«Важняк»

Бывший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР Евгений Мысловский был первым, кто еще в 1988 году писал в ЦК КПСС записки об опасности проникновения криминалитета в правоохранительные органы. А все же масштабов этого явления он тогда даже и вообразить себе не мог. Коррупционные скандалы в руководстве силовых структур, в том числе в Следственном комитете, позволяют нам увидеть лишь верхушку айсберга — ​да и то постольку, поскольку кто-то кому-то (не нам) решил ее показать. Но что происходит внизу, где «силовики» воюют не друг с другом, а все заодно против нас, разного рода «фигурантов»?

В феврале 2016 года на сайте «Радио Свобода» появилась история про «телефон пьяного следователя», оказавшийся в руках у жены обвиняемого. Мы обратили на нее внимание бывшего следователя Мысловского, ныне профессора и члена СПЧ. Он сначала согласился поговорить с похитительницей телефона Инессой Бирюковой, а в результате через полгода передал «Новой» свое исследование, которое заняло бы в газетном формате 24 полосы.

Как его назвать? Экспертизой? Против общественной экспертизы по вступившим в законную силу приговорам судьи встают стеной, и такая попытка со стороны СПЧ однажды уже привела к уголовному делу, из-за которого ряд экспертов, в том числе экономист Сергей Гуриев, были вынуждены покинуть Россию.

Может быть, заключение Мысловского — ​это тоже своего рода «приговор»?

К общим выводам мы еще вернемся, но сначала придется погрузиться в фабулу «дела Романова». Это канва, по которой будет вышиваться «фабула следствия».

Происхождение «вещдока»

Праздник «День следователя» 6 апреля 2015 года Анастасия Баряева отмечала с коллегами вечером в ресторане, а гражданская жена ее подследственного Филиппа Романова — Инесса Бирюкова в своей машине ждала у дверей. Коллеги вывели пьяную Баряеву через полтора часа и усадили в машину. На допросе в УСБ ГУ МВД по Москве Баряева признает, что не помнит, как добралась домой, а по показаниям Бирюковой, они долго ездили по городу в поисках активированного угля, ей приходилось часто останавливаться, потому что следователь блевала, а через несколько дней на мойке в машине обнаружился потерянный ею телефон.

В качестве водителя Баряевой Бирюкова выступала не впервые. Познакомились они на допросе, и из этой необычной дружбы каждая извлекала свою выгоду: Инесса получала информацию о ходе следствия и, конечно, возможность общаться с мужем; Баряева обзавелась авто с водителем, но, возможно, в разговорах с Инессой она еще и как-то уговаривала собственную совесть, которая тогда еще давала о себе знать: однажды она даже по-детски разрыдалась в суде.

А с телефоном — ​кто его знает, как было на самом деле: доехал ли он до мойки, или Бирюкова выкрала его у пьяной «подруги» из сумочки? Сама она, конечно, тоже не подарок, как и Романов — ​ранее дважды судимый за угоны. Но не будем осуждать ее строго: переписка, которую Инесса обнаружила в телефоне, представляет не только частный интерес. Все ее участники, в том числе начальство, наставлявшее таким образом молодого следователя, подтвердили, что — ​да, это друг другу писали они.

К журналистам («Радио Свобода») Инесса обратилась, когда иные возможности помочь мужу с помощью этой переписки были исчерпаны: следственный комитет, УСБ МВД и суд сделали вид, что телефона просто не существует. Переписка с вымаранным (журналисты уважают законы) незамысловатым матерком вызвала много смеха в социальных сетях. Нам тоже трудно удержаться и не пересказать ее как анекдот, но «анекдот» указывает на ту пропасть, которая разделяет судебную систему и общество. Тут уж не до шуток, и, избегая соблазна, мы выведем фрагменты переписки за рамки текста отдельным блоком и будем ориентироваться на экспертизу Мысловского. По необходимости мы ее сокращаем — ​кому интересно, может прочесть полную версию в его личном блоге.

Время и место преступления

Два автомобиля БМВ были угнаны в ночь на 26 марта 2014 года из подземного гаража в Москве, в который, судя по всему, угрозыск даже не заглядывал. Вторая машина бесследно исчезла, зато первая была снабжена радиомаяком, и сотрудники фирмы, установившей сигнализацию, нашли ее на следующее же утро в одном из дворов в поселке к северу от Москвы. Заслуги полиции в этом не было никакой, но в 13 часов 30 минут 26 марта после звонка из фирмы трое оперативников Управления уголовного розыска ГУВД Москвы установили во дворе наблюдение.

