С конца 2014 года поток мигрантов из Чечни на брестском участке границы резко увеличился. Чеченцы пытаются выехать в Польшу или Германию. Консульства европейских стран в Москве отказывают им в выдаче визы, увидев прописку в паспорте. Людям ничего не остается, как просить у поляков статус беженца, буквально штурмуя границу. По данным белорусских правозащитников, сейчас в Бресте находятся около трех тысяч чеченцев, в основном это молодые пары с маленькими детьми и их пожилые родственники. Многие ночуют прямо на вокзале. Каждое утро в 8.45 в Тересполь уезжают от 500 до 800 человек, там польские пограничники пропускают в Польшу две-три семьи в день, в лучшем случае. Остальные возвращаются с «отказным» документом. По словам самих чеченцев, процедура носит формальный характер — никто не интересуется, почему они бросили свои дома и бегут в неизвестность.

«Нет пути назад»

Семья Айнди из Курчалоевского района живет в Бресте третий месяц. Жена Айнди на шестом месяце беременности и ни разу не была у врача. Двухлетний Умар и старшие сын с дочерью спят на вокзальной лавке, укрываясь одним одеялом. В паспорте Айнди мы насчитали 48 «отказных» штампов, которые чеченцы называют «попытками».

— Иногда поляки швыряют российские паспорта в лицо. Я столько раз старался объяснить, что мне никак нельзя домой, но никто не слушает. Сегодня попробую сделать сорок девятую попытку.

Чеченцы неохотно идут на контакт с прессой. Те немногие, кто давал интервью белорусским СМИ, говорят об экономических проблемах. Однако в приватной беседе называются совсем другие причины отъезда.

19-летний Идрис из Урус-Мартана давно не видел старого знакомого, с которым общался в детстве. Парень учился, гулял с друзьями и не предполагал, что однажды ночью в дом вломятся трое в черном и начнут избивать его дубинками. Молча. Это продолжалось около часа, Идрис начал терять сознание, когда услышал вопрос про знакомого — будто бы тот уехал воевать в Сирию. Пытались выбить, поддерживают ли они контакты? Идрис ничего не знал. Он остался лежать на полу, истекая кровью на глазах у матери.

— Без понятия, какая именно структура работала, они не представились. Сразу бросили лицом в пол и стали бить по спине. Это повторялось три раза, всегда по ночам. Если я вернусь, забьют насмерть. Страшно за маму — она осталась в Чечне. Сказала, чтобы я ехал, всю семью вывезти — денег не хватит… Поляки уверены, что мы не политические беженцы, а просто ищем комфорта. Это неправда.

Говорит молодая жительница Гудермеса:

— Поздним вечером все спали, как вдруг в квартиру ворвались четверо мужчин в масках и увезли мужа. Мы с сестрой плакали, искали его по знакомым. Прошло десять дней, муж не появился. Тогда мы стали получать угрозы. Кто-то звонил и советовал прекратить поиски. Где суд? В итоге я собрала вещи и уехала с детьми. Вчера утром была двенадцатая попытка, не вышло. Буду пробовать еще.

Эти люди на вокзале Бреста не ищут «лучшей жизни», они ищут просто жизни. Многие боятся открыто говорить о преследованиях. Мужчины закрывают лицо марлевой повязкой, как только в зале ожидания появляются фотографы. Ведь если поляки не пропустят, а деньги закончатся, чеченцы будут вынуждены вернуться домой. Но… «Нет пути назад», — слышится в разговоре с каждым.

«ОМОН приказал убраться до 18.00»

Около 10 утра 29 августа возле погранперехода от 200 до 300 чеченцев разбили импровизированный лагерь. Они собирались проехать через границу на рейсовом автобусе, но поляки развернули автобус. Так возник стихийный митинг. Инициатива принадлежала руководителю диаспоры Абдулле. Участники митинга заявили, что ждут польского консула и не уйдут, пока вопрос не решится и Польша не будет принимать хотя бы по пять семей в день.

Ночь с 29 на 30 августа чеченцы провели на земле под открытым небом. К утру представители Красного Креста привезли в лагерь бутылки с питьевой водой и пачки сладкого печенья. Утром 30 августа прибыл генконсул РФ в Бресте Игорь Конякин, сказал, что происходящее здесь «не является акцией протеста, российские граждане просто собрались поближе к границе». Из польской дипмиссии не приехал никто.

