Пушкин, как известно, рвался в Европу, но царь его туда не пустил, приговорив поэта к родине. «Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры…, то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство», — писал Пушкин Вяземскому в 1826 году. Трудно представить, сколько значительных стихов он мог бы создать по свежим европейским впечатлениям. Он, про которого филологи говорят, что он открыл для России поэтическую Европу. Открыл, ни разу в ней не побывав.
Мы все еще живем в печальном веке, хоть нам и внушают, что жить стало лучше, жить стало веселее. От хорошей жизни голландские сыры весело прыгают под траки русских бульдозеров, и победителем в такой конкуренции выходит отечественный сырный продукт с консистенцией мыла. «Сыр лимбургский живой» — это тоже Пушкин. Лимбург, кстати, в Нидерландах, Гауда — тоже. Сыр, названный по имени этого города, там продают такими симпатичными кругляшами весом с полкилограмма: с паприкой, базиликом, тмином, трюфелями — бог знает с чем еще. Сыры на коровьем, козьем, овечьем молоке. Это целая многовековая культура — проще раздавить, чем научиться делать не хуже.
Эту остропахнущую красоту я нюхал в Амстердаме, где встречался с американскими друзьями, которых не видел больше двадцати лет и ездил на встречу с ними специально. Друзья смешно выговаривали «Ульяновск», окрестив его для простоты Ленин-лэндом. Мы ездили на велосипедах вдоль каналов и по огромному Вондел-парку. Так делает едва ли не большинство местных. В самом деле, зачем трамвай или автобус, если всюду можно добраться на велике: есть развитая сеть велодорожек, специальные светофоры для велосипедистов, парковки на сотни и сотни велосипедов. Впрочем, общественный транспорт работает как часы, хотя и дороговат.
Единственное, чего я не нашел в Амстердаме, — ненависти к России, которой, если верить отечественному телевизору, преисполнен Запад. В книжных магазинах на виду — Чехов, Набоков и Булгаков. Путешествие — лучшее средство от ксенофобии. Поехать, включить здравый смысл, посмотреть самому, пожить несколько дней, как они. Тогда происходит удивительное открытие: там живут обычные люди! Они сидят в кафешках, жуют сэндвичи, пьют вкусное пиво и вино, едут на работу на велосипедах, бегают в наушниках трусцой, носят джинсы с дырками на коленях и набивают себе разноцветные татуировки.
При добровольном отказе от стереотипов личный опыт путешествия в Европу (почти все равно куда — в Британию, Германию или Нидерланды) способен изменить повестку дня в одной голове. А если таких голов будет много, то и в обществе. Для этого нужна некая критическая масса приобщившихся к европейской цивилизации, то есть побывавших за рубежом с познавательными или рабочими целями, а не на пляжах Турции и Египта. На фоне европейских городов официальная повестка, продвигаемая пропагандой, лишается смысла, растворяясь в когнитивном тумане. «Духовные скрепы» — о чем это вообще? Где нормальные дороги? Где парковки? Парки зачем вырубаете?
Но россияне мало путешествуют. По данным Левада-центра, загранпаспорта есть у 28 процентов россиян, но пользуются ими еще меньше. В 2015 году за рубеж выезжало 10 процентов граждан, причем в основном это пляжный туризм — до резервации отеля и обратно. Число туристов сократилось из-за кризиса и снижения доходов, на что накладывается государственная ксенофобия. И вот уже около 70% россиян считают правильным отказ от поездок за границу из соображений безопасности, сообщает Левада-центр.
«Мы встретили врага, и он оказался в нас самих», — говорит опоссум Пого из американского комикса Уолтера Келли (эту фразу любит цитировать Владимир Познер). Место, из которого нельзя выйти без разрешения, называется тюрьмой. Советская власть препятствовала выезду граждан во «враждебное капиталистическое окружение». По сталинскому закону 1935 года за нелегальную эмиграцию полагался расстрел. При Брежневе в капстраны выезжали избранные, к тому же под присмотром экскурсоводов в штатском. Власть боялась невыгодных для себя сравнений — и, кажется, начинает бояться снова.
