История его страшных деяний насильника и убийцы известна: от изнасилования полоцкой княжны Рогнеды на глазах ее родителей до подлого убийства брата Ярополка, которого он пригласил в свой шатер на переговоры, а на входе два варяга пронзили его мечами с двух сторон. «Под пазухи», — ​говорится в летописи.

Но мало кто знает, что Владимир был фанатичным врагом христианства.

Что он сделал прежде всего, убив брата Ярополка и взяв Киев? Поставил идолов, языческих кумиров.

Летопись гласит: «Поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот».

В данном случае речь идет о ритуальном убийстве, о жертвоприношении языческим богам. Зафиксированы имена Феодора и его сына Иоанна — ​христиан, переселившихся из Византии на Русь, в Киев. Их убили и сожгли на том холме.

О человеческих жертвоприношениях на Руси пишут многие европейские и византийские хроники. Например, жен сводили в могилу вместе с мужьями. А убийство пленных превращалось в гекатомбу. Взрослых — ​сжигали, детей — ​душили и топили в реке. Одна из таких гекатомб описана в «Истории» византийского писателя и историка Льва Диакона.

А в «Повести временных лет» за 983 год говорится: «Пошел Владимир… к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: «Бросим жребий на отрока и девицу, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам».

Происходило это за 5 лет до крещения Руси.

То есть культ жертвоприношения ушел не в такое уж далекое прошлое, если людей сожгли заживо в Киеве в конце X века, в относительно цивилизованные времена. Видимо, Владимир вспомнил о былом кровавом обычае не случайно. Это был знак и символ. Знак и символ возврата к древним языческим устоям.

Ведь Киев к тому времени медленно, но верно уходил от язычества. Бабушка Владимира, княгиня Ольга, приняла христианство, ее сын, язычник Святослав, в свое правление не препятствовал крещению и проникновению христианства в Киев. Его сын Ярополк, воспитанный бабушкой Ольгой, женился на гречанке-христианке. В Киеве христиан не преследовали. Происходило проникновение христианской культуры, закладывался другой культурный стереотип.

И тут власть захватил Владимир. Ему, уязвленному, обиженному бастарду, незаконному сыну Святослава от рабыни Малуши, отстраненному от киевского двора и сосланному на окраину, в Новгород, — ​ненавистен был сам дух Киева. «Казалось, малокультурная, полуфинская, новгородская окраина Руси религиозно победила столичный огречившийся Киев», — ​писал крупнейший исследовать истории Русской церкви А.В. Карташев.

Но что же произошло потом?

Не только мы сегодня задаемся этим вопросом. Митрополит Иларион через полтора века после смерти Владимира Святого вопрошал над его гробом:

«Как ты уверовал? Как воспламенился любовию Христовою? Как вселился в тебя разум, высший разума земных мудрецов, чтобы возлюбить невидимое и стремиться к небесному? Как взыскал ты Христа? Как предался Ему? …Не видел ты Христа: как же стал ты учеником Его? …Дивное чудо! Ты постигнул, что един есть Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что послал Он в мир для спасения Своего Возлюбленного Сына. Таким образом, что другим казалось безумием, то было для тебя силою Божией… Скажи нам, рабам твоим, скажи нам, учитель наш, откуда повеяло на тебя благоухание Святого Духа?»

Нам не дано знать. Возможно, произошло чудо духовного преображения. Возможно, снизошла на эту страшную душу благодать Божия.

Мы можем анализировать лишь земные перипетии жизни Владимира.

По летописи известна всем сцена выбора веры. Она наводит на грустные размышления: можно ли предполагать, что все было бы так, как решил один человек, каган Владимир? Государства под названием «Киевская Русь» в природе не было, это научный термин, введенный российскими историками в XIX веке — ​для удобства обозначения. То государство называлось «Киевским каганатом» или «Русским каганатом». А князья Владимир Святой, Ярослав Мудрый звались «каганами» («каган» — ​«хан ханов», «великий хан»).

