Освоение Магнитки? Запланировано Госсоветом Российской империи в 1915-м. Ирригация Средней Азии? Начата в 1901-м, в 1912-м там работали экскаваторы. Нищета народа? В 1913-м доход казны от акциза на спиртное достиг 952 млн руб. Программа модернизации военного флота стоила 430 млн руб. Равнодушие империи к бедным? В рамках лишь одной кампании правительством закуплены 70 тысяч лошадей для крестьян. Ужасы столыпинского переселения в Сибирь? В 1906 году детям переселенцев выданы на станциях 76 635 порций «молока с полуфунтом белого хлеба». Горячих обедов для переселенцев отпущено под двести тыщ… Еще об ужасах переселения: в 1901 г. в Томскую губернию ввезена 71 тыс. пудов с/х машин. А в 1913-м — 2 млн 930 тыс. пудов с/х машин: Сибирь стала рынком сельхозтехники мирового значения. Еще о нищете 1910-х: в 1906–1913 гг. кредитные кооперативы выдали крестьянам 2,5 млрд рублей ссуд (шесть программ модернизации флота?). В 1913 году 30% семей в империи имели сберкнижки. Цифры вырваны из 1000-страничной монографии историка Михаила Давыдова «Двадцать лет до Великой войны. Российская модернизация Витте–Столыпина», вышедшей в издательстве «Алетейя». Массивы данных и жестко структурированная мысль рисуют новую картину чуть не самого успешного, чуть не самого забытого-оболганного двадцатилетия России. 18 сентября — 105 лет со дня смерти П.А. Столыпина.
— Задача книги — доказать, что реформы в России не обречены на неудачу?
— Для начала — показать, что штампы традиционной негативистской историографии несостоятельны. Как и главный «миф»: причиной революции 1917 года было бедственное положение народа.
«Малоземелье», «голодный экспорт», «непосильные платежи», «разорение крестьянства» при обращении к источникам оказываются фикцией или капитальным упрощением. А семантическая инфляция терминов почти сто лет ведет к серьезнейшим деформациям наших представлений.
— Но это специальный вопрос?
— Нет! Вот термин «голод». До революции 1917 г. он служил для обозначения крупного неурожая хлебов в нескольких губерниях. При котором автоматически начинал действовать «Продовольственный устав». Жители пострадавших районов получали от государства продовольственную помощь («царский паек»). За 1891–1908 гг. она составила порядка полумиллиарда рублей.
Правительство фактически принимало на себя ответственность за стихийные бедствия: Александр III и Николай II регулярно списывали с крестьян подавляющую часть продовольственных долгов. Что, кстати, породило проблему масштабного социального иждивенчества.
После 1917–1922 гг. термин получил новое наполнение: голод блокадного Ленинграда, голод 1921–1922 гг. (5,5 млн жертв), 1932–1933 гг. (6–8 млн погибших), 1946–1947 гг. (1,5 млн умерших).
До 1917 года источники описывают тем же словом принципиально иную ситуацию. Но советскими и постсоветскими историками те недороды — иногда по недопониманию, но чаще преднамеренно — трактуются (и их читателями воспринимаются!) уже в меру нового знания, полученного в советскую эпоху.
Это ведет к полному непониманию того, что происходило всего век назад.
Сказанное относится и к другим терминам. Народные бедствия?! Они были так невыносимы, что в 1894–1913 гг. Россия выручила от продажи всех хлебных грузов 10,4 млрд руб. А «питейный доход» казны в эти годы — 11,8 млрд руб.
О мифе «голодного экспорта» хлеба, о правительственной продовольственной помощи в России я много писал прежде. Новое в книге — тема крестьянских платежей и недоимок. Оказывается: порядка 95% недоимок падали на 16 губерний с наиболее сильным общинным режимом землевладения. Анализ статистики показал, что размеры задолженности не зависели от величины землеобеспечения. А определялись прежде всего несовершенством созданной в 1861 г. системы крестьянского самоуправления. Частью ее стало податное дело, основанное на круговой поруке.
Неплатежи стали формой самозащиты крестьян от несправедливой податной системы. Видное место среди должников занимали зажиточные хозяева, представители крестьянской администрации. С них «мир» и спрашивать боялся…
В книжке немало данных о том, как подданные не доверяли власти. Размеры урожаев занижались волостными правлениями из «податных опасений». Во время 1-й Всероссийской переписи населения в 1897 г. люди нередко боялись говорить о том, чем на самом деле занимаются, что приносит им доход…
Но и власть не доверяла подданным. Отсюда масса средневековых по духу стеснений чего угодно, включая бизнес.
