Конечно, писать про книгу «Такова литературная жизнь. Роман-комментарий с ненаучными приложениями» (М.: Б.С.Г.-Пресс, 2017) должна не я, а человек с другим, чем у нас с Натальей Ивановой, опытом (хотя, разумеется, всегда интересно сверить свои впечатления с впечатлениями умного и наблюдательного человека). Но беда в том, что человек другого опыта может пройти мимо книги заместителя главного редактора журнала «Знамя», решив, что жизнь «толстяков» (как называют журналы «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов») — «седая старина» и к нашему бодрому времени отношения не имеет. И это будет несправедливо. Во-первых, литературные журналы, несмотря на все цензурные трудности, долгие десятилетия были отражателями национального сознания, и даже приключения их верстки в воспоминаниях автора становятся увлекательным пособием для изучения общественного развития. Во-вторых, сам автор заслуживает исследования, поскольку ее всепоглощающая любовь к литературе — явление в наше антикультурное время аномальное. В-третьих, «Ностальящее», слово, которое Наталья Иванова придумала для названия одной из своих книг (2002), все плотнее прилегает к нашей действительности, и ее мемуары — холодный душ для тех, кто живет с вывихнутой назад головой, обожествляя все советское. В-четвертых, ее заразительная уверенность в том, что дело делать надо, будит энергию в каждом, кто не окончательно погряз в вязкой безнадеге.
Сама Наталья Борисовна работает с юных лет. Ее воспоминания начинаются с дедовского дома с «надворными постройками», в котором родился отец, назвавший дочь в честь Наташи Ростовой. Семейная любовь к классике проникла в гены, а страстью сделалась в семинаре легендарного Владимира Николаевича Турбина. Его лекции на филфаке МГУ «раскрывали сознание, раскрепощали мозги», что явно пригодилось будущему организатору литературного, как без ложной скромности называет сама себя Н.Б. «Навязать себя литературе трудно, но литпроцессу и литбыту можно», — полагает она и без устали этот процесс обустраивает. Но главное — изучает. Проницательные диагнозы, смешные подробности, язвительные рассуждения, веселые картинки — определения можно множить, но исчерпать трудно, уж больно богат материал — с конца 60-х до наших дней. Конечно, там много и полузабытых, малоинтересных имен, но контекст, в котором они существовали, настолько предостерегающе важен, что превозмогает личную незначительность деятелей. Тем более что у автора хватило справедливости посмотреть на них с разных сторон. Рассказ о Вадиме Кожевникове, назначенном главным редактором «Знамени» и тут же позвавшем на работу «пострадавших, или, с точки зрения борцов с «космополитами», сомнительных», не усилит его литературную узнаваемость, но человеческую репутацию явно подправит. Шаламов, Катаев, Трифонов, Рыбаков, Искандер, Абуладзе, Бакланов, Кондратьев — если бы в книге был именной указатель, то объем этой вырос бы на треть. И свою «Таинственную страсть» можно было бы запустить в телевизор, пожелай автор преодолеть брезгливость к нему. Но, опытный литератор, Наталья Иванова удерживается даже от прямой речи персонажей, зная, что лишь единицы способны воспроизвести слова собеседника и не тщась их придумывать.
Присыпая то аттической солью, то мягким юмором, то запальчиво, то снисходительно внутрижурнальную жизнь и быт писательских домов, переделкинский уклад и премиальную кутерьму, «слухи и сплетни, которые распространялись в писательской среде со скоростью необыкновенной».
О чем бы ни писала Иванова — политика, телевидение, власть, общественные бури — на все она смотрит сквозь литературу. И эта противостоящая времени преданность ей — самое трогательное в книге. «Мне с книгами уютно. Они дают чувство безопасности — странно, не правда ли. А без них я чувствую себя незащищенной». Обезоруживающее признание, если учесть, что Наталья Борисовна — боец редкой силы. Недаром Проханов, о котором она своего мнения никогда не скрывала, по ее сведениям, пообещал единомышленникам: «Единственное, что он сможет для меня сделать, если настоящие патриоты возьмут власть, — прежде чем меня повесят на фонаре, не позволить надругаться». Она не любит слов «такое это было время», зная, сколько подлостей делалось под их покровом, и всячески демонстрирует, что конъюнктура времени вещь ненадежная. Среди же вещей надежных для нее на первом месте все та же литература. Скепсис по ее поводу она развеивает всюду, куда заносит профессия. Она даже придумала премию Ивана Петровича Белкина, чтобы не рвалась связь с золотым веком словесности.
Конечно, в него не вернуться, как и к миллионным тиражам журналов. Но трезвость оценок не отменяет окуджавского «не оставляйте стараний, маэстро». И в книге собраны двухстраничные рецензии Натальи Ивановой почти на 100 книг. Большинство не превышает двух-трех страниц, но недаром многоопытный Лев Александрович Анненский, как говорит Н.Б., берет гонорар за предисловие из расчета авторских листов в книге. Хороший критик — это и огромный труд. Он не может быть всегда правым, достаточно его отважной правдивости и внимательного интереса к слову. А скольких бед можно было бы избежать, если верить в неисчерпаемость талантов, а не нефти!