В «Слове о законе и благодати», одном из самых ранних произведений древнерусской литературы (XI век), митрополит Иларион писал: «И похвала кагану нашему Владимиру, которым мы крещены были». По летописи, Владимир, выбирая веру, выслушивая византийских, хазаро-иудейских и булгарских мусульманских послов, отказался от ислама, потому что мусульманская религия запрещает пить спиртное, мед. Когда дошло до этого, он будто бы сказал булгарским послам: «Руси есть веселие пить: не можем без того быть». Как отмечает исследователь истории Русской церкви А.В. Карташев, есть в этой сцене что-то карикатурное. Но так часто бывает, когда летописи переписывают, подгоняют под тот или иной идеологический канон, пытаются свести к «краткому курсу».

Тем не менее «Повесть временных лет» в данном эпизоде отражает суть — ​время выбора веры. А если точнее — ​выбор пути, цивилизации. Восемь лет великокняжеской власти — ​с убийства Ярополка и захвата Киева до крещения Руси — ​срок немалый. Особенно в ту эпоху. При всем показном возвращении к язычеству жизнь в Киеве отменить трудно. Одна казнь — ​как символ. А дальше — ​нельзя. Тогда надо вырезать христиан поголовно. В том числе и жену-христианку, доставшуюся ему от убитого им брата Ярополка. Да и среди варягов, при всей их буйности и полном пренебрежении ко всему и ко всем, нет-нет да и встречаются новообращенные. Особенно из вождей-конунгов. Вспомним ту же скандинавскую сагу об Олаве Тригвессоне, сыне норвежского конунга и будущем норвежском короле, который жил при дворе Владимира и уговаривал его принять христианскую веру.

Непосредственные события, приведшие к крещению Владимира, описаны в древних арабских и византийских хрониках.

В 986 году в Византии началась гражданская война. Мятеж поднял стратиг Варда Склир, а затем к нему присоединился стратиг Варда Фока. Они начали переговоры с арабским халифом о совместной войне против императора Василия. Таким образом, с юга и с востока Византии угрожали мятежники и арабы, с севера и с запада — ​Болгарский каганат и Киевский каганат. Таким образом Византия попала в окружение. Император Василий начинает переговоры и заключает мир с болгарами, оставляя им завоеванные на тот момент византийские земли. А к Владимиру обращается за военной помощью. Плата за помощь — ​византийская царевна Анна. При этом ставится условие — ​крещение Владимира.

На наш взгляд, странные условия. И от веры в Перуна отрекайся, и воинов предоставь. За что? За женщину? Нет — ​за статус!

Бесспорно, Киевский каганат молод и могуч. Однако — ​варварская страна. И сам Владимир ощущает себя варваром. А византийская династия — ​древняя, «настоящая», освященная веками. Женитьба на Анне — ​это вхождение не просто в императорскую семью, а посвящение в клан «настоящих» царей-базилевсов. Владимир становится, таким образом, аристократом среди властителей молодых государств.

Владимир пошел на союз с императором Василием и оказал ему военную помощь в борьбе с мятежниками. Однако император Василий попытался обмануть кагана Владимира. Царевну Анну за него не отдали. И Владимир немедленно пошел в поход на Корсунь-Херсонес и захватил город, угрожая пойти на Константинополь. Да еще в союзе с болгарами. Император Василий испугался и немедленно прислал царевну Анну, с которой и обвенчался наш Владимир там же, в Корсуни, после чего возвратил город Византии как выкуп за невесту.

Как свидетельствует летопись, по возвращении из Корсуни князь Владимир «повелел опрокинуть идолы — ​одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил 12 мужей колотить его палками… Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано. <…> Затем послал Владимир по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку — ​будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — ​будет мне врагом». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре».

Это — ​«Повесть временных лет», написанная, понятно, христианскими монахами. Сладкая сказка о радостном крещении всех киевлян: «Пошли люди, ликуя…» Хотя реальность выдает с головой предыдущая фраза: «Если не придет кто завтра на реку… — ​будет мне врагом». Это даже не ультиматум, а прямая угроза. И попробуй не подчинись — ​Киев хорошо знал бешеную натуру Владимира, помнил жертвоприношения, сожжение христиан.

Оговорюсь: нам не дано знать, что происходило в его душе. Возможно, крестился он из меркантильных, политических соображений. Возможно, в момент крещения произошло в его душе чудо Преображения. Возможно, он ощутил себя великим миссионером — ​спасал души варваров, обращал их в истинную веру. <…> Так или иначе, Владимир провел крещение Руси с варяжской неукротимостью и жестокостью. Как военный набег на вражеский город. В Киеве народ батогами загнали в Днепр и Перуна били палками. А в Новгороде, для пущего презрения к прежним идолам и кумирам, Перуна волокли «по калу».