По показаниям оперов УУР (которые они, правда, меняли и путали), Романов и его знакомый Буланов подъехали к дому в 16 часов на машине Буланова и, выйдя через 15 минут, сели в БМВ и завели его своим ключом. Оперативники бросились к ним, и Романов выбросил ключ, в результате тот «упал на мокрую, снежную землю и развалился». После этого оба были задержаны, а из машины изъяты: микрочастицы с сидений, отпечатки пальцев с ручек и руля и три окурка из пепельницы. Ключ оперативник поднял, перемотал изолентой и даже сумел завести им двигатель (вероятно, он знал и какое-то волшебное слово, так повторить этот фокус ни разу не удалось).

По показаниям же Романова и Буланова, которые подтвердил также свидетель со двора, к машине они не подходили, а задержаны были, когда проходили мимо. Осмотр машины продолжался долго, оперативники принуждали их сесть внутрь, пытались прижимать их руки к корпусу, чтобы оставить отпечатки пальцев, но им удалось этого избежать. Они стояли в стороне в наручниках и много курили: окурки могли быть подняты и засунуты в пепельницу (пепла там, кстати, обнаружено не было). Затем их доставили в ОВД «Можайское», где была сделана попытка сунуть Буланову в карман какой-то ключ, но на его крик из коридора ворвался Романов, а сотрудник ОВД предупредил, что все происходящее фиксируется видеокамерой.

Следователь ОВД «Можайское» Анастасия Баряева получила это дело 27 марта. У нее сразу возникли сомнения, тем более что алиби подозреваемых, кроме показаний свидетелей, с которыми Романов встречался той ночью, подтверждалось биллингами нескольких телефонов и данными камер ГИБДД о маршруте следования угнанных БМВ: по записи одной из них, машина Буланова проехала следом, но через 18 минут. Поэтому Баряева, неизменно советуясь с «наставником» Нелли Тростянской (и. о начальника следственного отдела), приступила к сокрытию доказательств. Об этом — ​смотрите весьма эмоциональную переписку в ее телефоне.

Недоказанное

Вероятно, сотрудники УУР все-таки сначала «пробили» судимого за такие же преступления Романова по своим базам, иначе трудно объяснить, почему они его задержали, когда он проходил мимо машины (и Буланова заодно). Вряд ли угнанный БМВ заехал во двор Романова случайно, возможно, и не случайно их машина ехала следом — ​но через 18 минут, таким образом за рулем двух угнанных БМВ были все же не они. А кто — ​этого теперь уже никто не узнает, так как оперативники, прибывшие во двор «на готовое», вовсе и не собирались ничего расследовать: они сразу же запросили с задержанного взятку в миллион рублей за то, чтобы его отпустить.

Тому есть масса доказательств, как то: соединения между телефонами Романова и Бирюковой в то время, когда Романов уже не мог свободно пользоваться своим; показания приятеля, которому позвонила Бирюкова, тот помог ей собрать миллион, с которым они подъехали ночью к ОВД «Можайское»; квитанция ночного ломбарда, куда Инесса сдала свою автомашину (ту самую, на которой она потом будет катать следователя). Однако, следуя рассказу Бирюковой и приятеля, запросившие взятку опера УУР по каким-то причинам взвинтили ставку до 5 млн, которых они уже не могли собрать. О вымогательстве было известно и Баряевой, которая подтверждала это Инессе в разговорах в машине (один из них та ухитрилась записать на диктофон) и обсуждала в телефонной переписке с подругами.

Всего, по подсчетам Мысловского, за первые 8 часов после задержания, пока дело еще не попало к Баряевой, по отношению к задержанным было допущено 8 грубых нарушений УПК, полностью исказивших картину процессуальных действий.

Железное доказательство

Заявление о вымогательстве взятки Бирюкова подала в УСБ ГУ МВД по Москве еще в декабре 2014-го — ​доказательств для этого хватало и до появления телефона. 17 февраля 2015 года оперативник, руководивший задержанием, прошел проверку на полиграфе, и его реакции показали: он таки обсуждал с Романовым сумму взятки и разговаривал по телефону с Бирюковой. Но старший оперуполномоченный УСБ ГУ МВД подполковник Толстиков ничего не сообщил об этом в прокуратуру, где уже читали обвинительное заключение, а отправил материалы в СУ по ЗАО СК РФ по г. Москве (вот и ломайте голову, что это такое), а там про них на два месяца забыли.

Бирюкова продолжала рассылать жалобы всем, вплоть до президента, и в марте УУР ГУ МВД, где продолжали работать те самые оперативники, сообщило ей, что со дня допущенных ими нарушений прошло больше 6 месяцев, поэтому привлечь их к ответственности невозможно. Нарушения, конечно, были, но извещать о них суд майор Скворцов С.А. тоже не стал, словно дело по обвинению Романова и Буланова готовилось к слушанию в какой-то недружественной стране.