— В главах о промышленном подъеме эпохи С.Ю. Витте много сказано о недоверии и государства и общества 1860–1870-х к иностранному капиталу, о «склонности путать самобытность и отсталость».
— Легкая промышленность набрала ход еще до 1861 г., а современную тяжелую промышленность создать своими силами не удавалось. Не было компетентных людей, не было опыта.
Между тем уровень промышленного развития в огромной степени зависел от степени свободы предпринимательской деятельности. А Россия и после Витте не стала страной с настоящей свободой предпринимательства.
Один из моих любимых фрагментов в книге — о том, что Донецко-Криворожский бассейн был создан простым соединением на карте двух точек, отстоящих друг от друга на 440 верст. Соединением железной дорогой Юзовки и Кривого Рога. Угля и железной руды. С мостом через Днепр в Екатеринославе.
Там есть глава «Два героя российской индустриализации». Джон Юз и Александр Поль. Александр Николаевич Поль открыл железную руду Криворожья в 1866-м. Он добивался финансирования разработки руды, не хотел, чтобы туда пришли иностранцы… На все это ушло полтора десятилетия. Его считали чуть ли не городским сумасшедшим.
Оценили его идеи во Франции в 1880 г., где моментально было создано «Криворожское анонимное общество минеральных железных руд» с уставным капиталом в размере 5 млн франков. За сутки было выпущено 10 тыс. акций по 500 франков каждая. Поль стал не только крупнейшим акционером, но и одним из директоров общества.
Поль начал просить правительство еще в 1873 г., чтоб эти 400 с лишним верст «железки» построили. Построили — в 1884-м. Джон Юз на свой завод в Юзовке, из коего вырос город Донецк, возил первые три года руду на волах через Днепр. Вся система проволочек, нерешительности, бюрократической рутины, недальновидности и бюрократии, и бизнеса проявилась здесь.
Но когда дорогу все-таки сделали… Уже в 1885–1887 гг. Брянский завод строит Александровский завод в Екатеринославе (будущий завод имени Петровского). В 1889 г. строится завод в Каменке — она же Днепродзержинск. А потом до конца 1890-х гг. — еще 13 гигантов металлургии. И потом как посыпалось, посыпалось, посыпалось… Вокруг больших заводов в рост пошли малые и средние: металло-обработка, машиностроение, огнеупорный кирпич, черепица, стекло, лес для крепежа из Белоруссии, строительство… В бывшее Дикое Поле в 1880-х переместился динамический центр развития Российской империи!
А если бы построили дорогу раньше — глядишь, промышленный подъем начался бы не в 1890-х гг. И многое было бы иначе.
— Ты пишешь: в Россию долго ввозили не только локомотивы, но и рельсы. Оконное стекло для городов до 1890-х импортировали из Бельгии…
— К 1884 г. из 34 тыс. км железных дорог 26 тыс. км (почти три четверти) были сделаны из иностранного металла. Ну не зря же император Николай I говорил: «Разве я не понимаю, что из-за крепостного права у нас нет ни промышленности, ни торговли?» Много чего везли: машины, технику. В 1906-м, когда началась Столыпинская реформа, — теодолитов не хватало! Землемеров, кстати, тоже. Однако постепенно налаживалось, как сейчас выражаются, импортозамещение. Завод швейных машинок Зингера в Подольске, завод сельхозмашин треста Маккормика в Люберцах и множество других предприятий.
— Поразительны слова Витте в защиту памяти Д.И. Менделеева: «Распускали инсинуации, что будто бы он, поддерживая в… статьях и книгах промышленность и видя в ней всю будущность России, находится чуть ли не на откупе у некоторых промышленников…» Так могли думать в 1890-х?!
— Что Менделеева подозревали в ангажированности… ну — такие люди. По себе, видимо, судили. Я, кстати, с таким кайфом читаю Менделеева, начиная с тома 16–17-го! Государственный человек! Министр. Понимание, стратегическое видение…
…Ну не хотело общество модернизации: Россия — аграрная страна! Зачем нам пролетариат, беспокойный и опасный?! Вот другой источник, уже 1900-е, обсуждение Столыпинской реформы в Думе и в Госсовете. И мощный хор правых и левых: община предохраняет от пролетаризации… Средневековая психология большинства (80% крестьян было в стране) казалась им залогом стабильности! Люди жили в мире, которого не понимали. Кстати, это часто случается с современниками.
— Столыпинская реформа, судя по книге, оживила империю. Выход на хутора, «новое крестьянство», его агрономическое просвещение, взрывной рост сельскохозяйственных обществ, кооперации.
