Премьеры Питера Брука и Джеймса Тьере будоражат Европу. Battlefield Брука — «продолжение» его легендарной 11‑часовой «Махабхараты» (1985). Премьера парижского театра Les Bouffes du Nord едет сейчас по маршруту мирового турне: Сингапур — Токио — Гонконг — Лондон — Мумбай — Рим — Мадрид — Вашингтон — Нью-Йорк. Летом 2017 года спектакль пройдет в Москве, на XIII Чеховском фестивале.

Battlefield — из поздних, предельно лаконичных и отточенных спектаклей Брука. Красновато-охристый холст (повторяющий цвет стен театра «Буфф дю Нор») расстелен на сцене. Черные шесты и копья прислонены к стенам: обломки оружия великих битв, сухостой тропического леса, куда уходят герои на молитву и покаяние. Яркие пятна сброшенных одежд: алый, желтый, черный. И седой смуглый японский барабанщик Тоши Тсухитори, давний соратник Брука, — в углу сцены. Его тамбурин мерно рокочет: точно остатки войска в строю уходят с ристалища.

Четверо актеров точны в каждом жесте. Так же точна и скупа световая партитура.

«Махабхарата» 1985 года шла от заката до рассвета. Премьера в Авиньоне открывала новую сцену крупнейшего фестиваля Европы — Карьер де Бульбон, черный провал бывшей угольной выработки, — и казалась зрителям общим многочасовым ритуалом под открытым небом. Фильм-спектакль Брука «Махабхарата» (1989), доступный на YouTube, почти передает это чувство.

«Поле битвы» сделано 30 лет спустя и идет 75 минут. Сюжет полон беспощадной ясности. «Махабхарата»-1985 завершалась великой войной двух царств. Battlefield начинается на красном, охристом поле битвы: царевич Юдиштира победил, но ступни победителя утопают в крови. Сто сыновей его врага (и кровного родственника, как водится) полегли в бою. Точеная, как эбеновая статуэтка, величественная, как подобает царице, мать Юдиштиры (ее играет актриса и хореограф из Руанды Кароль Камерера) открывает ему: один из погибших был приемышем «врагов» и братом царевича-победителя.

«Я убил миллионы. Я должен уйти в леса. Моя победа — поражение», — говорит Юдиштира у Брука. На пути покаяния он будет говорить с дождевым червем, который отчаянно хочет жить, — даже в образе дождевого червя, с лукавым мангустом, с духом реки Ганг, со слепым царем, утратившим всех и вся. И наконец — с богом Кришной.

«Кто спасет мир?» — спрашивает царевич. «Ты, — отвечает Кришна. — Израненной земле нужен спокойный и твердый царь. Мне он нужен. И это ты. У тебя нет выбора меж войной и миром».

«А какой выбор есть?» «Выбор между войной и войной», — отвечает божество. «Войной в моем царстве — или в моем сердце?» — «Я, сказать по чести, не вижу разницы».

Рокочет тамбурин, продолжая последние слова о круговороте бед и спасения, движущем мир.

«…Это словно квинтэссенция его творчества, он разыгрывает историю точно на площади в африканском городе, в то же время в спектакле есть эхо шекспировских трагедий и фундамент древнегреческих трагедий. И все поставлено с удивительной простотой, которую Брук оттачивает от спектакля к спектаклю… волшебная пещера театра создана многоголовым рассказчиком посредством нескольких кусков ткани и игры актеров», — пишет о «Поле битвы» Le Monde.

Сам Брук в интервью перед премьерой вспомнил не Шекспира и не Эсхила: «Поэма говорит о «десяти миллионах мертвых на поле битвы»… Ужасное описание — сегодня это могли бы быть Хиросима или Сирия. И мы хотим говорить о том, что происходит после битвы. …Оба вождя враждующих войск здесь в глубоком раздумье. Один говорит: «Моя победа — поражение», другой, потерявший все: «Эту войну можно было предотвратить». В «Махабхарате» у них, по крайней мере, хватает силы духа ставить эти вопросы. Наша истинная публика — Обама, Олланд, Путин и другие президенты. Но как заставить их так увидеть противника?

