ИнтервьюКультура

Алексей Мизгирев: «Честь — понятие лишнее?»

Этот материал вышел в номере № 104 от 19 сентября 2016
Читать

Попытки снять зрительское кино мирового уровня у нас делаются на протяжении последних лет. Но воз тащили по разным векторам одновременно: на патриотику! на кассу! на добро! В итоге воз все больше увязал в незатейливых фестивальных кущах. А публика меж тем по большей части предпочитала Голливуд. Пожалуй, впервые можно порадоваться прорыву качественного зрительского кино. «Дуэлянт» Алексея Мизгирева — эмоциональное путешествие в настоящий и мистический Петербург, в литературоцентричную Россию ХIХ века. Истории бретёра, стреляющегося за других людей, — густая смесь Лермонтова, Куприна, Пушкина, Битова и приключений Рокамболя. Во время показа вам привидится и отсроченный выстрел Сильвио, Печорин с Грушницким, Лаевский и Тузенбах, купринские офицеры, сумрачные глаза Передонова, ну и, разумеется, незадачливый Ленский супротив «убийцы поневоле».

Персонажи крупные, сложные, жирным мазком писанные. Богатая, отменно декорированная портретная «галерея». Укутанный мистическим облаком офицер Яковлев, его антагонист с влажными глазами, страдающий злодей Машкова граф Беклемишев, трикстер с фарфоровыми зубами Мартина Вуттке, хрупкий юный аристократ Павла Табакова, фам фаталь Франциски Петри. И чуть ли не все — в дуэльных отношениях друг с другом.

Но русский роман здесь спорит с историко-приключенческим комиксом, вроде «Рыцарей и демонов». И сам неубиваемый герой, для которого револьвер — продолжение руки, напоминает то Черного рыцаря, то сэра Перси, владеющего Эбеновым лезвием. Художественное пространство действия — Петербург, какого мы еще не видели: рыхлое шероховатое изображение — «вещественное», словно поддетое ржавчиной или патиной. Затопленные улицы и торжественная архитектура, деревянные мостки, дворцовые и клубные интерьеры. Кареты, возки, брички, рынки с живностью, грязища, над которой порхают парчовые туфельки дам. Парадный и изнаночный Петербург — брат живописного Лондона Гая Ричи или Хьюза («Из ада») увиден глазом живой камеры. Ну и в центре великолепия — дуэль. Как важный культурный код, кульминационная сцена на театре русской дворянской жизни. Как справедливая и коварная вершительница судеб. Демонстрация бесстрашия в эпоху преувеличенной щепетильности. Когда законы чести — выше жизни. Когда поступки вершатся из принципов.

Чтобы фильм получился, должны были сойтись звезды. Мизгирев — из лучших независимых авторов. Кино его мужское, жесткое, социально озабоченное. Характеры объемные, не без странностей. Продюсер Александр Роднянский, тяготеющий к арт-мейнстриму, загорелся этой идеей. Не ему ли знать, что независимые режиссеры всегда и везде спасают кинематограф от окончательного погружения в воронку аттракциона или пошлости.

Как тебе пришла в голову идея принести Роднянскому историю про дуэлянта. Откуда она взялась?

— Писал сценарий на другую тему, там были офицеры. Решил прочитать дуэльный кодекс как способ сознания героев. Зацепила фраза: «Допускается замена». И уточнение: в каких случаях… Подумал сразу: «Ну вот же сюжет». Человек встает на замену других. А если ему за это платят? Позже об этой идее рассказал Роднянскому. На встрече с ним стал фантазировать. Самое смешное, что сценарий и написан как вариация на тему тех фантазий. Видимо, все вызрело. Мне кажется, идея правильная, предполагает жанр и эмоцию.

Ты говоришь про «кодекс», а мне показалось, что тебя сама дуэль завораживает.

— Возможно, поэтому и обратил внимание на это поправку. Все это просто легло на мое восприятие действительности. Совершенно не хотелось делать штампованную костюмную драму о ХIХ веке — красивый фильм о красивых чувствах. Роднянский на это пошел. Когда они посмотрели сценарий, серьезно увеличили финансирование, аккумулируя все силы студии. Несмотря на кризис, ударивший по бюджету, решали амбициозные задачи.

Город в фильме великолепен, грязен. Не место, но образ действия.

— Были подключены мощности из-за границы: начиная от реквизита, заканчивая кастингом. Иностранцев должны были играть иностранные актеры, чтобы не наврать. Хотелось сделать эмоциональную картину. Даже не от сердца — от живота. Дуэль же — предельное понятие, силовое поле, история смерти. Сразу стали отваливаться штампы. «Пушкин на Черной речке», «К барьеру!».

Дуэли практиковались в разных странах, но у тебя история сугубо русская.

