Есть очевидное противоречие между темами, которые по-настоящему беспокоят общество, и лозунгами предвыборных кампаний всех без исключений российских партий. Тракторный марш фермеров на Москву привлекает внимание людей в столице — многие считают, что вот оно, началось. Хотя подобные марши были и в прежние годы. Тысячи ростовских шахтеров голодают из-за невыплаты зарплат — и в 2016 году такая голодовка сама собой рождает ассоциации как с обещаниями Минфина, согласно которым скоро будет нечем платить зарплаты бюджетникам, так и со знаменитыми шахтерскими бунтами конца 80-х. Разорившийся бизнесмен Арам Петросян захватил банк в Москве для того, чтобы передать президенту сообщение: «Банкротство — это болезнь». Петросян был банкротом уже пять лет назад, но тогда его поступок не привлек бы большого внимания — всем было бы ясно, что это просто неадекватный человек. Теперь захват банка встраивается в совершенно иной контекст — бесконечных государственных поборов с налогоплательщиков, страны, живущей как осажденная крепость, и экономики, стыдливо нащупывающей дно. Параллельно, к примеру, Центробанк официально предупреждает о том, что раскрытие данных о доходах топ-менеджеров может привести к росту социальной напряженности в стране. Отдельные симптомы кризиса складываются в коллективных ожиданиях российского общества в единую пессимистическую картину реальности.
Но что же политики? У тех на носу вроде бы важнейшие выборы, в которых нам обещают беспрецедентно честную и открытую борьбу под надзором нового председателя ЦИК Памфиловой. Но конкуренты в нынешней предвыборной гонке откровенно осторожничают с выбором тем, которые они готовы обсуждать и вокруг которых готовы строить свои лозунги. С правящей партией в этом смысле все ясно — ее задача в том, чтобы провести выборы как можно спокойнее, на невысокой явке и без скандалов. Но не рискует ставить на политизацию нового социального напряжения и номинальная, и реальная оппозиция. Показательной тут может считаться история конфликта вокруг Томинского горно-обогатительного комбината, стройка которого идет возле Челябинска. Еще весной местное отделение КПРФ собирало многотысячные митинги против комбината, по мнению местных жителей, угрожающего экологии города. Перед выборами эта политизация сошла на нет. И не едет Зюганов на тракторе на Москву, еще оставшиеся в партии справедливороссы не голодают вместе с ростовскими шахтерами, Борис Титов, лидер «Партии Роста», не пошел на переговоры с захватчиком банка Петросяном.
Что до реальной оппозиции, то она, кажется, не решается перейти некоторую черту, ясно понимая, что риски такого перехода велики как никогда. Если сейчас полыхнет настоящий большой социальный протест, то одним «максимальным репостом» в сетях, как в 2011 году, уже не отделаешься. Того, кто захотел бы возглавить такой социальный протест, ждала бы гигантская работа по созданию новых партийных ячеек плюс вполне конкретная перспектива «посадок», не говоря уже о прекращении госфинансирования. Риски велики, а выгода от попытки оседлать реальный массовый протест, зреющий в стране, пока крайне сомнительна. Не стоит забывать, что ни одна из действующих в России партий не имеет подобного опыта. Протесты пятилетней давности были «беспартийными» и быстро сошли на нет, а предыдущая волна народного гнева развернулась и вовсе четверть века назад, когда игроков нынешней политсистемы просто не существовало.
Так что людей, которых жизнь довела до отчаяния и до крайних мер, сейчас все предпочитают не замечать — даже накануне выборов. Эта ситуация как раз и является главным нашим риском — пока экономика ищет свое дно, протесты будут только расти, а институционального, законного выхода для этого недовольства не предусмотрено. Ни в медиа, ни в партиях не найдется такого органа, который готов протестующих представлять и легально бороться за их интересы. Когда политическая система существует изолированно от проблем общества, это не снижает уровня напряженности, но лишь позволяет на время забыть о нем. Если ростовских шахтеров и фермеров, марширующих на Москву, никто не представит в Думе седьмого созыва, мы станем еще на шаг ближе к большому социальному взрыву.
