Уважаемый Дмитрий Андреевич!
В первых строках прошу принять во внимание, что никогда прежде за мной такого не числилось. И не случалось. А случилось это вот почему.
Когда мне поручили посетить театр «На досках», куда не сумел пробиться наш коллега Ширяев В.Г., столкнувшись с наглухо запертой дверью, и о сегодняшнем существовании которого (театра) не подозревала даже театральная общественность, я зашла на сайт департамента культуры Москвы: и впрямь числится на балансе! Стала искать цифру годового бюджетного финансирования. Нету! А по закону должна быть. Попросила помощи у профи — одного из самых крутых театральных директоров столицы: помоги, говорю, может, я не понимаю, где отыскать. Он, хоть и был с театром на гастролях, искал-искал — не нашел.
Тогда обратилась за официальным комментарием к замначальника департамента культуры Москвы госпоже Дрожниковой. Телефон она не берет, пишу ей SMS-прошение: «Уважаемая Наталья Викторовна, «Новая газета» просит Вас ответить на несколько вопросов о бюджете вверенных Вам учреждений. Когда Вам удобно это сделать?» Наталья Викторовна пишет: «Добрый день, направьте, пожалуйста, вопросы в нашу пресс-службу».
Думаю: надо поднять вопрос как-то шире. Ведь на балансе департамента культуры Москвы, кроме театра «На досках», «висят» коллективы, о которых я, как есть вроде театральный критик, или не слышала никогда, или слышала, напротив, слишком много. Пишу на бланке редакции в пресс-центр департамента культуры г. Москвы.
ЗАПРОС: «Уважаемые коллеги! Просим вас предоставить отделу культуры «Новой газеты» информацию о размерах ежегодного бюджетного финансирования ГБУК «На досках», ГБУК под руководством Александра Градского, ГБУК под руководством Михаила Щепенко, ГБУК А.Р.Т.О., Театра на Таганке в связи с подготовкой материала, посвященного театральной стратегии департамента». Дата: 21 февраля.
Неделя-вторая проходит — нет ответа. Звоню. Сотрудница пресс-центра, которая отказывается себя назвать, сообщает: никакого запроса из «Новой газеты» не получали. Шлю повторно. Дата: 5 марта.
Через неделю звоню снова. Находят. С большим трудом. Говорят — вас много, а нас всего трое. Срок ответа десять дней. Ждите. Ждать-то я жду, но пока решаю убедиться в реальности явления.
На сайте театра «На досках» обещан в марте спектакль. Числом один за целый месяц. Нахожу телефон, по которому обещаны не билеты, а… запись на спектакль.
Звоню. Лирический женский голос вопрошает, откуда я узнала про театр «На досках». Теряюсь. Голос настаивает. Нахожусь: «Ну кто ж не знает Сергея Ервандовича?!» Дальше — буквально:
— Вы на спектакль хотите записаться?
— А он что — один?
— В марте один. Но, возможно, в конце марта будет еще читка пьесы.
— А на читку можно записаться?
— Если назовете мне свою фамилию.
— А если я не одна хочу прийти?
— То фамилию того, кто придет.
Записываюсь для начала на спектакль. Спрашиваю, кто написал пьесу.
Голос снисходителен.
— Сергей Ервандович. У нас в театре всё — Сергей Ервандович.
Далее нахожу на сайте департамента фамилию директора театра. Может, директор прояснит законы существования таинственного коллектива «На досках»?
На просьбу соединить с директором театра голос отвечает неприветливый.
— А вы кто?
— Обозреватель «Новой газеты».
— А что надо?
— Поговорить с директором. А вы, простите, не назоветесь ли?
— А вам зачем?!
— Чтоб знать, с кем вступила в диалог.
Пауза.
— Ну, Николай Филиппович. А директора нет.
— А когда я смогу с нею связаться?
— А вы и не сможете. Мне передайте телефон ваш. Может, она вам и перезвонит. Не знаю.
Оставляю номер. Не перезванивает. Более того — с сайта исчезает имя и фамилия директора.
