— Насколько ваши соотечественники понимают, что происходит в Чечне?
— В основном не понимают. Большинство не найдет на карте Северный Кавказ. Главный стереотип в отношении Кавказа у нас такой же, как, наверное, и у вас: там все бандиты и террористы. Это мнение особенно укрепилось после взрывов во время Бостонского марафона, они попали на первые полосы газет. А у меня ведь книга не о военных, вообще не о тех, кто с оружием. Она о маленькой чеченской больнице и моральном выборе, который люди делают в непростой ситуации.
— Большинство россиян в чеченский регион не ездит. И вдруг приезжает американец, да еще называет себя туристом. Вот уж не думал, что в Чечне так развит международный туризм.
— Я говорю о себе как о туристе сознательно. Журналисты, работающие там, делают гораздо больше, чем я, и гораздо больше рискуют. Но люди говорят с ними неохотно, боятся последствий, сразу же закрываются. А я обычный путешественник, со мной тоже не все шли на контакт, но было все-таки легче. Они понимали, что это не будет тут же опубликовано в газетах со всеми подробностями.
Закрытость вообще очень сильная. У меня есть друг, который получил политическое убежище в Штатах. Его мать живет в Чечне, и, когда он с ней говорит по телефону, она рассказывает, какая у них отличная жизнь и какой замечательный человек Кадыров. А когда приезжает в Штаты, в разговоре вдруг выясняется, что все совсем не отлично, а Кадыров — это просто катастрофа.
А вот сценка, которую я видел собственными глазами. Небоскреб в центре Грозного. У входа стоят несколько клерков и ждут чего-то. Оказывается, выключили электричество и они не могут подняться в офис на свой этаж. Там такие вещи происходят периодически. Мы разговорились, один из них стал рассказывать, что вырос неподалеку, буквально 500 метров. «Хотите покажу? » — говорит. «Хочу». А там пустырь, какие-то бетонные блоки — в общем, разруха полная. На этом месте стоял дом, где они жили, во дворе он играл с братом в детстве. А в 1995-м в дом попала русская ракета. Это была частная собственность, но теперь земля принадлежит государству и власти хотят строить там очередной небоскреб.
— А откуда у вас вообще интерес к этому региону?
— Десять лет назад я приехал в Петербургский университет по обмену. В метро меня поразили ветераны чеченской войны, которые просили милостыню. Начальство в университете говорило, что на окраинах надо вести себя очень осторожно, особенно тем, у кого темные волосы: нас могут принять за людей с Кавказа, и тогда будут проблемы. Месяца за два-три до этого убили Политковскую. То есть что-то такое витало в воздухе.
Я стал вникать, прочитал огромное количество книг и статей. И понял, что вопросы, связанные с Чечней — как сделать хороший выбор в плохой ситуации, как вести себя достойно в недостойной среде, злоупотребление исполнительной властью, исламофобия, — это чисто американские вопросы, они важны для американцев.
— Ни для кого не секрет, что в Чечне преобладают традиционные, консервативные ценности, — в отличие от Москвы и вообще крупных городов, где настроения более либеральные. Что приводит к скрытому противостоянию, а иногда и открытому. Похоже это на отношения Калифорнии и Техаса?
— Вы наверняка читали о том, что в Калифорнии после выборов многие хотят отделиться и основать страну, которая не будет иметь ничего общего с миром Трампа. Побережье (и Западное, и Восточное) более либерально, чем внутренние районы. Настроения там сильно отличаются от настроений в так называемом «сердце Америки». После выборов люди в Калифорнии ходили по улицам… и рыдали. Они не думали, что выберут Трампа, никто в Калифорнии за него не голосовал. Они вообще не общаются с теми людьми, кто голосовал за Трампа. Эти две группы друг с другом почти не пересекаются.
Конечно, у нас это противостояние протекает мягче, чем в России, но оно есть. Все, что касается политики, может быть взрывоопасным. Есть три вещи, которые с незнакомыми людьми не принято обсуждать, — религия, секс и политика. Да и со знакомыми, в общем, тоже. У меня большая семья, некоторые родственники республиканцы, и политика — это тема, которую мы даже не начинаем обсуждать. Если начнем, то перестанем разговаривать друг с другом, уже были такие случаи.
— Ваша новая книжка, «Царь любви и техно», — тоже на русскую тему. Вы теперь всегда будете писать о России?
— Хорошая шутка. Конечно, нет. Я наткнулся на Россию в достаточной мере случайно. Раньше писал о Северной Ирландии, сейчас пишу книгу о 1940-х в Лос-Анджелесе, но на самом деле о том, как возникают такие люди, как Трамп. 1940-е — это те же проблемы, что и сейчас: беженцы, начинающийся национализм, популизм, страх перед иностранцами. А ведь 70 лет прошло.
— Судя по набору тем, вы, Энтони, левый.
— Я либерал, левое крыло демократов. Считаю, что государство существует для того, чтобы помогать бедным, а не для комфорта одного процента сверхбогатых. Политические решения сильнее всего затрагивают тех, кто дальше всего от места приема этих решений. Большинство биографий и исторических книг описывают жизнь королей, президентов, богатых, успешных и власть имущих. Хорошо, что у нас есть литература, которая позволяет услышать голоса других людей — тех, кого подавляющее большинство в этом мире.
— Когда мы сможем прочитать ваши книги по-русски?
— Не знаю. Мой роман перевели на 17 языков, но русского среди них нет.
