Видеомагнитофон в восьмидесятые был слишком дорог для любого, кто не был номенклатурой или тайным миллионером. Привезя с Запада, его меняли на автомобиль. Мой друг, вернувшийся из Афганистана, где три года работал учителем в школе на окраине Кабула, купил себе в «Березке» на какие-то спецчеки и сверхрубли видеомагнитофон. Десяток кассет у него был. В своей ясеневской квартире он ставил табуреточку перед диваном, культурно накрывал ее салфеткой, выставлял тарелочки с колбаской и сырком и ледяную, в изморози, прямо из холодильника, водку. Первая — до зрелища: «Ну, давай, Лёха!» За окном зима и черный вечер, а тут яркий свет, тепло. И вот кассета уходит в прорезь аппарата, и слышен гул моторчика, и на экране телевизора Sharp, тоже купленного за чеки, вдруг появлялось волшебное небо Калифорнии, и множество свободных людей у сцены, и близкий океан, и розовый закат. Немыслимо все это было видеть, сидя посреди глухой зимы, в новостройке, заваленной снегами. Как зачарованные, мы смотрели концерт Deep Purple. Рюмки наполнялись сами собой, глянешь — ба, да она уж полная! Стоит и ждет тебя. Погнали. И Гиллан орал так, что дрожали звезды, и басы Гловера согревали кровь, и Ричи Блэкмор с холодной яростью крушил гитару о динамики, а на заднем плане этого немыслимого кино стояли пальмы.
В то время в каждом телевизоре сидел бровастый генсек и мямлил чушь, каждая газета шелестела бредом, каждый начальник трижды в день приносил присягу на верность политэкономии социализма и по редакциям шастали гэбэшники, снимавшие пробы с пишущих машинок. Но бесстрашные лаборанты по ночам все равно ксерили «Архипелаг ГУЛАГ», анонимные умельцы переплетали самодельные книги в крепкие переплеты, скрывающие свои подлинные имена и голоса переводчики, зажимая прищепкой нос, делали дубляжи голливудских новинок, и люди с духом предпринимательства множили кассеты с фильмами еще тогда, когда за это полагался срок. И мы с моим другом к полуночи уже были пьяны и счастливы тем, что — на-ка, выкуси, гэбуха! — тебе не удалось лишить нас рок-н-ролла. И Deep Purple с нами.
Потом — девяностые, когда я впервые в жизни увидел, как падают в голодный обморок. Я выпрыгнул из автобуса на Юго-Западе, и на моих глазах девушка с бледным лицом покачнулась и стала съезжать спиной по стене ларька. Я подошел. Вокруг собралась толпа. Она была не русская и не москвичка, сразу видно, приезжая откуда-то с Кавказа, в короткой светлой курточке на молнии. «Девушка, что с вами? Вам плохо?» Вокруг была грязь, хаос, лужи, мокрые автобусы. Она смотрела на окружающих молча, с блуждающей улыбкой, словно не слышала. Лицо у нее было странно белым, без кровинки… И в этот грязный мир с сугробами, покрытыми коростой, угрюмый мир, по которому мы ходили в тяжелых куртках и стоптанных зимних сапогах, украшенных белыми разводами, были вкраплены коробочки видеокассет с яркими обложками.
В те годы на площади Гагарина был огромный рынок всего. Там продавали на дощатых прилавках мясо и рыбу, там высились огромные пирамиды консервных банок, там двое безработных инженеров торговали компьютерными играми на дискетах (я подолгу торчал у их прилавка, но был плохим покупателем, ибо предпочитал шопингу беседу), там на задах рынка прямо на земле стояли поддоны со смерзшимися куриными окорочками, мимо которых иногда деловито пробегала крыса. Там же, в районе окорочков, на два десятка метров тянулся прилавок с видеокассетами. Продавцы, весь этот выброшенный из жизни люд, бывшие инженеры из закрывшихся НИИ, подрабатывающие продавцами учителя, были добродушны и общительны. Я бродил вдоль прилавка, выбирая сказку на вечер. Что взять, куда отправиться? Волевой подбородок супермена 007, перечеркнутая тоненькой бретелькой спина южной красавицы, ночь Лос-Анджелеса, крыши Парижа, банкноты и револьвер, поезд из вестерна Серджо Леоне, несущийся сквозь прерии, зонтики Шербура и красота Катрин Денев, а также Сигурни Уивер, героически сражавшаяся с Чужим и Хищником, — все это было на обложках, все это коробочки кассет таили в себе, словно ларцы с историями и тайнами.
В двухтысячные я часто хаживал в подвал без окон, где индивидуальный предприниматель без образования юридического лица открыл прокатный пункт видеокассет. Он был большой дядька с широким лицом, которое с ходом времени становилось все растерянней. Он вел культурный бизнес, то есть купил стеклянные полки для кассет и давал в прокат только лицензионную продукцию. Копейки это стоило, и мне было неудобно перед ним оттого, что я все чаще скачивал фильмы из Сети, вместо того, чтобы брать их у него. А он рассказывал мне, что дела идут все хуже, люди берут все меньше фильмов, интернет убивает его маленький бизнес, который он вел с женой. Она тоже была большая, как и он, и любила предлагать кассеты и рассказывать о фильмах. Они вдвоем их честно смотрели, чтобы быть в состоянии рекомендовать клиентам. Там, в том подвале, я встречался с алкоголиком, худым, жилистым мужиком с седыми лохмами и длинной шеей, который приходил туда вечерами и выпрашивал дать ему фильм в кредит. То есть фильм сейчас, а деньги он отдаст потом. Он подсел на фильмы, не мог жить без них. Ему давали… Не знаю, где эти люди сейчас и какое дело нашли для себя в нашей неказистой жизни.
Видеомагнитофон, ушедший в прошлое, и видеокассета, которой больше нет, аккумулировали в себе жизнь и время. Так бывает с вещами. Мы носили эти коробки со снами и мечтами в глубоких карманах зимних шкур, бросали в полиэтиленовые пакеты с бутылками и картошкой. Всю странность человеческой истории таили в себе эти пластмассовые коробочки с магнитной пленкой, в начале семидесятых годов придуманные японцем Сидзуо Такано, которого чуть не уволили с работы за то, что занимался делом, которое казалось начальству бесперспективным. Но до Такано, в пятидесятые, был русский инженер Александр Понятов, он и изобрел видеомагнитофон и видеозапись. Учившийся в Казани, воевавший в Белой армии и через Шанхай эмигрировавший в Америку, он основал компанию Ampex, которая существует до сих пор. Он, русский летчик Первой мировой войны, полковник царской армии, в лучших традициях американских инженеров изобретал свою электронику в гараже в Сан-Франциско. И снова великое изобретение ушло от нас, хотя старых гаражей и заброшенных сараев у нас будет побольше, чем в Америке.
