Анджей Вайда был одним из самых великих кинорежиссеров мира, еще до Гавела и Дубчека поставившим вопрос о единственном обязательном условии социализма — быть социализмом с человеческим лицом.
В фильме «Канал» показана трагедия его поколения — восстание в Варшавском гетто, когда приказ Сталина остановил наши войска на берегу Вислы.
Совсем еще юный ефрейтор Давид Кауфман, писавший стихи, но еще не выпустивший ни одной книги (под фамилией Самойлов), вместе с другими советскими солдатами, слыша взрывы и стрельбу на другом берегу Вислы, рвался в бой с фашистами. Но когда несколько наших солдат прыгнули в понтонки, чтобы помочь восставшим, то за нарушение приказа их расстреляли. В Польше началась партизанская война с коммунистами.
В фильме Вайды по роману Анджеевского «Пепел и алмаз» роль юного боевика Мачека из подпольной организации сыграл гипнотически обаятельный молодой артист Збигнев Цибульский, ставший культовой фигурой. Мачеку было поручено ликвидировать ветерана-интербригадовца Щуку, когда-то сражавшегося в Испании против франкистов, а Мачек ошибся, смертельно устав от кровавых заданий, и убил совсем другого человека. Случайно его номер в отеле оказался отделен только тонкой стеной от номера, где поселился Щука, по ошибке им не убитый. Однажды он услышал, как старый товарищ по интербригаде принес Щуке патефон с пластинкой знаменитой республиканской песни «Simeguerresescribir» («Если ты захочешь мне написать письмо»). Эта песня тронула его, а кроме того, он понял, что его товарищем по подполью был арестованный сейчас сын Щуки, от которого скрыли, кто был его отец.
От Мачека подпольная организация потребовала довести до конца порученное ему убийство. Он оказывается в капкане. Столкнувшись со Щукой ночью, когда того вызвали в тюрьму к арестованному сыну, он стреляет в него, и тот падает ему прямо в руки на фоне взорвавшегося фейерверка, празднующего победу новой власти, которая стоила стольких жизней.
Нельзя допускать никакой национальной бестактности. Поэтому, вовсе не подделываясь ни под кого, Анджей понял необходимость появления в своем фильме «Катынь» русского, который без всякой вынужденной «политкорректности» смог бы естественно смотреться на экране, и сделал точный выбор актера — Гармаша, который в этой роли жил, а не играл.
Письмо полякам
Как мы потеряли друг друга, поляки? Бросали всех нас в те же тюрьмы, бараки с колючей проволокой, той самой, которая кончилась той же драмой. Герои вайдовского «Канала», предательство Сталина вас доконало, когда со слепыми от дыма глазами из канализации вы вылезали. Не краснознаменным встречали вас плеском, а лишь сапогами с эсэсовским блеском. А что делал Дезик Самойлов, солдатик, из тех, кого легче убить — не сломать их? Про Пушкина думал, про Пестеля, Анну, попавший на Висле в кровавую ванну? В большие поэты без трепа готовясь, он знал, что он прав, если мучает совесть. Бил СМЕРШ пулеметом по нашим в понтонках, поплывших помочь, чтоб не быть нам в подонках, и честно глядеть, своих глаз не проплакав, в глаза потомков — своих и поляков. Ах, столько в истории поворотов, но нет хуже бьющих в своих пулеметов. И сколько раз меня песня казнила: «Червоны маки на Монте Казино». Тогда киносына Анджея — Мачека, вырвала эта война — словно мачеха, да и вложив пистолет в его руку, выстрелила в интербригадовца Щуку, Ты, Мачек, убил и себя, и его. Не победил никто никого. Пусть нам споет забывчивый мир: «Simequerresescribir». Мачек бежит и бежит, исцеляется, За бельевую веревку цепляется, и парусами спасения простыни в небо с земли отчаянно просятся. А сохранившийся разум светит и в пепле алмазом, кажущимся последним глазом кажущейся пустыни — призраков полной Катыни, где так же бродит душа нашего Гармаша, вставшего на колени, и я, и будущие поколения… Лишь бы мы с вами жили, пшепрашем, не как чужие. Вот и выпьем в честь такого, Матка Боска Ченстоховска!
Мачека — боже! — как Вайда жалел. Остановил, если мог бы, расстрел! Кажется мне наивной цидулькой то, что пишу… Мой любимый Цибульский, что можно сделать, чтоб ты уцелел вместе с великим Анджеем? Выживем — не почужеем. 20 октября 2016