— Совершенно верно. И как выяснилось, подобный дуэльный экстремизм был только у нас.

Мы начитались про дуэли не только у Пушкина с Куприным, но и у Лотмана, Битова. Однако у тебя вообще стреляются «лоб в лоб». Преувеличение?

— Все это было. Один пистолет из двух заряжен. Один обиженный, другой — обидчик, один прав, другой — нет. Способ дуэли назначал обиженный. Обидчик не имел права не согласиться. Иначе позор и гражданская смерть. Когда человек выбирает стреляться «лоб в лоб», он выбирает провидение, акт справедливости. Если я прав, пуля будет в моем стволе. И не имеет значения, сильный ты или слабый, умеешь фехтовать или нет, гражданский или военный. Или представь: высокий человек и низкий. У высокого просто рука длиннее. Во Франции, как только появилось продвинутое огнестрельное оружие, дуэли быстро сошли на нет, потому что дуэль превратилась в убийство. У нас в ту пору дуэли только распространялись.

Дуэль, безукоризненное соблюдение ритуала, подтверждает чистоту дворянской крови, уравнивает в иерархических правах главным правом — на смерть. Позор смывается кровью.

— Такое отношение к себе: пан — или пропал, очень наше. Причем стрелялись ведь высокообразованные, культурные люди.

Вот и поражает эта легкость, незначительность повода, стрелялись из-за взгляда, малейшие оплошности, ссоры. Есть описания того, как Пушкин искал дуэли.

— Это спорно, но были же и бретёры. Толстой Американец — их кумир.

Личность знаменитая, искатель приключений, картежник, выведенный Пушкиным дуэлянтом Зарецким. А правда, что у нас дуэльный кодекс не был записан?

— При этом существовал целый свод строгих правил. Бретёры следили за их исполнением…

— Как паханы следят за соблюдением «кодекса» зоны.

— Это важно, потому что при формализованных буквой отношениях нет порыва. Мамардашвили, если помнишь, интерпретировал максиму Декарта «Я мыслю — следовательно, существую» не как выводное умозаключение. Всякий человек мыслит. Значит, «я существую» понимать нужно следующим образом: «Я такой. Или меня нет». «Я так чувствую, так воспринимаю мир — или меня не существует». Сформулированы предельные взаимоотношения человека и действительности. Это относится и к поединку — как способу защиты чести. Непозволительно было посягнуть на то, что делает тебя человеком.

Но они же еще были верующими людьми. Кодекс чести отменял заповедь «Не убий»?

— А мне кажется, у человека, для которого понятие чести важнее, — есть что-то вне современного контекста. Это не «обиделся». Я про это и снимал картину. Это больше, чем обида. В этот момент у тебя отбирают право быть самим собой. Быть человеком.

Поэтому унижение непереносимо?

— Единственный способ вернуться к своему человеческому самоощущению, не отобрать другую жизнь, но встать на линию смерти.

Дуэли не обязательно заканчивались гибелью.

— Прежде всего это важный жест, ты права, не обязательно равный цене жизни. Все устанавливал дуэльный договор. Могли стрелять мимо. Если выкинуть пьяных офицеров, гульбу, глупость — это серьезное дело. У Толстого Американца был свой синодик — 11 человек, убитых на дуэлях. У него было 12 детей от цыганки.

Дети умирали один за другим, против каждого убитого он ставил имя умершего ребенка, приписывая: «Квит». В какой-то момент списки сравнялись. Они же не отменяли в этот момент Бога, не заменяли правосудие. Ты сам встаешь на линию огня. Входя в зону смерти, возвращаешь себя к своей человеческой сути. И обидчик выходил из дуэли очищенным. И его могли убить. Это не вопрос веры, не «я иду убивать», а «я иду на смерть». Близость смерти снимает с меня проклятие или забирает жизнь.

Владимир Машков в роли графа Беклемишева. Фото: wdsspr.ru
Владимир Машков в роли графа Беклемишева. Фото: wdsspr.ru

— Ты упаковываешь свои размышления в жанр приключенческого романа. И тут же нарушаешь жанровые каноны. Герой убивает за деньги… но ему сочувствуешь, то же самое и с его антагонистом, страдающим злодеем Машкова. Да и все герои — противоречивые.

— Потому что жанр изменился. Кино развивается, хотят ли этого продюсеры, зрители или нет. Жанр перестает быть картонной фальшивой декорацией со стреляющимися и целующимися куклами, двигается в сторону сложных людей, подлинных реакций и чувств. В сторону боли. Хороший человек совершает плохие поступки. Плохой — благородные. Сразу завязывается драматургия.

— «Друзей поссорить молодых /И на барьер поставить их».И все же твой благородный герой — киллер.

— Просто страдающий человек. Думаю, и Пушкин, и Куприн, и Чехов не могли к своим героям относиться штампованно. Им важно было увидеть во тьме свет.

