2 декабря.
Москва, проспект Мира, магазин «Перекресток»

У входа в торговый зал стоит волонтер в оранжевой жилетке с логотипом фонда и каждому входящему протягивает листовку: «Примите участие в акции». Смысл акции «Корзина Доброты» заключается в том, что каждый человек может купить что-нибудь не скоропортящееся — ​крупу, макароны, пряники, чай и положить в тележку. Потом из собранных продуктов будут сформированы наборы, которые отправятся к одиноким пенсионерам в глубинку.

Две трети народа проходит мимо, машинально взяв листовку в руки. Останавливаются единицы. Самая распространенная реакция на предложение поучаствовать: «Мы сами нуждаемся» и «Что это еще за фонд такой?» (произносится с подозрением, разъяснения о деятельности фонда доверия не добавляют). Спустя 40 минут после начала акции на дне тележки лежат пачка гречки, сахар и упаковка конфет «Гусиные лапки». Мимо проходит супружеская пара пенсионеров. Мужчина выслушивает волонтера Стаса и реагирует своеобразно: «Да чтоб они сдохли, эти пенсионеры».

Время от времени в торговом зале включают запись с текстом о том, что это за акция и как можно принять в ней участие.

С тележкой, нагруженной доверху продуктами, к нам подходит пожилая женщина и спрашивает: «Здесь можно оставить?» Стас уточняет: «Что вы хотите передать?» Она, рассеянно улыбаясь, отвечает: «Все».

Появившаяся рядом телега изобилия магическим образом меняет темпы сбора. И к лежащим на дне нашей телеги «Гусиным лапкам» каждый двадцатый покупатель (по моим приблизительным подсчетам) добавляет что-нибудь для стариков. Женщина с дочерью-подростком — ​пачку печенья, парень в куртке «Боско» — ​три банки ветчины, пенсионерка в дорогой не новой шубе — ​три гречки, две бутылки растительного масла, макароны, чай. Молодая пара с двумя маленькими детьми ставит в корзину два пакета с едой. Маленькая женщина с серым лицом оставляет в корзине батон белого хлеба. Пара — ​парень и девушка, по виду из тех, кто воплощает в жизнь «собянинскую Москву», кладут в корзину пачку риса и пряники.

Спустя два часа стояния у тележки становится понятна репрезентативная выборка жертвователей. Две трети — ​женщины за сорок и старше.

Поговорить о том, что такое голод и надо ли всем миром кормить одиноких неимущих стариков, соглашаются единицы.

Людмила: «Я думаю, что есть люди, которые недоедают. В Москве их меньше. Моя мама живет далеко, на Украине. Но она говорит, что ее пенсии не хватает даже на коммуналку. Не голодает только потому, что мы помогаем».

Женщина, отказавшаяся представиться:«Есть люди, для которых это реальная поддержка. Но мне трудно судить, есть ли в стране реально голодающие. Мы живем в большом городе, здесь все по-другому. Я вот как старший преподаватель МГУ получаю 17 тысяч. По идее, этим должно заниматься государство. Но раз так складывается, то можно помочь».

Наталья Владимировна:«Я в интернете про акцию прочитала. Специально сегодня пришла. Сколько денег потратила? Две тысячи. Я тоже пенсионер, но у меня диабет, и я ем очень немного, могу потратить. Еще хочу что-нибудь купить для стариков в домах престарелых. Фонд есть такой «Старость в радость», может, слышали?»

Елена: «Сейчас больше голодных людей стало. Почему я так думаю? Когда я оставляю продукты на первом этаже у нас в доме, их забирают. Вещи не забирают, а еду сразу. Может, это наши дворники — ​гастарбайтеры, а может, и пенсионеры. Тысяч двадцать нужно, чтобы человек не голодал. Я сама голодала. Это в 90-х было. Я жила в Приднестровье тогда. Хотелось мяса».

9 декабря.
Красная Горбатка

До села — ​370 километров от Москвы. Свернув с федеральной трассы, автобус, в котором кроме нас еще 15 волонтеров, оказывается на пустой дороге. Машины, как и безмолвные деревни, мелькают за окном редко. У храма, куда днем раньше привезли коробки с продуктовыми пакетами, встречает батюшка в камуфляжной куртке. В приходе и собесе посчитали своих одиноких стариков, насчитали 300 человек. Мы вместе с сотрудницей фонда Викторией Зениковой успеем за три часа навестить шестерых, одна пенсионерка принять помощь откажется.

Елена Евгеньевна

Открывает с недоверием. Разговаривает с нами, стоя на пороге.

— Одна проживаю. Нет у меня никого. Мне 54 года. Я инвалидность по позвоночнику заработала, ухаживая за свекровью. Пять лет она лежала. Хожу плохо. Вот у меня песик чау-чау был, так он меня заставлял с ним ходить. Мужа выгнала — ​пил сильно. А с сыновьями не общаюсь. Пенсия? Восемь с копейками.