Переселенческая политика — с медпомощью на станциях от Пензы до Иркутска. С возможностью кредитования, с резким ростом перевозок сельхозтехники в Сибирь. И все это за первые семь лет. Реформа была рассчитана на полвека…
— Что касается Столыпинской реформы — я хотел показать ее масштаб. Ведь ее обычно сводят к разрушению общины и «всеобщей хуторизации»… Ребята, да речь шла о преображении страны!
Оно не могло идти без проблем. Тем более что сорок лет правительство вело противоположную политику, искусственно консервируя уравнительно-передельную общину. Там есть главка «Бывают ли реформы идеальными?». Не бывают. Модернизация вообще далеко не всех делает счастливыми. Но в массе… страна оказалась здоровой. Тогда. Миллионы крестьян были готовы к переменам.
И оказалось: в стране много людей, которые хотят ей помочь. Они нашли для себя новый способ существования. Я об образованных людях говорю. Во многом — о людях оппозиционных взглядов.
Я там цитирую мемуары Ариадны Тырковой-Вильямс — члена ЦК кадетской партии, известной публицистки. Она пишет об отце, о брате Аркадии — бывшем народовольце, который в 1910-х стал главным деятелем кооперации в их уезде. Ведь это огромное было движение. 60 тысяч кооперативов по стране в 1917 году!
В истории Столыпинской реформы сквозной мотив — стремление к контакту с обществом, что было большой новостью. Общество поначалу спотыкалось, а потом поверило правительству. И даже оппозиционно настроенные люди — такие как Тырковы (в книге есть и другие судьбы) — стали говорить: да, правительство у нас такое-сякое… но ГУЗиЗ — Главное управление землеустройства и земледелия — работает классно!
— «Теперь — в началеXXIвека — понятно, что Россия завоевывалась впрок», — пишешь ты. Поясни.
— После 1861 г. у нас происходил демографический взрыв. Даже при гигантской детской смертности — население страны увеличивалось примерно на два миллиона в год.
Но было ясно, что эта территория позволит разместить это население. А это население позволит поднять и освоить эту территорию. Прогноз Менделеева (1906 г.): в России будет 280 млн к середине XX века. Оказалось в 1950 г. — 180 млн. Куда это мы сто миллионов душ дели, а?
Ну а теперь… Таких ресурсов, как тогда, я не вижу.
— Почему книга называется «Двадцать лет до Великой войны»?
— В 1893-м Витте становится министром финансов, хотя первую свою реформу он начал в 1889 г. И очень важный мой источник — «Сводная статистика перевозок по русским железным дорогам» — дает полную информацию по основным товарным группам с 1894 года. Символической экстраполяции в будущее в названии нет. Но опыт этого двадцатилетия ломает привычную схему неизбежности революции и демонстрирует, что Россия была способна вполне успешно идти в сторону построения правового государства и полноценного гражданского общества. Этот путь был бы долгим и трудным, однако не невозможным. И уж не труднее, чем путь «построения социализма»…
— Ты пишешь об огромных замыслах ирригации Средней Азии. О том, что Дума в 1913 году ассигновала на эти работы 150 млн руб. О десятках других проектов. Индустриализация 1920–1930-х продолжала замыслы империи? Хотя, мягко говоря, не афишировала это…
— Еще бы она это афишировала! Конечно, продолжала — начиная с московского метро, завода Лихачева, ДнепроГЭСа. В начале 1910-х разрабатывались грандиозные проекты в Средней Азии, в Закавказье, шли гидрогеологические изыскания в Степном крае (во многом это будущая «целина»). И Турксиб, гордость 1-й пятилетки, — это завершенная Семиреченская железная дорога. Ее строительство прервала революция.
В начале 1910-х шли осушительные работы в Сибири, в частности в Барабинской степи, позволившие создать маслодельный район на бывших болотах. По отчету ГУЗиЗ, ежегодная производительность переселенцев «превышает всю сумму, затраченную на осушительные работы в течение 18 лет». Не всякому дано так отчитаться о плодах своего труда…
— Не буду спрашивать сейчас про 1917-й: понимаю, что это отдельный разговор. Не буду поминать разницу в технологии «переселения за Урал» при Столыпине и после 1929-го: в книге прописано с цифрами.
Но индустриализация? Как могли за следующие двадцать лет прийти к тому, что Сталинградский тракторный завод вместо 2100 машин в месяц (по плану) — выпускал 35? И каждая, вместо 2,5 тыс. руб. обходилась в 60 тыс. руб.?
— Причем данные — из газеты «Советская индустрия». Там и по другим предприятиям сходные цифры… Сейчас опубликовано много источников. Свидетельства — безумные. Из 12-тонной болванки делали деталь весом в тонну, остальное шло в стружку. И ради этого крестьяне погибали: потому что хлебный экспорт 1920–1930-х (техника ведь в большой степени снова покупалась за границей — и «за золото») был воистину голодным экспортом.
