Конечно, он человек хороший, добрый, отзывчивый. Заболеешь, он тут же принесет лекарство и еду, и спросит, надо ли чего еще. Заботливый. Расскажет, что тоже болен, чтоб тебе не было обидно. Как талантливый, обладающий тонким чувством юмора писатель (вы слышали его тексты в исполнении Райкина) он, к счастью, редко бывает в добром расположении. А чего, собственно? Бастер Китон тоже слыл невероятным остроумцем, а вы видели его лицо?

Миша выступает, не выпрашивая у публики смех. А зал реагирует на каждое слово, даже если это не «одобрямс», которое он выдумал. Стоит на эстраде у микрофона и дружелюбно к зрителю читает свое произведение. Так, иногда хохотнет сам себе, а зал обрушивается.

Переводы комедий с английского (которые идут во многих театрах) авторизованы его талантом настолько, что воспринимаются как оригинальные тексты. И какие! Один спектакль «№13» в МХТ идет многие годы с аншлагом… А его перевод «Хроники объявленной смерти» Маркеса разошелся мгновенно и переиздан.

Миша бывает еще и весел, когда весел. Словом, все признаки того, что с ним можно дружить, а вот поди ж ты…

В давние времена, когда мы были частью беззаботны, в Ленинграде проходил чудесный юмористический фестиваль «Золотой Остап», и участвовали в нем достойнейшие люди искусства: Данелия, Рязанов, Гердт, Горин, Юрский, Володин, Жванецкий, Искандер, Ширвиндт… Список велик и славен. В нем и наш герой, и автор (чего скромничать, правда, как гость), и дамы! Просто достойные, и достойные внимания.

И вот, представьте себе, завершающий банкет в гостинице «Октябрьская». Без скупости. Мы с безусловным тогда еще другом Мишиным оказываемся за столом с одной довольно интересной во всех отношениях женщиной. Изысканной чрезвычайно. И сдержанно, поскольку ее образ требовал такой манеры, мы начинаем шутить, пока без всякой перспективы, поскольку она выпивала умеренно и интересовалась исключительно искусством.

— Вы были замужем? — полюбопытствовал я бестактно, чтобы уйти от скользкой для меня темы экзистенциальности в современном кино.

— Бывала…

Потом посмотрела на меня, впервые за вечер, и сказала:

— Зябко тут у вас. Не дадите ли свой шарф? На время.

Я открутил с шеи шарф и протянул ей. Она благодарно улыбнулась. Шарф мгновенно пропитался каким-то Диором, который она на себе густо не экономила. А я подумал, не изменить ли жизнь? Кардинально. Но ненадолго. Так мы сидели, беседуя и скромно выпивая (она держала рюмку, изящно оттопырив мизинец). Мишин шутил, мы смеялись. От выпитого потеплели организмы.

— Заберите свой шарф. Я в нем уже несколько подопрела. Пойду в номер, возьму душ.

— Я вас провожу.

— В этой «Октябрьской» действительно страшные коридоры.

Моргнув оставшемуся за столом Мишину двумя глазами, мол, сиди ровно, я устремился за судьбой.

Коридоры были длинными, она мила, моя рука на плече. Подойдя к двери номера, она протянула мне ключ двумя пальцами, чтобы я открыл. Вставив его в замочную скважину, я услышал Мишу Мишина, который, как неизбежность, приближался к нам.

— А! Вот вы где! Я вас вычислил. Вечер продолжается! — Излишне весело сказал он, прекрасно понимая, что с его появлением вечер как раз закончился. Для меня.

Ну вот. С одной стороны, поступок, конечно, свинский в кратковременном контексте праздника. Но если предположить отдаленные последствия не состоявшейся попытки романа, осложненной назойливым Диором, то можно считать, что он спас меня для продолжения безалаберной жизни. К тому же этот экзистенциализм…

Так что ходатайствую перед читающей публикой сохранить Михаила Мишина в ваших сердцах как друга.

Тем более что у него теперь юбилей, на который я на всякий случай приду без шарфа.