Нина Макаровна,94 года

Ее дверь на четвертом этаже старой многоэтажки не заперта. На стук никто не откликается, толкаем дверь. В нос ударяет резкий, затхлый запах. В коридоре на веревке — ​застиранное до дыр полотенце и наволочка.

— Дверь не закрыта? А я часто скорую вызываю. У меня очень сильно болит голова. Я ветеран войны, у меня 7 медалей. Всю войну работала в колхозе, а потом в магазине 30 лет. Мне всегда подарки давали. Пенсия 18 тысяч. Нанимать женщину приходится, чтобы постирать у меня, приготовить. Соцработник приходит, но мне не хватает. Молодой сын умер, в 55 лет, а внучонок есть — ​он глуповатый, в Коврове живет. Три года из дома не выхожу, упала, ногу сломала. И теперь дома сижу. Я уж жду смерть, а она все не идет. Что б я съела счас? Картошку пожарила бы с колбасой.

Сергей Алексеевич,57 лет

Живет в доме барачного типа. Из коридора видна комната с отклеившимися обоями, старый полированный шкаф, приемник на полу.

— Как мои дела? Соцзащита приходит. Пенсия? Где-то 6 тысяч. Сщас я квиток покажу. Пожалуйста, сфотографируйте. Стаж у меня выработан, да. А пенсия по инвалидности. Мне 25 декабря будет 58 лет. Слесарем я работал, на ноге пальцы оторвало. На лекарства денег не трачу. Отказался от них — ​бесполезно. Что самое трудное? Уже не трудно. Уже сколько Бог отмерил, столько и проживу. Мне без разницы — ​жить неинтересно. Сегодня включил радиоприемник, а там Броневой, актер, помер. Так и сказали про него — ​очень трудная была жизнь.

Галина Михайловна,92 года

Половина частного дома со старой верандой, внутри старая мебель, домотканые коврики. На стенах десятки фотографий родственников и почетные грамоты.

— Я вам ключ в щель просуну, вы дверь сами откройте, я уж не могу. Господи, девочки, спасибо. Мне 26 января будет 93 года. Никто не верит. Я 49 лет и 8 месяцев отработала врачом-офтальмологом. Я еще и почетный донор. Пенсия у меня 24 тысячи со всеми начислениями. Вы знаете, мы в этом доме живем с 54-го года. А муж у меня был прокурором района. Нам и дали эту квартиру. У меня два внука, пять правнуков. Сейчас реже приезжают — ​учатся. Я была такая, известная, меня люди любили. А вам спасибо, спасибо.

Провожая нас к дверям, Галина Михайловна вытирает слезы. Ее внесли в список нуждающихся не потому, что у нее маленькая пенсия, а потому, что ей постоянно нужна помощь.

Анастасия Андреевна,91 год

Старый бревенчатый дом с печкой. В сенях висит старое оцинкованное корыто, в крохотной кухне на стенах — ​ретушированный портрет женщины с химической завивкой, рядом размытое фото с сидящими на снегу охотниками.

—Да так себе настроение. Приболела. Голова что-то кружится. 91 год мне. Одна живу, нету никого. Замуж-то я выходила, детей не было. А вот сестра младшая — ​только 40 деньков прошло, умерла. Кладовщицей на заводе проработала всю жизнь. Пенсия-то небольшая, на окладе-то ведь работали. Я забываю все. Тыщ 11 вроде. Дровами топлю. Дрова дорогие, две машины надо на зиму. Что ж делать? Так и живем. Это на карточке племянник на охоте. Он умер, его нет живого. Новый год как буду праздновать? Так себе.

Виктория Зеникова,сотрудник продовольственного фонда «Русь»:

— Многие звонят и говорят: «Я тоже нуждаюсь». Хотят не помочь, а попросить. Мы расспрашиваем, если человек попадает в категорию тех, кому мы помогаем — ​а это многодетные, малоимущие, то мы связываемся с местным НКО и передаем туда для него помощь.

Пенсии в Москве и глубинке разные и траты разные. В глубинке нужны деньги на дрова. Есть старики, которые, пережив зиму, сразу начинают копить на дрова — ​около 40 тысяч. Мы одну женщину в тверской деревне встретили, не одинокую — ​и внуки, и дети есть. У нее окна совсем состарились, дуло в щели. Ей приходилось двойную порцию дров подкидывать. Она не выдержала и взяла кредит. Вы представляете?! Кредит на деревянные окна. Мы посчитали, что после выплаты кредита она живет на полторы тысячи в месяц.

Иногда продукты брать не хотят — ​«а вдруг там бомба». Или отравить хотим, потому что дом отобрать так можно. А иногда плачут. Поражает, что какой-то пакет с крупой и чаем для людей так важен.