Время для дурдома — так и должна называться заглавная вещь альбома, выходящего в момент, когда континенты отцепляются от якорей, президентом Америки становится устроитель конкурсов красоты и торговец недвижимостью со страстью к позолоченным интерьерам, Ирод — простите, Асад — пять лет подряд убивает свой народ, тысячи плывут через Средиземное море, безумный кореец стреляет вокруг себя ракетами, а на одной шестой части земли нарастают ненависть и террор.
Это Deep Purple в их прежнем, всегдашнем, мрачном и мощном состоянии. Они были такими со времен Child In Time и Fireball, с тех хаотических и прекрасных времен, когда Гиллан выходил на маленькую сцену в расстегнутой на груди рубашке и полуметровых клешах, а Гловер жил весь концерт в состоянии невыносимого, издевательского, вызывающего отрешения от всего на свете. Гиллан и Гловер по-прежнему здесь, так же, как и Пейс с его извергающими шум и ярость палочками.
Deep Purple неизменны. Они высятся на музыкальном ландшафте, как гора, не подвластная времени. Они никогда не менялись в своей музыке. В новом альбоме мы снова обнаруживаем их там, где они были и остаются, несмотря на все изменения нашего мира: в своем исконном царстве тяжелого звука. Как же тяжел их драйв и какая же в нем страшная плотность. Они делают звук без малейшего зазора, все части этой машины жестко пригнаны одна к другой, все камни камнепада стремительно летят один за другим в потрясающем параде сквозь время.
На обложке альбома — ледокол, идущий через льды. Так Deep Purple видят себя во времени. Они правы, время становится все более холодным, жизнь покрывается льдом, градус безумия нарастает, в дурдом и бедлам превращаются народы и страны. Но есть и нечто новое в этом альбоме 2017 года, что на первый слух и взгляд даже трудно выразить словами. Это новый мрак в старом мраке и ощущение прощания. Название альбома таит в себе несколько смыслов, его можно перевести как «Бесконечность», а можно как «В конце». О каком конце речь, о конце нашего бедного человеческого мира или о конце группы? В заглавной песне чувствуется горечь, горечь одинокого, уставшего, отчаявшегося, яростного в отчаянии человека, который уходит, осознавая, что жил неправильно, слишком много боялся, слишком часто был осмотрительным, что не нужно было соглашаться, подчиняться, заключать компромиссы и «сосать молоко из ядовитых грудей государства».
Спускаюсь по холодным ступеням учреждения для политических психов, Чтобы никогда больше не видеть их. Говорю «Прощай» дневному свету. Отныне я буду гнить в постели из мокрой соломы.
Как всегда, их тексты подобны разбитому зеркалу, отражающему осколки сознания. Они смешивают слова молитвы, лихорадку Лас-Вегаса, ночные кошмары, строку об аде, подчеркнутую карандашом в томике забытого поэта, и тоску по женщине с распущенными волосами, умирающую со смеху, читая запутанный бред их давней вещи Maybe I’m A Leo. И все это летит со страшной скоростью в ночном тумане под звуки грохочущего бэнда.
Эта музыка несовременна в своей громоздкой тяжести и подлинном мастерстве, но при этом оказывается нужной людям, живущим среди видимостей, фейков и подделок. В немецких и швейцарских чартах альбом InFinite занял первые места, в английском поднимался до шестого. В России альбом купили более 25 тысяч человек. Это неудивительно, тяжелая музыка Deep Purple и тяжелая душа России давно нашли друг друга. Слава героям, покупающим музыку в эпоху, когда ее можно бесплатно слушать в сети.
Ад является законным продолжением и завершением того, что происходит на Земле. «Не надо меня жалеть» и «увидимся в аду» — вот и все, что думает усталый, лишившийся надежд и иллюзий человек, глядя в грязный потолок. Но гитара Стива Морса, словно ничего этого не зная, поет о любви, и волнуются все восемь клавиатур восьми клавишных инструментов Дона Эйри, и, как прежде, могучим басом звучат струны Гловера, а голос Гиллана режет лед и взлетает до звезд.
Они играют Roadhouse blues, это последняя вещь альбома. Ее сочинил Джим Моррисон, который когда-то начинал эту вещь на концертах с дикого завывания и в первых двух строках обращался к своей рыжеволосой любви по имени Памела с мольбой и требованием смотреть на дорогу и держать руки на руле. От ее манеры водить авто даже Моррисону бывало страшно. Памела Курсон не всегда следовала этому совету, она бросала руль и поворачивалась к подружке, сидящей на заднем сиденье, чтобы обсудить с ней музыку, трипы, фильмы и шмотки. И вот теперь Моррисон хорошо слышит голос Гиллана — а попробуй не услышь луженую глотку Гиллана! — со своего уютного кладбища Пер-Лашез, и наверняка доволен, как Deep Purple трактуют мелодию.
