Угрюмый человек в серой ветровке проходит сквозь толпу возле театральной кассы. Я робко здороваюсь с ним. Он останавливается и приветствует меня в ответ. На секунду суровость исчезает с его лица. Мы незнакомы. Еще бы, я недавно вернулся из армии и поступил в театральное училище, он — знаменитый артист любимого мною театра — Виталий Шаповалов. Мы незнакомы, но я не раз уже видел его в кино и на сцене, а совсем недавно мой однополчанин Денис Золотухин, поступивший во ВГИК, сказал, указывая на одного известного голливудского актера: «Какая фактура, типаж, темперамент! Но, знаешь, на Таганке есть актер ярче и сильнее! Так и Леня считает. А зовут его — Шапен (прозвище такое), Шаповалов Виталий Владимирович. Один голос чего стоит! Вот закончу институт — обязательно буду его снимать!» Денис знает что говорит. Он, можно сказать, вырос в театре. Его мама — актриса Нина Шацкая, отец — Валерий Золотухин, а отчим — Леонид Филатов. И все они — друзья Шаповалова.
В начале семидесятых театральную Москву потряс любимовский спектакль о войне. Он назывался «А зори здесь тихие…». Это было за несколько лет до выхода на экраны одноименного фильма. Конная милиция у входа в театр. Долгая благодарная тишина вместо аплодисментов в финале действия. А на сцене — старшина Васков. Настоящий, не придуманный — это общее впечатление.
Тогдашний председатель Моссовета Гришин, сидя в кабинете Любимова после спектакля, попросил позвать актера, сыгравшего главную роль. Как был, в мокрой гимнастерке Шаповалов беседовал с «хозяином» города. Узнав, что таганский Васков много лет ютится в общаге на Павелецкой, Гришин распорядился.
Сегодня, когда я прихожу к Виталию Владимировичу в ту самую квартиру «с барского плеча», оказавшуюся более чем скромной актерской берлогой, и вспоминаю нашу первую встречу возле театра — ход времени кажется мне молниеносной сменой театральных декораций и действующих лиц вокруг. В тесном коридорчике шапеновского дома выцветает зеркало с приклеенной в углу фотографией Валерия Харламова, ее поместил сюда сам легендарный хоккеист.
С балкона виден угол соседнего дома — в нем живет с семьей священник отец Дионисий, тот самый однополчанин, когда-то учившийся во ВГИКе, а внизу во дворе скрипят качели, на которых однажды раскачивался Юрий Любимов. Этот случай стоит рассказать.
Незадолго до шестидесятилетия Шаповалова мне в голову пришла одна идея. Зная, что он родился утром 1 мая и является духовым музыкантом по первому образованию, я позвонил друзьям, и мы разработали план. Обычно реализация чего-либо намеченного в теории в худшую сторону отличается от практического выполнения. В нашем случае все произошло иначе: 1 мая, ровно в 10 утра к подъезду юбиляра подкатил микроавтобус с мальчишками из музыкального училища, заговорщицки подмигивая друг другу, подошли артисты. Как всегда, из-под земли появились телевизионщики. Не проигнорировал мероприятие и командир Таганки. Разумеется, сам виновник торжества не был в курсе нашей операции. Оркестр выстроился, ожидая команду дирижера. Тот, дождавшись всеобщего внимания, озорно взмахнул палочкой, и… дом на Рогожской заставе проснулся в одночасье! Бравурный майский марш несся по округе! Мальчишки дули в трубы! Актеры, даже те, кто постарше, прыгали вокруг, размахивая букетами! Юрий Петрович раскачивался на детских качелях. Почти все обитатели дома высунулись из окон, кто-то вывесил государственный флаг! Услышав музыку и выйдя на балкон своего пятого этажа, всегда мужественный Шапен заплакал…
В одной серьезной книге о театре, под фотографией сцены из спектакля я прочел надпись: «На сцене — В. Высоцкий, З. Славина, В. Золотухин, Шопен». И пусть эта надпись, отчасти смешна и ошибочна (наш Шаповалов — Шапен) — она отражает положение вещей. Прозвище, появившееся еще в театральном училище и перекочевавшее с его носителем в театр, стало вторым именем.
Как-то на банкете Любимов удивился: «Шапен, а ты чего икру не ешь красную? Все колбаса да колбаса…» Шапен объяснил: после шахтерского поселка на Украине, после пребывания в оккупации, гибели отца — семья переехала на Сахалин.
В магазинах на полках — красная икра. Больше ничего. Икру, чуть заветренную, бочками, самосвалами закапывают в землю. С тех пор — отвращение. И не только к икре. Ко всему слишком приторному, пафосному, принятому большинством за единицу почитания.
К банкетам, костюмам, наградам — равнодушен. Говорю ему как-то в гостинице: «Виталий Владимирович! Пойдем Париж поглядим! На башню залезем!» Отвечает: «Детектив у меня интересный. Да и бывал я тут и с башни той плевал — Париж как Париж… ничего особливого, разве что — спирт в аптеках».
Вот и Юрий Петрович давно изучил своего артиста, знает — Шапен ленив, Шапен — медведь, зато естественен на сцене и музыкален как никто (здесь и корни возникновения прозвища), но все равно удивляется Мастер: «Ну и типяра твой старший друг! Что за характер! Мрачный ходит, с похмелья, наверное, и бурчит, и задирается, а с молодыми часами разговаривает — прямо профессор! Фи-ло-соф! Пора в университете преподавать!»
По-разному складываются актерские судьбы. Народный артист России Виталий Шаповалов никогда не караулил возле угла его величество случай, не напрашивался в друзья к сильным мира сего и на брудершафт с фортуной не выпивал. Быть может — это профессиональный недостаток, но он лишь подчеркивает человеческое достоинство.
Влад МАЛЕНКО, актер театра и кино, — специально для «Новой»
P.S.
