В Московском центре Карнеги прошла экспертная дискуссия «Российская экономика: особенности национального транзита». Спикеры рассуждали о том, как финансовые власти страны принимают решения в условиях нестабильности на сырьевых рынках и какое место Россия может занять в мировом разделении труда.
Известный шведский экономист Турбьерн Беккер рассказал, как ситуацию с нефтяной зависимостью России видит макроэкономика. «Можно построить модель с одной экзогенной переменной: изменением цен на нефть. Она объясняет 65–90% роста российского ВВП, в то время как для других стран обычно требуется 20–40 переменных», — сказал Беккер.
Понятно, что ни Минфин, ни Центробанк не в состоянии повлиять на нефтяные котировки и даже достаточно точно спрогнозировать их. Может ли экономическая политика быть эффективной в таких условиях?
Если одна из типичных задач центрального банка Швеции или другой европейской страны — оценить, как на экономический рост влияет изменение ставки рефинансирования, то в России регуляторам приходится следить за волатильными ценами на углеводороды. Эта фундаментальная неопределенность давит не только на правительство, но и на обычный бизнес, который не может планировать свою деятельность.
Один из немногих инструментов, который остается у монетарных властей в ресурсном государстве, — управление курсом национальной валюты, отметил Беккер. Цены на нефть с конца 2014 года в рублевом выражении сократились гораздо меньше, чем в долларовом, что позволило правительству смягчить последствия экономического спада. «Люди недовольны девальвацией, она снижает их покупательную способность. Но с точки зрения макроэкономики это было правильно», — говорил экономист.
Основные функции финансовых властей должны сводиться к попыткам построить современную экономику, не паразитирующую на сырье. «Я думаю, что за время жизни наших детей нефть полностью уйдет из энергетики», — прогнозировал Беккер. Природное сырье уже сегодня стремительно теряет свою ценность. По оценкам Всемирного банка, стоимость ископаемых ресурсов Норвегии — $80 тысяч на душу населения, а нематериальных активов (человеческий капитал, институты, инновации) — $500 тысяч. Для России оба показателя примерно равны и составляют около $25 тысяч.
Спикеры согласились с тем, что самое важное для страны — реформа базовых институтов, например, укрепление прав частной собственности. «Это не технократическая, а политико-экономическая задача. Она выполнима, только если элиты будут готовы пойти на самоограничение», — считает руководитель Экономической экспертной группы Евсей Гурвич. Но падение экономики, по-видимому, оказалось слишком мягким: элиты недостаточно «испугались», не почувствовали необходимости что-то менять, сказал экономист.
Структура экономики будет способствовать стабильности, пока российский ВВП на душу населения не сократится еще как минимум в два раза, заметил директор программы «Экономическая политика» Московского центра Карнеги Андрей Мовчан. «С точки зрения управленца, реформы — зло, а институциональные реформы — двойное зло. Ради них элитам нужно было бы пойти на риск чудовищной дестабилизации в стране, включая временное увеличение уровня преступности и падение доходов населения, и все это ради некоего светлого будущего».
Идеальный сценарий для России — это роль промышленной площадки для товаров из ЕС, по аналогии с Мексикой, в которую переносили свое производство американские компании, считает экономист. «Россия и Мексика примерно похожи по населению и по объему ВВП. Но они растут на 4% в год, а мы находимся в рецессии. России нужно сделать так, чтобы Mercedes и Volkswagen собирали у нас, как Ford собирают в Мексике», — говорил Мовчан. Трудоемкое производство в нашей стране возможно, мешает лишь высокая стоимость рабочей силы при низкой производительности труда: доходы рабочего в США и Мексике отличаются примерно в 8 раз.
Сегодня Россия импортирует 95% промышленных станков, 70% бытовой техники и 40% продуктов питания. Для реального развития экономики любое государство должно участвовать в международной конкуренции — производить товары, ориентированные на экспорт (отсюда бесперспективность политики протекционизма). В случае России транзит к этой модели осложняется тем, что к раздаче ренты привыкла не только власть, но и население страны, говорил Мовчан. Занятие конкурентоспособной ниши в мировой экономике потребует серьезных усилий, объем которых будет расти с каждым годом промедления.