Всякий, кто смотрит сегодня новости, встревожен, разъярен, рад обманываться. Но в театре человек может, по крайней мере, стать честнее перед самим собой, меньше бояться и больше верить, чем лицом к лицу с жизнью. Для меня театр — возможность прожить час или два в пространстве, где публика предельно внимательна. Где можно разделить с человеком опыт, способный напитать его мысли и укрепить дух».

Летом 2016 года по Европе — из Женевы, где сыграна премьера, в Лион, Париж, Гетеборг — едет и новый спектакль Джеймса Тьере, внука Чарли Чаплина, Ариэля в «Книгах Просперо» Гринуэя, акробата, режиссера, визионера и сказочника. Его «Лягушка была права» — продолжение прежних спектаклей «Рауль», «Красный табак», «До свидания, зонтик». (Все они шли в Москве: Джеймс Тьере давно стал любимцем публики Чеховского фестиваля.)

В августе 2016 года «Лягушка…» Тьере пройдет на Эдинбургском международном фестивале.

«Лягушка была права» — сказка для взрослых, рассказанная на языке французского «нового цирка». Для Джеймса это семейный язык. Родители Тьере — Виктория Чаплин, младшая дочь великого артиста, и Жан-Батист Тьере — принадлежат к родоначальникам синтетического жанра, сочетающего акробатику и джаз, полет и распад арт-объектов — и поэзию.

В сказке «о подземном создании, которое из любопытства доверилось человеку, — и сердце его было разбито» джазовая певица Мариама (в ее генах смешались Германия, Сьерра-Леоне, Гвинея, Франция, Чехия и Норвегия) играет почти Хозяйку Медной горы — принцессу подземного царства и саламандру, плещущую пурпурными и золотыми шелковыми крылами. Соул ее колыбельных — почти плач. Детей преисподняя принцесса украла у земного принца и его жены. В отместку за обманутую любовь. Любит этих детей кровно и смертно. Из-под земли не выпустит…

Странен их дворец: пещера, в которой зарастает илом старинная люстра зеленого стекла, летит на пол вполне земной фамильный сервиз, тянется к потолку винтовая лестница. Это ложный портал между мирами. А вот затянутый тиной фонтан при дворце — истинный путь назад, на землю. Потому что «подземным детям» часто снятся осколки мира, украденного у них.

«Лягушка» и есть проекция сна, цветного и лихорадочного кошмара слишком одаренного и слишком послушного ребенка — на пороге бунта и бегства из семьи. Тьере — режиссер, композитор, сценограф спектакля, но и изощренный акробат — взвивается по замковой лестнице, подозрительно похожей на цирковой снаряд, под колосники, вступает в бой с люстрой — и с бронзовыми чудовищами, выползающими из теней фамильных буфетов. Пересказать его сон трудно: здесь все в цвете, тусклом подземном свете, гуттаперчевой пластике и плаче джаза.

И название спектакля — из детства. Родители долго не могли вытащить пятилетнего Джеймса из сада, где он разговаривал с лягушкой. «Что она тебе сказала?» — с живым любопытством спросил сына мим и иллюзионист Жан-Батист Тьере. «Что я балбес», — честно ответил Джеймс. Чем и обеспечил себя на тридцать лет записками-эсэмэсками от отца: «Лягушка была права».

…Теперь, впрочем, ему есть на ком отыграться! Пока Джеймс на сцене вспоминает утраченное королевство, бьется с чудовищем родительской опеки, крушит люстру и клавесин — за кулисами учится ходить на руках, падает и снова пробует старый трюк его собственный шестилетний сын.

Если считать от родителей Чарли, рано сгоревших звезд лондонского мюзик-холла 1880‑х, — это репетирует свое возможное будущее на сцене пятое поколение семьи Чаплиных.