Вопросы об «образе будущего» и «образе прошлого», которые будоражат и раскалывают российское общество, поглощаются более фундаментальным вопросом: «Что такое «Мы»? Он ставится иначе, чем вопрос: «Кто такие мы? » — на который у каждого найдутся десятки ответов: «мы» — это семья, школьный класс и трудовой коллектив, болельщики «Динамо» или компания любителей бани… «Народ», в конце концов. Без «мы» всякому «я» жить невыносимо — поэтому «я» примеривают на себя самые разные «мы», пока не выберут такие, в которых комфортно.

Успокоенность в «мы», чаще всего обретенном случайно (например, в силу рождения в той или иной стране), называется «конформизмом». Это слово не несет в себе здесь никакого заряда пренебрежения: быть конформистом нормально, и никто не выходит из защищенного домика «мы» в бурю нонконформизма ради забавы. Но есть люди, чаще всего молодые, чей ум сам по себе беспокоен, и это не преступление. Их перестает удовлетворять ответ лишь на вопрос: «Кто такие мы?», и вопрос: «А что такое "Мы"?» — гонит их из «домика».

Я знаю эту муку и знаю, о чем говорю — говорю с теми, перед кем этот вопрос тоже время от времени встает. Но и тех, кому это вовсе не надо, мы (я надеюсь, что это «мы» разделят те, с кем я говорю) не будем осуждать и презирать, так как это гордыня — и самое поразительное в Молитве Господней то, что «Отче» все-таки «наш», а не «мой».

Главная проблема «Мы» состоит в определении в нем места собственного «Я» и права «Я» выйти из «Мы»: найти такое «Мы», которое не поглотит «Я», — вот проблема нонконформиста. В случае удачи множество «Я», одержимые восторгом встречи, заявляют о себе как о «Мы», но тут же сюда возвращается и проблема растворения в «мы»: это чревато образованием «массы», а толпа ведет себя сообразно своим «массовым» законам, и погром — ее любимое развлечение.

«Диктатуре закона» (В.В. Путин) противопоставляется «тирания свободы» (Ж.-П. Марат). С конформистами, начиная еще с детского сада, конечно, легче, но проблема в том, что прогресс (экономику, мысль, искусство — вообще Историю) двигает вперед меньшинство нонконформистов.

Не Навальный вывел тысячи «детей» (о детях — см. далее) на улицу, их мотивом стал поиск нонконформистского «Мы», а в Навальном они, наверное, просто увидели какой-то алгоритм для решения этой своей проблемы. И это прекрасно, что тысячи «Я», выйдя «на площадь», опознали друг друга, образовали, как всегда, эфемерное «Мы» и выздоровели, по крайней мере, от уныния, которое иначе могло бы завести их, например, на крышу — чтобы спрыгнуть вниз. И это как раз тот самый момент восторга, когда надо остановиться и подумать, чтобы снова не утратить «Я».

Тут нужны «взрослые» — не потому что «умные», а потому что у нас есть опыт прохождения этой непростой процедуры, когда надо сказать себе: «Остановись и подумай!»

Что же предлагаем этим «детям» мы, «взрослые»? Среди них (нас) разгорелась дискуссия о «вовлечения молодежи (читай: «детей») в политическую деятельность». Лицемерие ее даже не в том, что движение «Наши» с его многочисленными клонами или НОД, с которым власти отнюдь не борются, — это как раз и есть «вовлечение», и тут встает вопрос: почему одним можно, а другим нельзя? Об этом — дальше, но ошибка «взрослых» в самой постановке вопроса: «вовлечь» во что-нибудь можно только массы, «мы». А «Я», можно только увлечь. «Я» принимает решения само и несет за это ответственность. Говорить вышедшим на улицы, что их кто-то во что-то «вовлек» (как согласно УК «вовлекают в занятие проституцией») — означает отказывать им в обретенном «Мы», в праве быть политическим субъектом, и тогда это конец коммуникации.

Политический субъект, сам себя формирующий прямо сейчас (а в этот процесс наши «дети» затаскивают и нас, «взрослых»), определяет свое место в координатах свободы и равенства. Не «коррупция» как довольно абстрактное понятие, а наглядное и чудовищное неравенство лежит в основе этой «движухи». И вопрос не только в неравенстве имущественном, символом которого стали кроссовки на проводах, но и в равенстве свобод: почему одним можно, а другим нельзя (см. выше)? Здесь, в самом деле, ставится под вопрос основа режима, имя которой: «избирательное правоприменение» (то же — привилегии). «Болотное дело-2» не снимет, а усугубит эту проблему: оно будет таким же избирательным и неравным, а значит, и неправовым, как «Болотное дело-1».

Свобода, которую не надо мешать с «политическими свободами», у них уже есть, ее «дети» и продемонстрировали на площадях. Такая свобода, жаждущая справедливости (то есть равенства), стремится установить его через «братство», которое вышедшие на площадь субъективно ощутили как «Мы». Неглупый все-таки человек вывел эту триаду: «свобода — равенство — братство» в 1790 году, но он плохо кончил: его имя — Максимилиан Робеспьер. «Братство», увы, вряд ли достижимое на земле, означает в конечном итоге передел собственности, а дальше, как заметил на эшафоте одно время тоже «брат» Робеспьера Жорж Дантон: «Революция пожирает своих детей». А заодно и не только своих, и не только детей.

Вот это нам, «взрослым» (умеющим остановиться и подумать), и надо попытаться объяснить «детям» — если еще получится, но для этого стоит сначала поучиться у них. У того десятиклассника, который поставил вопрос о патриотизме так: «Если мне нельзя стыдиться за свою страну, чем же она моя?». Этот парень — истинный брат по крови писателя Генриха Бёлля, а сестра их философ Ханна Арендт, хотя, может быть, мальчик Саша еще и не читал об этом.

Слушайте, взрослые: все это уже пережито и осмыслено на «проклятом Западе»: сталинизм, фашизм, маоизм и студенческие революции 1968 года. Кто это берется нас воспитывать, не то что не заглянув в эти святцы, но, видимо, даже не подозревая об их существовании?

Не надо «усиливать воспитательную работу»: навязшему в зубах «патриотизму» эти «дети» мгновенно противопоставят столь же абстрактное «братство», только очень скоро оно окажется в этих условиях братством подполья, шайки. Вместо демагогии явите пример следования правилам: общая норма — это то, что нонконформисты, двигающие историю вперед, способны понять лучше, чем требующие привилегий конформисты, и то единственное, о чем с ними можно договориться: потому что анархия — это вовсе не произвол со стрельбой, а разделяемая и понятная норма.

Ответ, который способен вывести общество из трех сосен «свободы — равенства — братства», тоже уже найден, он называется «правовое государство» (Rule of Low). Вы хотите привлечь к суду того, кто ударил омоновца? Тогда начните с него, вернитесь к «Болотному делу», чтобы ответить, наконец, на вопрос: а что делал ОМОН? Отпустите их, начните равный суд с себя, и «дети — наше будущее» тогда, наверное, признают какое-то будущее и за нами тоже.