Наступает день того самого единственного спектакля «Жду любви». Едем. Во Вспольном переулке стоит прекрасный старинный особняк. Правое его крыло принадлежит театру «На досках». На входе два охранника проверяют по списку наши фамилии. Мы внутри. Вестибюль набит до отказа. Вдоль стены полки с книгами Сергея Кургиняна — «Суть времени» (Философские обоснования мессианских претензий России в ХХI веке) и «Слабость силы» (Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания), а также «Глобальные тренды», «Политическое цунами», «Возрождающаяся Африка», стопки журналов «Россия ХХI век».
Оглядываемся по сторонам, пытаясь понять специфику аудитории (она ощутимо иная, чем в обычных московских театрах). Тут к толпе, возникая над нею, обращается сам Кургинян: «Тем, кто у нас впервые и удивлен, что билеты бесплатны. Есть группа моих страстных поклонников, имеющих серьезные экономические возможности, они билеты выкупают…»
Включаю диктофон, чтобы быть корректной в передаче речи. Ко мне тут же направляется охранник со словами: «Здесь записывать ничего нельзя!» Выключаю диктофон, тащу из сумки блокнот. Но на фразе Сергея Ервандовича, анонсирующего грядущее зрелище: «Театр может возродить мистерию, вернуть понятие таинства, литургии» — раздвигается одна из стен фойе, за которой лестница в зрительный зал. Он выстроен амфитеатром, с удобными креслами. В глубине сцены васнецовская Аленушка пригорюнилась над омутом.
То, что было объявлено как инсценировка рассказов Шукшина, началось монологом немолодой дамы, в котором мелькали фразы, отношения к шукшинской прозе не имеющие: «…пришла эпоха грязная, разнузданная… утеря ключевых метафор… прочесть особый метатекст тех гримас советского интима, поразившего невинных…» Мы практически уже стали холодеть, как дама выкрикнула заклинание: «Чтоб дать ответ на этот вызов, мы воскрешаем Шукшина!»
Грянуло задушевное «Услышь меня, хорошая!» — и началось нечто. На афише стояло «Жду любви». Но ни любви, ни театра в настоящем смысле мы не дождались. Клубная самодеятельность, претенциозная, скучная, фальшивая…
После спектакля мы узнали: среди исполнителей немало докторов и кандидатов наук, некоторые из них игрой на сцене лечат свои серьезные недуги (Сергей Ервандович здесь идет по стопам античных целителей, которые рекомендовали театр как средство лечения). К Шукшину, с его народным духом, юмором и остротой взгляда на ход и порядок жизни, это не имело ни малейшего отношения. К тому же вскоре оказалось, что далеко не вся черемуха тебе в окошко брошена. Дама, открывшая спектакль, выходила снова и снова и заклинала: «Увы, порвалась связь времен… сцены каннибализма, извращений… и Пушкину, и Шукшину жить посреди безлюбья, в грязной лужице…» Ее кликушество продолжалось и в финале. Когда мы, изнемогая от высоты «публицистической рамки», стали выяснять, кто автор, услышали — Кургинян.
По окончании попыталась выяснить у зрителей, как они попали на спектакль. Ответы были такие: «тут у нас работает родственник»; «взяли бесплатное приглашение в библиотеке»; «мы очень ценим Сергея Ервандовича, всегда приходим на встречи с ним». После спектакля происходило обсуждение. Вел его, само собой, Кургинян. Оставшимся зрителям самостийный соавтор Шукшина объяснил, что хотел «поставить Шукшина как миф», что у украинцев нет ни одного своего мифа, что зрителей в его театр отбирают, что его театр — это пространство самоактуализации. Когда мы покинули «авторский театр», оказывается, существующий уже 30 лет, был поздний вечер.
На пресс-завтраке с главой департамента культуры Москвы Александром Кибовским (в рамках Московского культурного форума) я нарушила атмосферу бодрой победной реляции, спросив, отчего вверенный ему пресс-центр уже много недель не дает ответа на запрос «Новой» и за какие заслуги государство финансирует этот мифический театр в самом центре столицы?
Александр Владимирович в моем случае был лаконичен:
— Имеют права не отвечать про бюджет. Вот если б вы были прокурор, тогда бы ответили.
Вечером я поглядела телевизионную передачу высокого патриотического накала с участием Кургиняна С.Е., там и нашла все ответы.