Как говорили и писали, крещение Руси было прогрессивным явлением, повернувшим нашу страну в русло христианской цивилизации.

Но я — ​о том, о чем еще не говорилось и не писалось.

Был ли другой путь? Безусловно, был. Свидетельство тому — ​древние хроники. По Северному Причерноморью гуляли в те времена отряды славяно-тюркско-варяжской вольницы, проще говоря — ​разбойников. Их называли «русами», «русью». В житии святого Георгия, архиепископа Амастридского (VIII — ​IX века), рассказывается, как, захватив Амастру, причерноморский город в Византии, и ворвавшись в храм, разбойники бросились грабить гробницу святого Георгия, думая найти там сокровища, но не­ожиданно окаменели. И освободились только после молитвы за них одного из пленных христиан. После чего «они уже более не оскорбляли святыни».

Этот источник говорит, что в изначальные времена северные варвары сталкивались с христианской цивилизацией в Причерноморье. Во всех русских летописях упоминаются Корсунь и Тмутаракань (Херсонес и Тамань) не как далекие края, а соседские, привычные. Проникновение христианства и христианской цивилизации на Русь через Крым было спокойным и неостановимым.

Выбор христианской веры на Руси определили безусловные причины. Во-первых, и прежде всего, славяне — ​исконно европейская нация. Они пришли на берега Волхова и Днепра из Европы. И всегда были в языческие времена близки к европейским народам по всей границе с севера до юга, от Новгорода до Киева. Можно назвать это модным словом «менталитет», я же употребляю придуманное мною слово «бытотип», то есть образ жизни. Прежде всего — ​оседлый, земледельческо-ремесленный. Во-вторых, старые связи с Византией, дружба-вражда с ней.

Да, князья звались каганами, и половецкой крови в них было не меньше, чем славянской. (Наверное, больше трети дворянских родов — ​половецко-ордынского корня.) При таком тесном контакте должно быть ощутимое во всех сторонах жизни наследие, отпечаток. А что мы имеем? Ну ничего степного не прижилось в российском быту, в бытотипе. К тому же половцы, как и славяне, в большинстве были язычниками. Так что никакого сильного мусульманского влияния.

В Хазарском каганате основное население страны придерживалось иудейской веры, в Камской Булгарии — ​мусульманской. Однако их влияние на Киевскую Русь, опять же, несопоставимо с влиянием европейцев.

В общем, христианство было предопределено исторически и логически. Но Владимир с истинно варяжской жестокостью сломал начавшийся эволюционный путь. Одно дело — ​самому князю обратиться в веру. И совсем другое — ​насадить веру в подданной стране насильственным путем. Обратиться в веру — ​значит смиренно просветиться духом. Насадить веру — ​значит возвыситься над ней, сделать веру и церковь инструментом своей власти.

Конечно, митрополиты были неким противовесом княжескому абсолютизму, считались независимыми от великих князей, впоследствии царей, так как их утверждал или назначал патриарх Константинопольский. Но с каждым годом и веком это назначение и утверждение становилось все более формальными. Да и этой малой доли независимости государство не терпело. Надо сказать, что наши митрополиты и сами хотели быть самостоятельными, хотели быть патриархами. Так совместными усилиями первых царей и митрополитов была порвана тонкая ниточка между Русью и Константинополем. И у нас образовалась своя автокефальная Русская православная церковь, свой патриарх. Разумеется, подчиненный царю.

Но даже и в таком виде церковь мешала светской власти. Очень уж велик был в народе авторитет патриарха. Учтем еще, что патриархи Филарет и Никон фактически правили Русью в самые сложные времена и официально назывались, как и царь, Великими Государями.

И потому Петр Первый, укрепившись на троне, упразднил патриаршество, создав Синод и сделав церковь практически одним из департаментов государственного аппарата.

Когда вера приходит сама, завоевывая умы и сердца, — ​она приходит как благодать Божия, как высшая власть. Когда крестят огнем, мечом и кнутом — ​высшая власть у того, кто держит в руках кнут и меч. Церковь, насажденная государственной властью, стала прислужницей государства — ​идеологической подпоркой.

Сергей Баймухаметов — ​специально для «Новой»