Хормейстера Самуила Федоровича Абоянцева арестовали 2 июля 1937 года, в тот самый день, когда политбюро вынесло постановление, запустившее «кулацкую операцию» по приказу 00447. И горожанин-интеллигент оказался одним из первых, кого приговорили по этому приказу. В июле-августе 1937 года чекисты НКВД стали «придерживать» арестованных, чтобы передавать дела не в суд, а «тройке»: та вынесет приговор без лишних формальностей, да и лишняя галочка в отчете по лимитам не помешает.
23 августа «тройка» собралась на первое заседание. К рассмотрению приняла 92 дела на 188 обвиняемых, 135 из них приговорила к расстрелу, в том числе и Абоянцева. Расстреливали их два дня, за один не управились. Это потом наладили процесс и за день убивали несколько сот человек.
Судя по заявлению Абоянцева прокурору, чекисты не дожидались официального разрешения пыток, которое Ежов дал на совещании 16 июля.
«Я арестован 2 июля, 4 июля началось следствие. С этого момента начала применяться целая система репрессий с целью вынудить меня написать ложные показания. <…> На допросах держат по 4—7 часов без перерыва, несмотря на мое тяжелое болезненное состояние (туберкулез тазобедренного сустава, одна нога неподвижна — инвалидII группы). Заставили 23 июля стоять на костылях днем 3 часа и ночью 5 часов. За 22 дня следствия я имел горячей пищи три раза. Около половины дней не имел даже хлеба, за это же время я спал 4 ночи. С вечера 24 июля меня лишили хлеба и пищи, а в ночь с 25 на 26 посадили меня на круглосуточный допрос по конвейерной системе: ночь допрашивал следователь Коршунов, с утра 26 — следователь Степанов, вечером — опять Коршунов. При этом требовали одно: написать то, чего я не знаю, чего никогда не было. В ночь на 27 я был доведен до полного истощения сил и, чтобы избавиться от дальнейших пыток, написал по указанию и частично под диктовку следователя заявление на имя начальника НКВД с так называемым «чистосердечным признанием».
Талантливый мальчик из бедной семьи экстерном сдал экзамены в гимназии, поступил в Томское музыкальное училище, но началась война: сначала мировая, потом гражданская. Выйдя из нее, бывший штабс-капитан колчаковской армии оказался в Красноярске. И энергично занялся музыкой: руководил губернским показательным хором, создал вокально-хоровой коллектив в клубе «Красный Октябрь», был регентом церковных хоров, сотрудником радиокомитета, одним из руководителей филармонического общества, преподавал в музтехникуме. В 1929 году заболел костным туберкулезом и с трудом передвигался. Друзья приходили к нему музицировать. Именно эти собрания и вменили в вину Абоянцеву: якобы под видом «музыкальных посиделок» члены контрреволюционной организации собирались в его квартире.
Арест Абоянцева запустил цепную реакцию: большинство его друзей-музыкантов вскоре арестовали и расстреляли как членов контрреволюционной организации. Музыка в Красноярске замерла. Городское радио передавало не песни — трансляции с показательных процессов. Музыкальные коллективы распались. Всех отцов-основателей местного филармонического общества расстреляли. Репетиции стали опасным занятием.
