Прошла пора уловок и загадок. Открытым текстом жахну, как «калаш», что наш пароль теперь — Миропорядок. Порядок наш. Мир тоже будет наш. Наглядная история в России. У нас, чтоб вразумлять своих сынов, в эпохи переломные любые есть символист Владимир Соловьев. Он возвестил, сиятелен и гладок, что на шесть лет (или двенадцать лет?) у нас теперь такой миропорядок, что мира нет, да и порядка нет.
— Миропорядок! — отдается в безднах. Миропорядок! Ядерная сталь. Есть в этом слове марш когорт железных, рассвет богов и чресла Рифеншталь. Довольно слов, уступки утомили. Подвиньтесь, мистер. Вздрогните, мусьё. У нас теперь такой порядок в мире, что мир — ничто, зато порядок — всё. Миропорядок! — попущеньем Божьим. Миропорядок! Он необходим. Кто к нам со злом — того мы уничтожим, кто к нам с добром — тем более съедим. Мы вечно били вас и вас спасали, наш мачо — супермен-универсал, никто не сметь о нас как о вассале, мы сами суверен, а вы вассал. Ваш прежний мир мы сбросили, как морок. Наш лидер полон гордости, как шейх. И этот стиль — на двадцать лет, на сорок иль вообще на тысячу, как… (пропуск в рукописи)
Но я — поэт. Я не хочу нападок — что вот, мол, я в тылу, а все — в бою… Хочу, чтобы проник миропорядок и в лирику любовную мою. Во временах сомнительных и слабых, унижены, виновны без вины, — мы говорили о невзрачных бабах: «Она страшнее ядерной войны». Теперь, во времена ресентимента, подобные сравнения странны. Пришел черед иного комплимента — «Она прекрасней ядерной войны!».
Стройна ты, как крылатая ракета. Смертельно, как «Кинжал», твое бедро. Ты скидываешь, радостно раздета, одежду, бесполезную, как ПРО.
Вот так! Татарам помнится Непрядва, французам, как всегда, Березина, и ты гола, как путинская правда, и так же не прикрыта, как она.
Мы воины. Мы битве вечно рады. Работать стыдно. Битва — наш девиз. Проси пощады, тварь! Проси пощады! Теперь ложись. Нет, лучше становись.
Мы по натуре те же камикадзе, любители рискованных утех, и я тебя, как Слуцкий — Котрикадзе, как Джонсона — Лавров, как Путин — всех!
Довольно идиллических картинок! Ты будешь выть ночами напролет. Любовь — она смертельный поединок, как молвил Тютчев, тоже патриот.
Любовь — она не вздохи на диване. У нас сейчас, коль все идут на ны, — лечение, оргазм, образованье пойдут в режиме ядерной войны.
Любовь у русских — схватка без идиллий. Вставай вот так — и я чичас, чичас, чичас войду в тебя, как мы входили в Париж, Берлин, Кабул, Новочеркасск!
С зубовным хрустом, с песней про комбата, с рычаньем «Из «Сармата» — по врагу!»
Прости. Я мог без этого когда-то, но нынче даже с этим не могу. Таков теперь удел страны-изгоя, что вырастила ядерную рать: лишь повторить могу, а что другое — уже не очень. Только повторять.