Умар из Грозного был в лагере вместе с семьей.

— Сначала бойцы белорусского ОМОНа спокойно стояли в стороне, поддерживали порядок. В какой-то момент они стали окружать лагерь с четырех сторон и передали Абдулле: «К 18.00 вы должны убраться, если не хотите разгона».

Об этом не сообщили белорусские СМИ, и оставалось непонятным, почему люди ушли ни с чем, к тому же так быстро? Между тем в Управлении по гражданству и миграции УВД Брестского облисполкома заявили, что у правоохранителей нет претензий к чеченцам, устроившим митинг. По словам начальника ведомства Александра Томашева, «граждане Российской Федерации ничего не нарушают, так как имеют право находиться на территории Республики Беларусь 90 суток без регистрации».

31 августа в эфире телеканала TVN24 глава МВД Польши Мариуш Блащак сообщил, что участникам митинга будет отказано во въезде в страну: «В отличие от прошлых лет, сейчас в Чечне нет никакой войны». По мнению министра, массовая миграция чеченцев — это дополнительный приток мусульман в Европу.

Большинство беженцев — женщины, дети и старики. Но польские власти настаивают на том, что среди желающих стать политэмигрантами есть люди с боевым прошлым. На вокзале, я познакомилась с таким чеченцем.

Диверсант

Лечи просит не публиковать свою фамилию, пока он в Бресте. Из зала ожидания выходим в темный коридор и садимся на лестницу. Даже когда поблизости — никого, Лечи говорит полушепотом:

— Я рос в Грозном без родителей, бродяжничал. Когда началась первая война, ребята с улицы привели в ополчение. Помню комнату, полную вооруженных бойцов, в центре стоял командир Руслан Гелаев. Я был такой шустрый и маленький, что ходил первым в составе диверсионно-разведывательных групп.

В конце 95-го я попал в плен к федералам, увезли в Чернокозово по 208-й статье. Избиение вместо допроса, избиение утром, ночью. Тогда Чернокозово охранял ростовский ОМОН, так вот, особенно лютовали контрактники. Заходит контрактник на рассвете, спрашивает, сколько человек в камере? Тому, кто назвал цифру, тут же выпускает очередь в голову: «Теперь на одного меньше». Пилили зубы ножовкой, стискивали ногти плоскогубцами, накручивали на руки электрические провода и пускали ток. У них была любимая мерзкая игра: кому-то приносят передачку, офицер ставит пакет у входа в барак, а заключенный должен проползти на четвереньках и взять пакет зубами.

Через месяц Лечи обменяли на пленного российского солдата, и он снова ушел к Гелаеву.

— Во вторую войну я стал снайпером. И опять попал в плен. Меня выпустили на свободу по амнистии к вступлению Путина в должность президента. Женился, родились дети, таскал камни на стройках. А после нападения на Грозный в 2014 году регулярно стали забирать в ОМВД. Там применяли те же пытки током, выдавай, говорят, знакомых, кто в лесу сидит. Да только нет контактов, отвоевал я свое! Не верят. То есть чеченский народ столько лет сражался с врагом, а теперь этот враг поселился в самом сердце Чечни.

Все, что я хочу сегодня, — забыть Чечню. Пусть и с пятидесятой попытки.

Чеченский экспресс

Раньше электричка Брест — Тересполь состояла из двух вагонов. За последний год добавилось еще восемь. Специально беру билет в четвертый, «чеченский» вагон. В спертом воздухе стоит детский плач, мелькают разноцветные платки чеченок. Трехлетняя Медни свернулась калачиком на коленях у мамы в обнимку с потрепанной плюшевой лошадкой. Сегодня это их тридцатая попытка.

Поезд с пятьюстами чеченцами отправляется. Ехать до тереспольского КПП всего 20 минут. Проводник мечется по вагону. Сергею, как и многим белорусам, непонятно, почему эти люди так хотят уехать.

— Нет, если в стране война, это другое дело. А в мирное время… Россия ведь большая, почему не переехать в Москву или Петербург? Мы тут не верим в слезы и стоны о преследованиях. По телевизору показывают: Грозный весь сверкает, там такие небоскребы! Значит, деньги есть , — считает житель Бреста Сергей.

