События православной трагикомедии Николая Досталя разворачиваются где-то в середине девятнадцатого века, во времена Пушкина с Гоголем и Николая I с Бенкендорфом (Бенкендорф на ночь «Бориса Годунова» читает). В небогатый монастырь явится монах-погорелец Иван Семенович (вулканообразный Тимофей Трибунцев), готовый на самые неисполнимые послушания. Как не бояться этого «пророка в своем отечестве» и чудотворца (колодец загубленный за час чистится, белье само стирается, казнь отменяется, рыба гигантская «Монструс экзоссе» ловится, сломанная рессора на царской карете слюной чинится)? Настоятель (Борис Каморзин) всеми силами от заикающегося хромого блаженного пытается избавиться. Однако со сказочно святым Иваном в обитель проникает и бес с именем Легион (Георгий Фетисов). И прилепится к Ивану черт, и защитит, будет искушать, путать монаха, также сотворяя по ходу волшебства дивные. Полеты бескрылые, и яства заморские (вроде печени раскормленной утки), разнообразные собственные превращения. И все это под аккомпанемент дьявольских греховных рассуждений. «Отчего бы, — говорит, — государю под ноги бомбу не кинуть и республику уже в этом году не учредить?» Точно антихрист.

Дьявольское обольщение не состоится. Силен духом Иван. Хотя ясно — слившиеся в дружбе-ненависти два фаната: Божий угодник, на любые жертвы готовый, и не отстающий от него черт — две стороны одного целого («ад и рай — в душе человека»). На вопрос «Может ли черт человеком стать?» Арабов отвечает: «А черт его знает».

Досталь снимает притчу как помесь ереси, проистекающей из фольклора, с житием, гоголевскую мистику — с фарcом, гротеск и черный юмор — c волшебной сказкой. Но в религиозный лубок авторы с постмодернистским азартом вкрапляют язвительные замечания про неистребимые особенности богоугодной русской жизни: воровство и дурные дороги. Дороги, к примеру, нам, праведным, и вовсе не нужны, потому как по ним враг может проехать.

Православную комедию про искушение можно рассматривать как сказочную вариацию на тему «Фауста». Авторов привлекает нерасторжимая внутренняя связь святости и бесовщины, греховного и благочестивого. В сокуровском «Фаусте», также снятом по сценарию Арабова, «эффективный руководитель» сатана и исследователь материального мира Доктор Фауст казались партнерами по бизнесу. И кто кого искушал, было неочевидно. В «Монахе…» черт и святой то слиты в одно целое, то один выручает другого. В «Фаусте» мистериальная гетевская вселенная создавалась с помощью живописных кадров в духе «дунайской школы», пластической моделировки кадра, искаженных планов. Был придуман визуальный язык, во многом равный тексту. «Монах и бес» снят подвижной современной камерой (Леван Капанадзе), словно хроника или реконструкция немысли­мых и несказанных событий. Но видимая «небывальщина» вступает в противоречие с грузным реализмом. Возможно, для изобразительной легкости, для изящной компьютерной графики, которая сообщила бы действию мерцание смыслов, — просто не хватило средств. Сценарии Арабова — самодостаточные, многосложные, поэтические, иносказательные. Его языковая игра с трудом переводится в изображение. В его слове «события души» превращаются в сюжет. «Монах и бес» — бережно следует воздушному сценарию, однако во многих сценах экран уплощает и смыслы, и образы, возвращая метафизике, иррациональному — физическую плотность и ярмарочный юмор. «Вдалеке лаяли собаки. Солнце, как горчичник, припекало спину, и снег обугливался по краям. Дело шло к весне». Так завершается сценарий. В финале фильма камера от монастырского двора оборачивается к церковному куполу, за которым — небо.

Несколько лет назад идеей «обольщения дьяволом человека» и «перевоспитанием дьявола» Николай Досталь заинтересовал Юрия Арабова. Досталь просил Арабова «написать про праведника и одновременно что-то вроде «Фауста». Мотивы, напитавшие арабовский сценарий, щедро рассыпаны в житийных сказаниях. Тут и плот, направленный блаженным против течения, и вода, им очищенная, и рыба, гигантская, волшебная. Да и сама история «пленения» святым беса, вынужденного исполнять требования подвижника, распространена в христианских текстах. Популярен в православной и западноевропейской книжности и мотив путешествия Святого в Иерусалим… верхом на бесе. Так что придраться к сценарию было довольно трудно. В общем, после всех экспертиз история про победу светлых сил над темными, где cверхреальное наделено зримыми признаками (любимый прием Арабова), была одобрена киночиновниками. Досталь подключил к проекту опытного продюсера Игоря Толстунова. Они обратились за помощью в Министерство культуры. Небольшие средства выделили. Так что мытарства и страстное желание осуществить задуманное авторами фильма вполне монтируются со страстными отношениями их героев.