Но вот наступил «День следователя», и в руках у Бирюковой оказалось «железное доказательство», с которым 17 апреля 2015 года она пробивалась на личный прием к самому Александру Бастрыкину, но была принята только в аппарате СК (значит, там были в курсе, но такую ерунду главному следователю страны не сочли нужным доложить). Но все равно, теперь-то в СК, наверное, стукнут по столу кулаком, дело против Романова вернут на доследование, а перед Булановым так и вовсе извинятся и отпустят?..

Мысловский, как истинный следователь, только уже без всяких полномочий, пытается восстановить всю траекторию заявлений Бирюковой сверху вниз. Они спускаются в Следственное управление СК РФ по Москве, а оттуда вместе со всеми резолюциями — ​в Кунцевский межрайонный отдел СК. К кунцевскому следователю Исаеву Инесса ходит, как на работу: только их переписка составляет 222 листа.

21 апреля в Кунцевском районном суде началось слушание дела, и теперь Инесса бегает между судом и следователем Исаевым. 6 июня ее допросили в суде в качестве свидетеля, и ей даже удалось рассказать о переписке в телефоне. Но прокурор лишь пожал плечами, и судья Елена Абрамова отказалась приобщить переписку к делу: а откуда, мол, взялся телефон? Наверное, они все это уже прочли в социальных сетях, но делают вид, что это так — ​сказки, мало ли что журналисты понапишут.

А Кунцевский отдел СК с телефоном как раз и не спешит. Дело то возбуждается, то прекращается «в связи с добровольным отказом» от получения взятки, и только 3 июля 2015 года следователь Исаев наконец рождает «акт осмотра телефона». Но 6 июля Романову и Буланову уже вынесен приговор. 10 июля Баряеву допросили в УСБ, где, чуть расслабившись после приговора, она призналась: «Речь шла об одном миллионе, а потом о трех и пяти миллионах рублей» (взятки). 2 сентября 2015 года телефон Баряевой наконец приобщен к делу о взятке в отношении оперативников. Но поздно: дело об угоне уже в Мосгорсуде, и 29 октября трое его судей, тоже ничего не захотев слушать о телефоне, оставили приговор Романову и Буланову в силе.

Нехитрая игра в прятки строится на том, что дело о взятке против оперативников словно бы существует в каком-то другом времени и пространстве и вообще в другой стране — ​в ней, в отличие от той, где рассматривается дело об угоне, УПК священен, а перед презумпцией невиновности там все просто падают ниц. 25 декабря 2015 года очередной следователь Кунцевского отдела СК, не проведя ни одного следственного действия, в последний раз прекратил дело об «испорченном телефоне» со ссылкой на вступивший в законную силу приговор в отношении Романова и Буланова.

Обвинительное заключение

Следователь Баряева в телефонной переписке часто жаловалась подругам, что на нее, молодую и неопытную, вон чего навалили, хотя это было ее первое дело, а у нее даже и наставника не было. Ну, это не так. У нее в наставниках — и руководство отдела, и УУР, и УСБ, и прокуроры, и судьи, и даже, страшно сказать, сам Бастрыкин. Вопрос в том, на какой путь они все ее «наставили».

Особую пикантность доводы суда и следствия о том, что телефона как бы не существует, приобретают в свете доктрины «объективной истины», которую доктор Бастрыкин как большой ученый даже пытался продвинуть в виде принципа в УПК. Вот жаль, что он не принял Инессу, было бы о чем поговорить.

Следствие и суд формируют какую-то собственную картину «реальности», где нет того, что на самом деле есть, и есть то, чего на самом деле нет. Евгений Мысловский, работавший совсем другим следователем, вспоминает, что в СССР, разумеется, тоже иной раз черное называлось белым и наоборот, но через суд такое могло «вступить в законную силу» только по политическим делам. А это дело — ​не политическое, даже не коммерческое, не «заказное», а совершенно рядовое, и таких — ​тысячи. Уникально оно только тем, что его фальсификация задокументирована самим следователем, а против атрибутированного электронного документа в общем-то нечего возразить.

Ну и что будет дальше? Мысловский, конечно, расскажет про «дело Романова» на СПЧ, но президентский совет не поставит о нем вопрос перед президентом: мелко, да и сложновато — ​попробуй-ка на одной страничке уложить. А если бы поставил, тогда на него судебная власть опять бы цыкнула: проверять то, что постановил суд, может только суд же. А вы куда лезете, вы, правозащитники да журналисты, кто?

Мы (вместе с СПЧ, в чем один из авторов за несколько лет участия в нем уже успел убедиться) — ​в этой СИСТЕМЕ вообще никто. Но между нами и судом разверзлась уже такая пропасть, в которую может свалиться и все государство в целом.

Леонид Никитинский, Юлия Счастливцева, «Новая»