Шамиль и Элиза, им недавно исполнилось по двадцать два года, так не считают. Элиза на девятом месяце. Прислонившись к стенке тамбура, Шамиль закуривает третью сигарету подряд.

— Весной они забрали отца. Он держал маленькую пекарню в селе и, соответственно, платил небольшой налог. Но люди Кадырова стали просить все больше и больше денег. Отец не мог платить по 200 долларов в неделю, сопротивлялся. В мае ему пришла повестка в отдел. Когда отец уходил, я чувствовал — не скоро увидимся. Я не могу подвергать опасности жену, скоро родится маленький… Мы едем четырнадцатый раз. Поляки не слушают, автоматически лепят штамп с отказом.

Сначала выходят пассажиры с визами из первого и второго вагонов. Проводник интересуется, где мои документы. Прячу белорусский паспорт в сумку и растворяюсь в толпе чеченцев. Под надзором пяти пограничников люди из восьми «чеченских» вагонов, увешанные тяжелыми сумками, с детьми на руках, потоком вливаются в коридор на КПП. Узкая лестница ведет наверх, в огромный светлый зал. Кроме паспортного контроля здесь работают несколько психологов. Они как раз и обязаны выслушивать обстоятельства жизни каждого прибывшего беженца и рассматривать основания для предоставления убежища. На деле собеседование занимает не более двух минут. Пожилой мужчина пытается объяснить: «Я — политический!» В холодных глазах польки равнодушие. Мужчину выпроваживают в зал ожидания. Туда же отправляются остальные чеченцы. Через два часа чеченский экспресс повезет их обратно в Брест.

Размахиваю удостоверением прессы, по-польски упрашиваю пограничников пропустить меня к чеченцам.

«Пани имеет визу, пани приехала с документами, а они — нет. Добро пожаловать в Польшу!» — и выпроваживают на улицу.

Сквозь стеклянную стену на меня глядит маленькая Медни и машет игрушечной лошадкой: прощай…

Катерина Андреева — специально для «Новой», белорусско-польская граница

Прямая речь

— Сегодня Чечня — это территория, где фактически не действует российская Конституция, вместо нее существует приказ Рамзана. В последнее время участились похищения — неугодные Кадырову граждане пропадают не только на территории республики, но и в Москве. Недавно правозащитники зафиксировали несколько свежих случаев, но озвучить имена похищенных пока не можем, чтобы не навредить их семьям. Что характерно, кадыровцы возвращают избитых людей домой и впоследствии заставляют их публично каяться во всевозможных грехах. Стали появляться немыслимые для Кавказа традиции — угрожать матерям, женам, сестрам. Беспрецедентным можно назвать случай, когда в селе Кенхи сожгли дом Рамазана Джалалдинова, пожаловавшегося Путину на главу Чечни. Все, кто работает, ежемесячно отдают 30% зарплаты в фонд имени Ахмата Кадырова, но никаких преимуществ не получают. Обучение платное, медицина тоже. Раньше здесь уделяли огромное внимание качеству образования, выпускники Грозненского университета блистали знаниями. Но пришел «академик», не помнящий, какие экзамены сдавал и на какую тему писал диссертацию.

Вспоминаю дискуссию в Берлине с представителем Кадырова. Тот настаивал, что европейские беженцы — сплошь дармоеды, желающие получить пособия на Западе. Я спросила, разве стали бы чеченцы, для которых дом и родная земля — самое главное, стремиться в неизвестность, если бы на родине все было нормально? В ответ кадыровец схватил куртку и выбежал из помещения… Чеченцы спасаются бегством лишь потому, что нормальный, цивилизованный человек не в состоянии выжить в мирке Кадырова, где царит дух сталинских репрессий с оттенком восточного деспотизма.

— В Чеченской Республике созданы все институты гражданского общества, никого не угнетают. За все время правления Рамзана Ахматовича не было случаев противоправного обращения силовиков с гражданами. Нет, ну, может, были отдельные случаи, как и везде… А люди уезжают не из-за притеснений, а за халявными пособиями. Я вам скажу, они потом на полученные в Европе деньги строят в Чечне роскошные дома. Каждый из них может вернуться на родину, и, я уверен, — ничего не случится.