Гражданская война, мягко скажем, сильно проредила и кадры квалифицированных рабочих, и кадры инженеров. За последних уже в 1920-х гг. активно взялось ОГПУ. Плюс эмиграция. С конца 1920-х приходили люди из Чевенгура работать на станках: ну и как они могли работать?
Я пытался показать неправомерность, порочность вновь возникшей моды на сопоставление Российской империи и СССР, продемонстрировав разницу в подходах правительства последних Романовых и советской власти к решению ряда однотипных социально-экономических проблем. Мифы-то живы… И фактами их проверять многим недосуг. Я в 2012 году слышал на вполне научной конференции доклад дамы, сообщившей, что 20% столыпинских переселенцев умирали в пути… Со спецпереселенцами, что ли, спутала?
Надо говорить об этом. И о том, что число расстрельных приговоров, подписанных тт. Сталиным и Молотовым только в один день, 12 сентября 1938 года (3173 штуки), — больше числа всех смертных приговоров военно-окружных и военно-полевых судов Российской империи за 1905–1913 гг.
И еще раз: надо говорить о семантической инфляции терминов. Если Столыпинская аграрная реформа была «насилием», то как квалифицировать коллективизацию и ее методы?
Если дореволюционная деревня была разорена, то как характеризовать раскулаченную деревню?
…Я не намерен на место старого мифа водружать новый. Да, благосостояние населения в целом росло, но не у 100% жителей империи. И этот рост не означает, что имеющиеся свидетельства тяжелого положения части крестьян неверны.
Между негативным и позитивным массивами данных об уровне жизни и потребления населения России в конце XIX — начале XX в. противоречия нет.
Оно неразрешимо только в рамках классового черно-белого подхода, призванного доказать неизбежность «Великого Октября».
Это противоречие исчезает, как только мы перестаем путать проблему положения крестьянского хозяйства в пореформенной уравнительно-передельной общине с проблемой народного благосостояния. Проблемы эти отчасти налагаются друг на друга, но они не идентичны.
Между успехами модернизации и протестным движением тоже, в общем, нет противоречия. Кажется, Хантингтон говорил, что надо различать две вещи. Модернизация — это процесс. А модернизированность — его итог. Все, процесс завершен. Так вот: модернизированность — это стабильность. А модернизация — нет, нестабильность. Процесс. И этот процесс не всех делает счастливее.
— После изучения Столыпинской реформы — каким ты видишь ход успешных реформ? Хотя бы теоретически?
— Начну с того, что народ не есть неизменный Гринвичский меридиан. Народ — продукт своей истории. Он меняется, когда ему помогают измениться. И эпоха Столыпина это показала. Конкретные цифры и судьбы — в книге.
Первый компонент рецепта удачных реформ, на мой взгляд, — это добрая и твердая воля правительства. Выраженная в его декларациях, подтверждаемых его законами. И в неустанном контроле их выполнения. Не так, как было в 1990-х, когда шел вал законов, которые никто не читал и никто не исполнял.
А так, как это было у Столыпина, — постоянная, неустанная работа. Вот декларация о намерениях, под которую подводится юридическая база. И ежедневные усилия по ее реализации.
Второе: это ясная, подробная, научно обоснованная программа реформ. Обязательно основанная на хорошем знании своей страны. Не всякая идея, успешная в одной стране, сработает в другой. Шестьдесят лет в СССР была жесточайшая плановая экономика, в которой доминировал ВПК, — как можно было все разломать в одночасье и верить в «невидимую руку рынка»?
А Столыпинская реформа, во многом подготовленная Витте, опиралась на понимание страны. Когда началось переселение в Сибирь — какую материальную базу они создали: да, от «молочных порций» на станциях, строительства школ и церквей до осушения и заселения рассадника сибирской язвы — Барабинской степи! Вот так это было!
Третье — наличие квалифицированных руководителей и исполнителей, у которых — я скажу очень важную вещь — нет веры в немедленное чудо. Но есть вера в медленные и постепенные изменения. Вот как Столыпин говорил: «Аграрный вопрос нельзя решить. Его можно только решать». Но он показал, что это возможно.
Четвертое — продуманная юридическая база. Которая развивает сюжет от простого к сложному. Генри Форд устанавливал и запускал конвейер четыре года, от простого к сложному. Даже думать не хочется, через сколько недель он оказался бы вредителем в СССР…
Пятое. Сотрудничество с обществом. И шестое — доверие населения к правительству.
И многое из этого в годы Столыпина было не утопией, а реальностью.
