Поэт и царь, да что — отец и мать глядят на мир с различных колоколен. Я постепенно начал забывать, чем в этой власти так уж недоволен. Принюхался. Привычки так сильны, что пусть не лучше — только бы не хуже. Посмотришь на страну со стороны — «О Боже!». А приеду — и живу же. Бесправье, страх, коррупция, бардак, и внешние враги, и мегасрачи, — но жуть не в том, что все настолько так, а в вере, что не может быть иначе. Все недовольства кончились, как сон.
Зимой все чаще думаешь: о Боже, а что бы делал я не так, как он? И отвечаешь: сам бы делал то же. На этом троне, Господи, прости, скорей опасны ум и хитрожопость. Потребны тут не новые пути, а торможенье по дороге в пропасть.
Зачем герой при шпаге и плаще? К добру и росту даже не стремись ты: тут лишь бы не раскрали все ваще да не прорвались к власти экстремисты. Крым отобрал — и все, не гоношись: хорош и он для отсыревшей ваты. А то придет какой-нибудь фашист, пред коим все на свете виноваты, — глядишь, его поддержит целый слой толпящихся пред выборною урной, а если он не просто будет злой, но по сравненью с нынешними умный?! Да все он верно делает: распил, Володин, скрепы, Сирия, Рогозин… Не заморозил — просто усыпил. А было б лучше, если б заморозил? Народ такой. Им хочется самим. Империя важнее изобилий. И если честно, я бы этот Крым… хохлы его едва не погубили… У нас застрял еще Наполеон. К реформам наши люди не готовы. Короче, я бы делал все, как он…
И тут я прихожу в себя. Да что вы! Какая лезет в голову фигня, накрывшая, по ходу, всю планету! Да кто же оболванил так меня? У нас и телевизора-то нету! И где я нахватался этих врак? Иль не при мне случилась перестройка? Нет, я бы делал все не так, не так, по крайней мере я не врал бы столько, я дал бы независимость суду, попам не дал бы властвовать безбожно, и даже арестованных в аду я тоже не держал бы — сколько можно! Смягченье нравов. Точный выбор слов. Запретов ноль. Оружьем не бряцаем. Не беспокойтесь, Дмитрий Киселев работал бы в Останкино — швейцаром. Образованье. Умная среда, а не сплошная ночь, где кошки серы. Богаче мы бы не были — куда! — но ведь зависит все от атмосферы. Зима сурова в нашенских местах, но иногда бывает очень мило, и здесь бы не рулили злость и страх…
Но вот вопрос: а что бы тут рулило?
Я понимал бы: как я ни верчусь, учтив и сладкозвучен, как Гораций, — но я им не даю любимых чувств, не строю им любимых декораций, не создаю комфорта их уму, любимых ям, провалов и колдобин, и вся моя претензия к нему — лишь та, что он настолько им удобен. Устрой в России правды торжество — она и с ним разделается, ноя: просвет тут нужен только для того, чтоб с облегченьем плюхнуться в родное. И если бы в итоге неких драк иной поклонник истины и права однажды стал бы делать все не так — все было б так, но более кроваво. Зато во время будущих расплат — увы, неотвратимых, как закаты, — здесь только вождь и будет виноват, а мы опять ни в чем не виноваты. И я, питомец ветреных камен, хоть и пишу о лидере нелестно, — но, в сущности, не жажду перемен: в другой среде мне не было бы места. Менять уже не нужно ничего: мы выбрали железную дорогу. И, право, если что обречено — так пусть оно окончится, ей-богу. Не стоит лезть в спасители Москвы. Учитесь жить безвыходно и черство.
Покуда все не кончится, увы, — тут ничего другого не начнется.