И даже мягкий, сомневающийся Пьер Безухов, назвавший дуэль убийством, стреляет первым, раня Долохова…

— Вообще весь этот мир придуман нашими кинематографистами как антитеза пролетарскому мироощущению в кино. Снимали про благородных людей с чистыми лицами и помыслами.

Кавалергардов век недолог… И взор туманится слегка.

— А это были живые люди. Офицеры ходили в публичный дом, после попоек занимались групповым сексом. И тело по-другому воспринималось. И весь мир был иным. Рассказывать надо о живых людях, не о проекциях, не о манекенах сиропных или подлецах. Из Машкова с его мощным личностным началом делать карикатурного записного злодея обидно.

Твои герои — мерцающие, двуликие. Кроме, пожалуй, Павла Табакова в роли князя Тучкова, словно сошедшего с какой-то старой растрескавшейся картины.

— Знаешь, Петя Федоров, сыгравший главную роль, — один из самых искренних людей, которых я встречал. В нем мощный положительный заряд. Но раз его герой русский, значит, должен страдать. Надо было просто нащупать болевую зону, точки неоднозначности. А Табаков тебе нравится потому, что все сложные, а он ясен. Он единственный соответствует штампам о ХIХ веке. Вынь его из фильма в его костюме, поставь в любой другой фильм — и он снова будет на месте. Другие персонажи условные. Он в восприятии безусловный. Вот всем и нравится.

Смотрим подобное кино… и не можем не сопоставлять. Существовало целое собрание кодексов: морали, чести, дуэли. Честь важнее семьи, жизни, царя. Наша нынешняя жизнь — вне кодексов. Очевидно отсутствие моральных табу для всех социальных групп… Понятие «честь» отменено двумя другими: «успех», «деньги»?

— Успех — главная оценка масштаба личности, жизни. Не важно, за счет чего ты стал успешным. В то же время даже пьяный к собутыльнику пристает: «Ты меня уважаешь?» Конечно, это вырождение прежних понятий. Но где-то подспудно они существуют. Когда смотрят Олимпиаду, ненавидя политиков, все же болеют «за нашего».

Где-то внутри сидит ощущение себя человеком, которого надо и можно уважать. Оно возникает вместе с рождением. Дальше через социум чуть ли не ежедневно тебе доказывают, что это не важно. Важны деньги и власть. Нет. Так просто это не работает. У людей ХIХ века тоже были деньги и власть. Мир был сложен.

— И мерзости в нем было достаточно.

— Точно так же ненавидели власть, смеялись над ней, не понимали, что происходит. Представляешь, мы должны были снимать сцены у Казанского собора. Договорились во всех инстанциях, выделили нам площадку. Художники все обмерили, начали готовить декорацию. Вдруг всю предполагаемую для съемки сторону здания затянули зелеными тряпками, лесами. Стали чистить Казанский собор пескоструйными машинками. Соскоблили всё, что было накоплено временем, всё, что ценится в любом итальянском городишке. Говорят, потом еще известкой забелили. Вот как это объяснить? Я не снимал про «тогда», я снимал про «сейчас», про нас. Про несуществующую честь. Но это блокбастер. Начали показывать фокус-группам. Аудитория «30+» агрессивно воспринимает само понятие чести. Люди кричали, что все это невозможно. Почему герою Федорова просто не замочить обидчика? Им не понятно, что не может он… убивать в подворотне. Что существует в определенном осознании своего поступка. Аудитория «16+» воспринимает эту коллизию на ура, ставит высокий балл фильму. Для них все еще важно, кто как на кого смотрит. Они способны подраться с обидчиком.

— Фраза «Честь имею» превратилась в архаику с анекдотичным привкусом?

— Она теперь вроде приписана офицерам, службе Родине. Нам пытаются объяснить, что в жизни «честь» — понятие лишнее. Когда тебе в ДЭЗе выплевывают: «Чего встал?!» Тебя это уже не изумляет. Или эта бюрократическая вакханалия с посольствами. Ты открываешь немыслимое число данных о себе, которые и своей-то стране не очень хочешь рассказать. Сдаешь отпечатки…

— Привычное унижение меняет сознание?

— Все построено на тотальном недоверии тебе как человеку. И мы все согласились: «Давайте об этом не думать». Если пытаешься от этого увернуться, считай себя приговоренным жить в изоляции от внешнего мира. Или пойти всех расстрелять. Что делает человека человеком? Осознание себя как личности. Честь — это возможность личности со своими чувствами, убеждениями, стыдом, нравственностью, тайной… осуществиться. И если мы не уважаем всего этого друг в друге — начинаем друг друга убивать. Жители Северного Кавказа ведут себя в Москве иначе, чем у себя дома. Там иная степень ответственности. У каждого слова, поступка там есть цена. Раньше и у нас у каждого слова была цена, и последствия были нешуточными. В чем проблема сегодня? Нет поступков. Поступок возможен, когда ты говоришь: «Мне плевать, выгодно это или нет, опасно или нет, — я не могу иначе».

