения представлений о людях — и воображаемого, и действительного. Впрочем, кто теперь знает, каков он в действительности, если наше воображение о себе и мире давно вытеснило реальность.
Это давняя литературная идея — преобладание частностей над целым как способ погружения в сверхчувственный субъективный мир. И в современном авторском кино сегодня востребован поиск внутреннего состояния для исследования очевидных земных вещей. Границы между внешним и «скрытым» в арт-кино продолжают стираться. Мир предстает таким, каким мы его чувствуем.
«Дочь» Реза Миркарими. Девочки сидят в кафе, хохочут, кокетничают, дразнят официанта, некоторые курят, без умолку болтают. Устраивают гонки на машинах. Кабы не платки, не догадаться, что все это происходит в исламском Иране. Причем сами девочки в застольных спорах касаются острейших тем, в том числе возможности эмиграции («Но не побег ли это? Не признак слабости?»), личной свободы. «Не живи мы в Тегеране — у нас уже внуки были бы», — горько подводят они итог. Так в чем же суть свободы? Не в шортах же и топах? Как ее постичь? Миркарими исследует пределы дозволенного, пределы несвободы, возведенные не только обществом, но и самими людьми. Пятнадцатилетняя Сегарех (маникюр и книжки — любимые занятия) решает нарушить запрет авторитарного отца, слетать на несколько часов в Тегеран, дабы попрощаться с любимой подружкой, отбывающей в Канаду. Поступок Сегарех — это первое самостоятельное решение. Решение, переворачивающее устоявшийся миропорядок семьи. Благодаря непредвиденной акции дочери ее отец, привыкший все контролировать, начинает чувствовать «дистанцию огромных размеров», разверзшуюся между ними. Но для Миркарими в центре драмы не столько социальная история и даже не старый, как мир, конфликт поколений, сколько проблема тотальной неспособности слышать друг друга. Неразрешимая, по сути, проблема.
Два года назад Абель Феррара предъявил миру своего «Пазолини» — авторское эссе о последних днях жизни режиссера с мировым именем, убийство которого оказалось среди главных нераскрытых преступлений ХХ века. В отличие от абстрактной и туманной картины Феррары, режиссер Давид Гриеко, работавший ассистентом Пазолини на «Теореме», уводит свое повествование на территорию политического и философского фильма. В его версии причиной убийства была журналистская и литературная работа режиссера. «Он получил досье на самых важных политиков, включая Андреотти, — рассказывает Гриеко, — начал собственное расследование, написал роман «Нефть». Мы, итальянцы, — не очень смелые люди и какие-то факты до сих пор так и не обнародовали».
Фильм «Козни» снят в мрачной стилистике. Многое происходит на втором плане. Например, мирная демонстрация коммунистов. Но из переговоров мафиозных подонков уже известно, что завершится демонстрация поджогом университета. Почему? «Потому что мы подтолкнем их к преступлению». Послевоенной Италией управляют коррумпированные политики и чиновники в тесной связке с нефтяными синдикатами, с мафией, с масонской ложей, крупными наркодилерами. Надо быть безумцем, чтобы лезть в это осиное гнездо со своим разоблачением. А этот и так мешающий слишком многим «творец» начинает работу над новым романом, который посвящает таинственной гибели главы нефтегазовой компании «Eni» Энрико Маттеи. И в это же самое время завершает съемки самого скандального фильма «Сало, или 120 дней Содома» о республике в фашистском антураже. Мученическая смерть режиссера-интеллектуала была спланирована столь скрупулезным образом, что до сих пор версии громоздятся одна, погребая другую.
Фильм Гриеко слишком путаный, громоздкий, в нем много нарочитых сцен. При этом сама фигура Пазолини в исполнении итальянского актера и певца Массимо Раньери имеет поразительное сходство с режиссером. И, конечно же, не сюжетные хитросплетения являются магнитом фильма, а размышления поэта, философа и провидца, угадавшего не только собственную смерть, но и все, что будет происходить с глобализацией, с экономикой, культурой, обществом. Пазолини убежден в том, что буржуазия всегда нуждается в фашистах разных мастей как силе для подавления строптивого народа.
К тому же он яростный противник общества потребления с его глобальной идеей «жить лучше», «комфортней». Люди, стремящиеся к сытой жизни, готовы платить, в том числе собственной свободой. Жертва общества потребления — личность. Консьюмеризм стирает, унифицирует индивидуальность. Вводит понятие «удешевленной морали». Когда позволено слишком многое… и запрещено главное. За собственную свободу Пазолини заплатил слишком дорого. Мученической смертью. Сознательной. Известно, что он мог и не ехать на встречу с головорезами, укравшими негатив с последней картиной. Он знал, что есть позитив. И даже уже придумал, как заменить не существующий на позитиве финал фильма. Он просто снимет танец двух юношей — как проблеск надежды. Но он все же поехал. Он терпеть не мог, когда ему диктуют, как жить, как снимать, как любить. И до последнего верил в собственный завет: «Жизнь может выразить нас только благодаря смерти».
Главная награда для меня, сказал режиссер журналистам, даже более важная, чем «Оскар», — это то, что три недели назад итальянский парламент учредил комиссию по новому расследованию смерти Пазолини. «Нам необходимо строить фабрики зеркал, — говорил Брэдбери, — чтобы человечество могло хорошенько рассмотреть в них себя». И задуматься. И ужаснуться.
