«За последние десятилетия интерес к искусству голодания заметно упал. …Перелом… наступил почти внезапно и, по-видимому, был вызван глубокими причинами; но кому была охота доискиваться этих причин?»

Белые буквы синхронного перевода проступают на черном щите над сценой как «Ты взвешен на весах и найден очень легким» на стене Валтасарова дворца в известных обстоятельствах.

«Мастер голода» Эймунтаса Някрошюса по новелле Франца Кафки «Голодарь» — насмешливый реквием миру, в котором публика, затаив дыхание, часами стояла у клеток поэтов, бунтарей, страстотерпцев. Впивала их слова, созерцала шрамы — и оттого воспаряла духом.

А теперь, как сказано выше, интерес упал. И публика бежит в цирк — с конями, с огнями.

Мученик тоже поступает в цирк, бредет в ногу с веком. Развязка достойна Кафки.

«Мастер голода» Някрошюса и его театра Meno Fortas (Вильнюс, Литва) шел в Москве в программе фестивале «Сезон Станиславского». Полуторачасовой камерный спектакль разительно не похож на эпические многочасовые полотна Някрошюса — «Макбета» с живым огнем на погребальном холме короля, крытом суконным солдатским одеялом; «Гамлета» с бесконечным мерцанием ледяных глыб — тающих, как решимость принца; «Отелло» с сырыми хлопками парусины в бледном небе Венеции и соло золотой полковой трубы над гаванью; недавнего «Бориса Годунова» с обреченным топотом деревянных валенок-колодок войска и двора…

В «Мастере голода» — лишь старомодный рисованный задник с комнатой 1910-х. И бледный Маэстро, гений аскезы и самоистязания, служащий искусству голодания по 40 дней, как Христос в пустыне. Без трюков, без обмана: его голодание — призвание.

Мастера Голода играет хрупкая, пластичная Виктория Куодите. В черном плаще, в холщовых и бархатных отрепьях (все черное, но разных фактур), она летит вдоль рампы, как художник под бременем замысла — по переулку старой Европы. Небрежно перебирает пышные дипломы, ненужные знаки земной славы (состряпаны они из советских почетных грамот).

О достойных гонорарах и рекламе турне Голодаря заботится Импресарио, актер Meno Fortas Вайдас Вилюс. В спектакле Някрошюса «Книга Иова» он же играл юного деловитого Сатану.

…Конечно, это притча о художнике. О нем и о мире, так внимавшем ему (шут знает почему — теперь и не разберешься!), тут не льют слез попусту — ибо это было бы воистину смешно. Сарказма полон текст Кафки — и пародийна на сцене аскеза Мастера Голода с Импресарио за спиной.

Гротеск и боль сгущаются постепенно: почитание Мастера Голода публикой выдохлось — и маэстро поступает в цирк: он привык быть на виду. А для этого, по новым канонам, надо быть на арене. Три веселых униформиста крутят снаряд. К нему привязан за ногу простой и крепкой, какой-то скотской веревкой бледный подвижник.

Снаряд крутится, мигает лампочками, свистит — все для вас, дорогие зрители! Мастер Голода, теряя свои гамлетовские лохмотья, пытается держать темп шоу… кружит на веревке «мира сего». Задыхается. Падает.

Его клоунские башмаки намертво приклеены к фанере. Он прыгает, как птица, по сцене — и бесстрастный голос над ним читает потусторонне спокойный отчет Кафки о цирковой толпе, спешащей в антракте в зверинец мимо клетки забытого мученика искусства. О смерти Мастера Голода — истаявшего в подвиге бессрочной голодовки.

В пустом вольере поселят звезду нового поколения — юную пантеру. «Радость бытия обдавала зрителей таким жаром из ее отверстой пасти, что они с трудом выдерживали. Но они превозмогали себя: плотным кольцом окружали они клетку…»

К этому времени смотреть на худые локти Мастера Голода, на его отчаянные попытки вписаться в текущий репертуар, не теряя достоинства, на пластику погибающего на морозе черного дрозда — уже невыносимо. Сжимает горло.

Вот и вся притча о художнике — и прекрасном новом мире. Его не заземлить ни в массовой культуре, ни в обществе потребления с сопутствующим энтертейментом, ни в XXI веке. Но этот камерный спектакль почти так же горек, как «Книга Иова» Някрошюса и Meno Fortas.