— О прошлом у нас сложены стереотипы по книжкам, фильмам. Что тебя изумило в твоем историческом путешествии?

— Изумляло практически все, к чему прикасался. Начиная с предметов быта, заканчивая способом человеческих отношений. Самым удивительным оказалась глобальная разница между тем, как люди выполняли ритуал — дворянского статуса, общения, приличий, — и тем, какими они были на самом деле. Это выражалось в общении, в текстах, в скорости эмоции. Одно дело — выкрикнуть: «Пшел вон!» Другое — выговорить: «Не соблаговолите ли удалиться по причине…» Одно дело — стиль поведения в дворянском собрании, на светских раутах, во взаимоотношениях с дамами. Но была другая скорость эмоции: внезапная радость, обида, ярость. По сути, мы не знаем, как они общались. И Лотман, и никто точно не пишет, как именно разговаривали друг с другом. Мы лучше себе представляем письменную речь, но она отличается от разговорной. Мы не можем услышать, как Грибоедов разговаривал с Толстым Американцем… Представляем это по пересказу другого человека.

— У тебя в кино они разговаривают на каком-то среднем, между современным и архаичным, языке.

— Это не совсем стилизация. Речь — между временами, но в ней, мне кажется, много правды. Слова примерно те же, за исключением устаревших. К примеру, слово «фраппировать» многим надо объяснять. Ведь исторические фильмы снимают не про прошлое. «Андрей Рублев» рассказывает про конфликт художника с властью. Должен ли я презреть свое природное художественное начало и обслуживать советскую ли власть, средневековых ли князей… Проблема непреходяща.

— Времена меняют жесты, ритуалы. Тебе жаль, что дуэли как тип поведения в обществе отменены? Комично же представить себе дуэль Жириновского и Зюганова.

— Мне жаль, что исчезло понятие чести. Дуэль лишь способ ее защиты. И что взывать к чести тобой упомянутых. Про них все понятно. Это обращение к себе. Что есть ты? Люди не готовы терпеть минимальные лишения. Я не буду сейчас зарабатывать денег, обеспечивающих определенный социальный статус, но не потеряю себя. И не факт, что выгода придет. Никто же не знал, победит Ельцин советскую власть или нет. Эти три дня были полнейшей неожиданностью для всех. За три дня разрушилось то, что казалось железобетонным. Оруэлл уже позади, а они по-прежнему наверху. Очень жаль, что люди боятся быть самими собой. При этом вылезает чернь, грязь. Что тоже результат успешной работы большевиков, которые технически вымели и уничтожили носителей культуры. Если, конечно, культуру понимать как неживотный образ жизни. Вытеснили активными люмпенами, на которых сделали ставку. По сути, вытеснили саму идею человека, заменив его существом голосующим и марширующим. Произошло умаление личности.

— Но понятие чести связано с еще одним дефицитным чувством — состраданием.

— Безусловно. Через Бога. Но надо другой фильм снять, чтобы всерьез говорить об этом. И все равно, где-то теплится это право — быть самим собой. Личностью. Не грызть, стрелять, убивать, отбирать. Когда уважаешь другого так же, как себя, — в этот момент вокруг тебя начинает складываться мир. Сейчас, напротив, ты должен не уважать другого, и тогда добьешься превосходства над ним.

— Тебе кажется, добро должно быть с револьвером?

— Вопросы ты задаешь…

— Вопросы мои спровоцированы твоим фильмом. Считай, что это ты мне их задаешь.

— Не хочу знать ответа… Скорее всего, он будет неправильным. Давай рассуждать. Что значит «сильный человек»? Способный на поступок? Поступок в каком-то смысле и есть револьвер. А доброта — возможность прощения в любой ситуации. Значит, простить своего врага — тоже своего рода поступок. Если конечно, он поступок силы, а не прикрытие трусости. Наша картина не про добро с револьвером. Про то, чтобы не врать себе. Что надо ценить в себе и другом личность. Не хочется поповских проповедей. Пусть думают о деньгах, успехе своем и детей. Вопрос: какими путями ходите? Снимая «Бубен-барабан», я говорил Наташе Негоде о ее героине: «Дело же не в том, что ты совершаешь неблаговидный поступок. А в том, что тебе стыдно за него». По сути, тот же принцип в основе «Дуэлянта», который вроде бы про другое. А когда этого нет… Люди 30+ пожимают плечами: зачем вам вся эта канитель про достоинство? Поймал человека-паука — и мордой в унитаз…

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow