То есть от кетских палеоазиатских языков, на которых говорят вымирающие народы на Енисее (Вячеслав Всеволодович ездил туда в экспедиции и записывал языки и мифы), до хеттского языка, на котором в XIII веке до н.э. говорили в Хеттском царстве — сверхдержаве тогдашнего Древнего Востока. Как-то, помню, Вячеслав Всеволодович сказал мне, что у них в Лос-Анджелесе есть маленькое сообщество знатоков хеттского языка, и они иногда собираются и говорят по-хеттски.

Как-то ему в Кремле вручали как выдающемуся ученому цацку, и он, с академическим спокойствием, спросил Путина про Ходорковского.

Но я бы хотела рассказать о некоторых других вещах, которые мы с ним обсуждали на правах профессора и ученицы, а также на правах соседей: так получилось, что жили мы стенка в стенку, и от печальной газовой атаки, которая в этом году выгнала меня и моих родителей на улицу в два часа ночи, пострадали также родственники В.В. Иванова. Сам он в этот год в Россию, по состоянию здоровья, не приехал. Иначе бы и ему привалило. Как бы его, сохранившего абсолютную живость ума и памяти, но всегда плохо передвигавшегося, а к девяноста годам — особенно, — эвакуировали бы наружу, и какие были б последствия, — не представляю.

Так вот: от газовой атаки к антропологии.

У Вячеслава Всеволодовича, именно как у антрополога и культуролога, было несколько важных идей, связанных с неприятием диктатуры.

Во-первых, он считал, что у высших обезьян — то есть наших ближайших родственников шимпанзе, горилл и орангутанов — сильно уменьшена роль альфа-самца. Это может показаться странным, потому что возьмите любую книгу Джейн Гудолл, и вы найдете там убедительное описание альфа-самца. Но тут все познается в сравнении. У низших обезьян альфа-самец действительно очень ярко выражен. Что же касается шимпанзе, то у них речь идет скорее о коалиции. Альфа-самец практически никогда не может получить власти, если не будет вступать в сложные политические союзы. Понятно значение этого обстоятельства для организации власти у человечества.

Во-вторых, Вячеславу Всеволодовичу очень дорого было то обстоятельство, что в первых городах человечества нет царских дворцов. Эта вещь сколь и удивительная, столь и археологически доказанная. Царских дворцов нет ни в древнейших слоях Иерихона — возможно, первого города в истории человечества, ни в Чатал-Гуюке, ни в древнейших слоях шумерских городов, ни в доиндоевропейских городах Индии, например, Мохенджо-Даро.

И это, разумеется, не случайно — в шумерских городах не было царей в привычном для нас смысле слова. Зато в них были жрецы и храмы. Город был организован по очень жестким сакральным правилам. Что же до политической жизни, то ее регулировало собрание (как правило, собрание старейшин и собрание воинов) и выборный глава. Шумерское «лугаль», которое обычно переводят как «царь», с не меньшим основанием можно перевести как «президент». Гильгамеш, вполне реальное историческое лицо, правивший в ХХVII в. до н.э. в городе Уруке, был лугалем, а не царем Урука, и эпос о Гильгамеше описывает, как в деле войны с городом Киш он советуется с местным двухпалатным парламентом. Другое дело, что лугали, как и многие президенты, любили становиться пожизненными и даже наследственными.

С этим, сакральным, принципом организации первоначальных городов-государств, была связана еще одна археологическая находка, чрезвычайно вдохновлявшая Вячеслава Всеволодовича — речь идет о Гёбекли-Тепе.

Это необыкновенное археологическое открытие было сделано совсем недавно, в 1996 году, археологом Клаусом Шмидтом. О нем много говорится в наделавшей шума книге Ноэля Юваля Харари «Краткая история человечества». Клаус Шмидт копал холм, находившийся в юго-восточной Анатолии, то есть ровно в том месте, где началась неолитическая революция: ближайший родственник одного из видов одомашненной человеком пшеницы до сих пор произрастает в диком виде в горах в 20 милях оттуда.

Шмидт раскопал гигантский сакральный комплекс из сотен колонн, украшенных зооморфными изображениями; многие колонны венчали т-образные поперечины из известняка. Ну и что, спросите вы? Человечество строило храмы и круче. Но дело в том, что раскопанная часть Гёбекли-Тепе датируется 10—8 тысячелетиями до н.э.; ниже располагаются слои, которые, предположительно, древнее на 3—4 тысячелетия. Иначе говоря, этот гигантский культовый центр возведен охотниками и собирателями.

Гёбекли-Тепе опровергает все, что мы знали о неолитической революции. Мы всегда считали, что человечество сначала научилось сеять пшеницу, после этого увеличилась плотность населения, появились излишки продукта, началось социальное расслоение, и жрецы стали строить храмы. Именно так — в русле строгого материализма — представлял себе неолитическую революцию изобретатель этого термина, археолог и марксист Гордон Чайлд.

Гёбекли-Тепе показывает, что дело обстояло наоборот. Человечество сначала строило храмы, а точнее, то, что в Библии называется массебот — столпы для поклонения. Для того чтобы построить храм, надо было собрать в одном месте огромные, по меркам собирательской экономики, группы. И, чтобы эти группы могли чем-то питаться, пришлось научиться сеять зерно.

Дело в том, что поведение человека в небольших коллективах очень мало отличается от поведения шимпанзе в стае. Разница между человеком и шимпанзе начинается тогда, когда коллектив становится большим. Шимпанзе обычно живут стаями по 25—30 особей (в исключительных случаях — до 100). Стая большего размера тут же распадается. Человек может легко собраться в сообщество из десяти или ста тысяч, миллиона и больше особей. И каждое такое сообщество организовано идеей. Идеей бога, демонстрации, концерта, армии, коммерческой компании, нации, государства — чего угодно. Но — идеей.

Вячеслав Всеволодович считал, что людей по-настоящему объединяют идеи, а не вожди. И что именно идеи дают человечеству конкурентное преимущество. На этом, собственно, и основывалось его глубокое отчаяние при виде того, что происходит с нашей страной.