Много лет назад Александр Генис подарил мне книгу Джека Финней «Меж двух времен» (Jack Finney. «Time and again»). Пересказывать не буду, но по сюжету герой с помощью некоторых мысленных манипуляций, неких особых усилий проходит в прошлое. Дело происходит в Нью-Йорке.
Я эту книгу начала читать, а потом как-то закрутилась и потеряла ее. Что-то меня отвлекло. Прошло много лет, и вот недавно Генис опять подарил мне эту книгу, и я снова начала ее читать, и даже не сразу сообразила, что читаю один и тот же текст по второму разу: так сильно изменилось мое восприятие со временем. То есть настолько это была другая книга, что я даже перевернула ее, потрясла и посмотрела на просвет; не знаю, что я хотела выяснить, но вот так я сделала.
Когда я начала читать ее в первый раз, я еще плохо представляла себе Нью-Йорк, да и город был другим — Джек Финней писал в 1970 году. Сейчас герой ходит по знакомым мне улицам, но их не узнал бы сам автор, да и мне уже трудно представить себе Нью-Йорк полувековой давности. А ведь герой отправляется в 1882 год — еще одна пропасть, куда все то ли провалилось, то ли, наоборот, — время встает из нее вариантами: вашими, моими, ничьими.
Новая книга Александра Гениса (М., АСТ, редакция Елены Шубиной, 2016 г.) — тоже про время. Она про прошлое, и тоже столетней глубины — прошлое его прадедов, и про его личное прошлое, которое он вырезал из толстой плетеной ткани времени. Нет уж того Киева, нет того Луганска, да и Риги той — главного города юности, Риги, про которую Александр говорит, что это всегда дождь, цветы и миноги, — совершенно нет. На этом месте стоят другие города, почти под теми же названиями, и весь их смысл, весь дух, атмосфера, запахи, настроение — все изменилось, все говорит на другом языке, и в буквальном смысле тоже. Тем драгоценнее декорации этих городов, выстраиваемые автором. Тем прекраснее молодые портреты этих минувших людей, про которых мы ничего не узнали бы, если бы Генис не обернулся назад, не вызвал бы их из тьмы прошлого, не назвал бы их имена, не рассадил бы перед камерой, не показал, не рассказал.
Сходил в прошлое и вывел их оттуда. Но погодите, они, наверное, были не такими? Откуда ему знать? Да, но теперь они хоть какие-нибудь. Time and again. Снова и снова.
Ностальгия по прошлому бывает невыносима, и тогда мы нуждаемся в писателе, который утолил бы нашу потребность сходить туда, спуститься по этим непрочным лестницам, провести нас в эти закрытые области. Нет писателя — нет и прошлого. Закрыто. Плохо пишет писатель — тоже ничего нет. Просто стена. Белая стена и тупая пустота.
Генис же пишет замечательно. И хотя у него, среди прочих жизненных приключений, была и попытка стать буддистом, но, слава какому-нибудь богу, она провалилась: «Стоит очистить жизнь от метафор, как она становится невыносимо пустой, — с тоской думал я, но именно этого добивался от меня буддизм. Буддизм обдирал и мой текст, и мой день, не оставляя ничего лишнего, а без него мне было страшно жить и не о чем писать». Еще раз: слава богу.
Это веселая и полезная книга, потому что Генис любит смешное и полезное, и он мастер коротких, в две фразы, сценок, неутомительных исторических зарисовок и мини-анекдотов, стремящихся в пределе к афоризмам. Это грустная книга, потому что ему выпала печальнейшая из почетных ролей — стать летописцем трех десятилетий литературной эмиграции. Плодотворнейшие годы, уникальнейшие люди. Зачем-то они ушли молодыми. Ушли Иосиф Бродский и Петя Вайль, Алик Бачан ушел и Сергей Довлатов. Вагрич Бахчанян ушел. И Леши Лосева нет. И Алексея Хвостенко не стало. И все они любили веселиться и шутить, и почти каждого я помню смеющимся. И все они смотрят на меня с этих страниц. Улыбаются и машут.
Улыбаются и машут…
