Сергей Носов — автор замечательной книжки «Тайная жизнь петербургских памятников», выдержавшей уже несколько изданий. Ее основная, как мне представляется, идея: памятники — такие же полноправные жители наших городов, как и мы, люди. Разве что менее суетные. Они живут своей непростой жизнью, они подвержены, как и мы, разнообразным горестям и несправедливостям, у них своя судьба, своя, можно сказать, траектория во времени и пространстве. И сами по себе они ни в чем не виноваты — ни перед кем.

С кем же и говорить о монументальной пропаганде, как не с Носовым?

Мне кажется, любимый «герой» Носова — это бюстик летчика Чкалова, самостийно установленный в окраинном питерском районе на врытой в землю трубе среди бестолковой застройки, гаражей всяких, у пивной палатки. Строгая советская власть уже кончалась, попытки упразднить несанкционированное безобразие предпринимала не настойчиво, местные же жители (в основном клиенты той самой палатки) защищали его как суверенную часть собственного жизненного пространства — и победили! Судьбу этого памятника легко рассматривать как емкую и многозначную метафору.

А скульптор, старик-азербайджанец, после крушения Союза уехал на историческую родину, где нелепо погиб, и история этой нелепой смерти тоже тянет на отдельную повесть.

По мнению писателя Носова, по числу памятников в Питере по-прежнему безусловный лидер — Владимир Ильич. За ним — Пушкин, Киров, Ахматова…

— Но, скажем, в Вырице у нас уже и Сталин стоит, на частной территории, человек нашел где-то гипсовый бюст, колоризировал, брови черные, губы красные, мундир зеленый… Его по телевизору часто показывали, считалось, что это такая ирония владельца. А потом оказалось, нет, не ирония, все серьезно.

Замечательный термин — «монументальная пропаганда» — придумал, как известно, Ленин. Это была «органическая часть разработанного партией большевиков плана строительства социализма в стране». Так вот, все эти «памятники» и создавались исключительно в целях пропаганды, и по сей день остаются исключительно пропагандой — и ничем больше.

Сам вождь подписал специальный декрет: «Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению на склады, частью использованию утилитарного характера».

Вообще-то текст, конечно, очень корявый. Но столько постаментов освободилось!

Известен случай, как в самом начале ХХ века в Костроме некий злоумышленник отломал руку бронзового Сусанина с памятника 300-летию Дома Романовых и пытался пропить ее в ближайшем трактире. Злоумышленника, конечно, наказали. А через несколько лет другие люди вполне безнаказанно порушили весь памятник. И сейчас на постаменте его возвышается огромный Владимир Ильич, непропорционально длинной рукой указывающий на что-то отдаленное.

И на эту руку покуситься не смеет никто. Из уважения к истории.

Даже приблизительно общее число сохраненных по сию пору памятников Ленину не известно никому. Даже по Москве подсчеты явно недостоверны. Дмитрий Кудинов, создатель уникального интернет-сайта «Памятники Ленину», представляет фотографии 86 бережно сохраненных столичных Ильичей, плюс два десятка бюстов, установленных на заводах, в учреждениях, воинских частях и т.д. Полагаю, что и этот список неполон.

Серьезных кампаний по демонтажу памятников Ленину, считает Кудинов, в России так и не проводилось. Демонтировано лишь несколько в областных центрах, да и то не полностью, а с переносом монумента на другое место — так произошло в Краснодаре, Анадыре, Белгороде, Калининграде, Магадане, Ханты-Мансийске. Единственный центр региона, где памятник демонтирован окончательно, — Грозный.

Сведущие люди говорят, что на сегодняшний день в стране осталось около 8000 памятников Ленину. От гигантского на Октябрьской площади в Москве — до умеренных размеров в Мышкине Ярославской области. И что с ними делать? И надо ли что-то делать?

Писатель Носов считает, что ничего делать не надо. Люди скоро окончательно забудут про этого персонажа и будут воспринимать его просто как часть городского пейзажа. Ну как этот самый памятник пламенному большевику Володарскому, у подножия которого мы с Носовым и разговариваем.

— У меня напротив дома когда-то было: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». А потом — «Лучшие сигареты эпохи». Так я и тогда был беспартийный, и сейчас — некурящий, — говорит Носов.

Может быть, и так. Может, это и дает основания быть оптимистом.

В самом начале перестройки привела моя знакомая малолетнего сына устраивать в школу. Школа хорошая, престижная, английская, ведет директриса их на собеседование, Татьяна, натурально, волнуется. И проходят они перед стендом, на котором крупно — портрет Володи Ульянова, именно такой в те времена изображался на октябрятских звездочках.

Перед стендом ребенок остановился: «Смотри, мама, — сказал звонким голосом, — это маленький Бальмонт?»

Строгая директриса зарыдала от счастья: «Никаких собеседований! Мальчик принят!»

