Александра Розовская, дочь режиссера Марка Розовского, исполнительница роли Кати Татариновой в спектакле «Норд-Ост»; актриса театра РАМТ.
С 23 по 26 октября 2002 года находилась в театральном центре на Дубровке вместе с другими заложниками.
15 лет назад в том теракте она потеряла близкую подругу Кристину и двоюродного брата Арсения, игравших с ней в одном спектакле. На столе в гримерке до сих пор стоят их детские фотографии. Вместе.
Я ездила к Центру на Дубровке до определенного момента, пока у меня не появилось чувство, что мне перестало там быть комфортно. Я не езжу уже года 2 к самому зданию. Я поняла, что мне там плохо. Мне нужно вспомнить ребят — я езжу к ним на кладбище.
Про «Норд-Ост» вспоминают раз в год. И мне кажется, что вспоминают не в должном масштабе. Да, памятник поставили рядом, Путин один раз 15 лет назад пришел, цветочек положил, и все. У нас есть день Беслана, в который мы вспоминаем все террористические акты. Ну да, не каждый же день вспоминать, что-то делать, с людьми общаться со всеми. А так в один день все сгребли, один на всех венок положили, одну речь на всех сказали… Это хамство.
Во время захвата мы были на репетиции, и к нам вошел мужчина в камуфляже. И я помню нашу реакцию: мы засмеялись, потому что мы подумали, что это кто-то из ребят из взрослой трупы. Мы были уверены, что это шутка: они иногда прикалывались над нами. Потом человек с акцентом сказал «Тишина. Встали и вышли отсюда». И тут мы испугались.
Среди заложников в зале был военный из Афганистана. Когда террористы захватили здание, он сказал: «Нас не будут спасать». Просто так человек не будет это говорить. И он был прав.
Мы тогда начали сразу молиться — вне зависимости от того, верили или нет. И даже какие-то примеры фильмов американских лично меня очень поддерживали: вот Бэтмен же спасает людей.
Я сейчас «попала» под эту волну звонков о заложенных бомбах.
«Я поехала в торговый центр именно в тот день, когда там была эвакуация. Когда по громкой связи объявили о выходе, я сразу вспомнила «Норд-Ост». Меня потрясло поведение людей, которые говорили «да фигня!» и были недовольны, что им не дали купить колбасу».
А были те, кто бежал сломя голову на выход. В этот момент у меня сработал механизм, что нужно собраться и быть спокойной. Как в том же «Норд-Осте». Первое, о чем еще подумала, — «хорошо, что я ребенка с собой не взяла».
Когда мы еще в школе были, мы на физкультуре зимой ходили лыжами заниматься в парк и переходили через трамвайные пути. Нам учитель всегда говорил, что мы должны 10 раз налево и направо посмотреть перед тем, как переходить, чтоб трамвай не задавил. Во время такого морализаторства ты думаешь: «Ну какой бред несет!» И вот в один прекрасный день, когда нам опять проговорили это, учитель сказал: «Ребят, каждому из нас кажется, что если это и произойдет, то точно не с ним». И меня в этот момент «торкнуло». Потому что я как раз сидела и думала: «Да меня никогда трамвай не собьет». И все люди живут с таким ощущением, такой установкой. Многие думают: «Пусть все выходят на Болотную — а меня-то трамвай никогда не собьет». Но проблема в том, что когда кого-то из твоих родных или друзей трамвай все-таки «собьет», то эти же самые люди за тебя выйдут на Болотную.
«После теракта я сыграла еще один раз в «Норд-Осте». 4 февраля после всех этих событий был первый спектакль. Причем я очень хотела еще раз сыграть именно в родном театре. Вот назло тому, что нас пришли сюда убивать, а мы сыграем сейчас о любви и о жизни, и о любви к жизни».
И в память о Кристине и Арсении и обо всех погибших. Но потом в это здание, когда этот мюзикл уже закрыли, возвращаться я не хотела. Потому что эти гримерки, это здание — это «Норд-Ост». И ничто иное.
У нас всегда первая половина 26-го октября — про «Норд-Ост» — теракт: мы вспоминаем тех, кто ушел. А вечером — это второй день рождения, это история «Норд-Оста»-мюзикла. Мы собираемся с ребятами, актерами, которые с нами работали, с педагогами. Мы поем все песни. Все всё помнят. Нас ночью разбуди — мы станцуем все танцы. Все наши переживают, что «Норд-Ост» стал нарицательным символом смерти. «Норд-Ост» — это горе, это несчастье. Так люди привыкли называть теракт. Но для нас «Норд-Ост» — это любовь.
«У меня до сих пор остались вопросы. Когда произошел захват, мне было 14. Прошло 15 лет, а ничего не изменилось».
Что тогда я не знала правды о «невидимом» газе и его последствиях, о так называемой «спасательной операции», в ходе которой погибли 130 человек, и за которую дали награды, что сейчас. Почему у погибших в графе о причине смерти стоит прочерк? Кто виноват в их смерти? Как вообще могли допустить такое в Москве? Говорят, ответственность нести некому.
В прошлом году я впервые ездила с дочкой на кладбище к Кристине с Арсением. И я хочу, чтобы Мира тоже потом привозила им цветы. Осознанно. Чтобы она знала, что это за дети на фотографии у нас дома и у меня в гримерке. Наши дети вообще должны знать правду о «Норд-Осте», и должны знать, что мы не защищены. И как подобное бывает близко. Что «трамвай» ближе, чем кажется.
