Российская урбанистика, как и полагается туземной науке, склонна к зомбификации понятий и концептов. Выхватывая отдельные куски из международной научной дискуссии, она набрасывается на них, растягивает и размывает их до полной неузнаваемости. Так нерефлексивно воспринятый концепт «пешеходная инфраструктура» обернулся в 2013 году созданием полностью пешеходных улиц в центре Москвы, а слепая вера в спасительную силу квартальной застройки расставила 25-этажные панельные дома в новых микрорайонах под углом 90 градусов друг к другу.
И это только примеры того, как российская урбанистика работает с достаточно простыми схемами организации материальных структур города. Когда мы выходим на более высокий уровень абстракции, издержки перевода становятся еще серьезнее.
В ходе городского поворота 2010-х годов мы узнали много новых слов — «городская среда», «хипстеры», «велодорожки» и, конечно же, «право на город». Первые ростки этого концепта на российской почве были весьма похожи по смыслу на зарубежный оригинал. В 2011 году митингующие за честные выборы шли от Чистых прудов в сторону Центризбиркома, скандируя «Это наш город!». В 2012 году майская акция «ОккупайАбай» прямо наследовала международному OccupyMovement — движению, чья идеология построена на радикальном осмыслении концепта «право на город».
Идея права на город принадлежит французскому неомарксисту Анри Лефевру, который, впрочем, при жизни не снискал признания ни среди марксистов, ни среди городских исследователей. Лефевр писал о том, что каждый горожанин обладает правом доступа к городским благам и правом на прямое участие в изменении своей городской среды. Это право, регулярно попираемое государством и крупными корпорациями, завязано на личных, сентиментальных отношениях горожанина с местом обитания — его домом, его двором, его школой, его улицей, его видом из окна. Лефевр утверждает, что для преодоления неравенства и несправедливости горожанин должен иметь такое же право голоса в вопросах городских изменений, как и государство или крупный девелопер.
Географ-неомарксист Дэвид Харви развивает концепт Анри Лефевра, выдвигая тезис о том, что право на город диктует необходимость революции в самой системе прав человека. Согласно Харви, право на город должно стать надстоящим по отношению к капиталистическому праву собственности. Что, в свою очередь, ведет к тому, что неолиберальная доктрина свободного рынка должна уступить место идеологии, ставящей в центр городских отношений понятие справедливости. И тогда каждый горожанин будет иметь возможность не только свободного доступа к городским благам, но и возможность трансформации города и себя посредством города.
Российская урбанистика, как и другие российские общественные науки, испытывающая благоговейный страх перед идеологиями, не без опаски подступилась к праву на город. Искусительная красота и звучность лозунга манили, но левое политическое содержание несколько смущало. Не в силах справиться с притяжением, российская урбанистика запустила машину зомбификации. Если прийти на любой урбанистический форум, конференцию или фестиваль и открыть программу, то с высокой долей вероятности там обнаружится доклад, круглый стол или перформанс, озаглавленный «Право на город (в сущности, все что угодно)» или «(все что угодно): право на город».
Но вряд ли там речь пойдет о неравенстве, о проблемах бездомных, уличных наркоманов или обманутых дольщиков. Вряд ли мы там услышим дискуссию о механизмах прямой демократии или вопросах легальной поддержки низовых инициатив. Зато сможем узнать о корпоративной социальной ответственности крупной корпорации, о том, как провинциальный муниципалитет привлекает молодежь к субботникам, о том, сколько влюбленных пар поместится на самой длинной в мире лавочке, и о том, как весело было на фестивале бургеров. Или о том, как низовую инициативу заметил лично мэр города и выдал за свой проект, к нескрываемой радости автора инициативы. В исполнении российской урбанистики «Право на город» из революционного демократического концепта превратилось в принт на футболке.
Петр Иванов, социолог города