И все-таки.

При советской власти какая-никакая логика во всем этом была: Ленин — вождь революции, открывшей новую эру не только для нашей страны, но и для всего человечества, основатель государства совершенно нового типа, он указал всем нам путь к неизбежному счастью, коим мы и следуем. Мы и сейчас не сворачиваем именно с этой дороги, вы уверены?

А если нет, по какой идем?

Лениным был разработан утопический проект построения светлого будущего. Проект, как известно, провалился, хотя ради поддержания его на плаву были совершены небывалые и бесчисленные преступления.

О чем же должны напоминать памятники тем, кто еще не путает повсеместного Ильича с постаревшим поэтом Бальмонтом? Об утопическом проекте? О преступлениях режима?

Или — о том, что ничего из произошедшего в истории страны для нас ничего не значит, ничего мы не помним и не ценим? И каждое новое поколение строит собственную модель жизни на обломках предшествующей?

Писатель Носов говорит:

— На Марсовом поле, где захоронены жертвы революции — могила Володарского, кстати сказать, тоже там, — 9 мая к Вечному огню несут горы цветов. Люди воспринимают его памятником победы в Великой Отечественной.

Не уверен, что это правильно.

— Памятники уязвимы и беззащитны. У них короткий век. У многих — короче человеческой жизни, — настаивает Носов.

— Так уж? — усомнился я.

— Памятник великому князю Николаю Николаевичу-старшему на Манежной площади простоял четыре или пять лет. Его сразу после революции утилизировали, одна из немногих в городе конных статуй была… Да сколько угодно примеров! Мой любимый объект — памятник Ленину на углу Ленина и Чкаловского проспекта. Там в начале 30-х был бетонный Ленин. А потом его заменили на такого же, гранитного. А в 90-е и гранитного свергли, раскололи, и теперь на этом месте — шар. Причем шар специально, судя по всему, изготовили, потому что он идеально вписывается в этот пьедестал. Я наблюдаю за ним, в этом году он вдруг с одной стороны начал покрываться мхом.

Но вернемся на набережную Невы — к памятнику Володарскому, к которому не зарастает народная тропа только потому, что никакую тропу к нему проложить невозможно. Писатель Носов утверждал, что мы с ним — единственные за много лет, преодолевшие (с нарушением всех правил дорожного движения) путь к аккуратно обустроенному подобию скверика без предусмотренных к нему подходов.

Этот памятник стоит рядом с мостом Володарского через Неву (мост носит его имя и сегодня). Именно с моста памятник кажется Носову «каким-то патетически вздорным, неуместным, одиноким, обиженным».

Носов говорит:

— Весь этот огромный район был Володарским районом. В городе был проспект Володарского — бывший (и теперешний) Литейный. В год открытия памятника в честь Володарского в Ленинграде именовались больница, клуб, лесопильный завод, общежитие, типография, фабрика одежды, фабрика писчебумажная. Дюжина многотиражных газет — «Володарец», «Володарка», «Володарский хлебник»…

Добавлю, что в СССР имя Володарского носило шесть населенных пунктов, в том числе два города. В современной России и сейчас можно пройтись по 48 улицам Володарского (еще девяти возвращены прежние названия).

В городах Белоруссии — четыре улицы Володарского.

В Казахстане — две, в Алма-Ате и Шымкенте.

На Украине было 44 улицы Володарского. Переименованы все.

Согласитесь, очень немного у нас имен, столь всенародно прославленных…

Известно, что 26-летний Володарский носил очки, шляпу, пальто, был всегда при портфеле. На рисунке современника, опубликованном после убийства наркома, он изображен произносящим речь — в шляпе и очках.

Тогдашние газеты писали:

«Зажженное речью рабочего трибуна порывисто билось сердце и заветные мысли, окристаллизованные прослушанной речью, туманили голову и звали к борьбе…»

«И вот, над взбаламученным, кипящим морем поднялась маленькая фигурка исполина. Кусок льда, с заключенным в недра его динамитом…»

У памятника шляпы нет. И портфеля. Есть намек на дужки очков. Есть распахнутое пальто с огромными пуговицами. Есть порыв и энергичный взмах руки. Динамит во льду подразумевается. Но, говорят, сам Зиновьев на открытии памятника в связи с отсутствием шляпы выражал недоумение.

Как же так: Володарский — без шляпы?

Что за человек был этот самый народный комиссар по делам печати, агитации и пропаганды Северной коммуны? Что сделал он за короткую жизнь, чтобы обессмертить свое звонкое имя — Моисей Гольдштейн, уроженец украинского местечка Острополь Волынской губернии? Кроме разве что закрытия петербургских буржуазных газет и личной дружбы с Троцким, вместе с которым и вернулся в Россию из Америки буквально накануне революции?

В июне 1918-го, когда Петроград голодал, готовились выборы в Петросовет, как говорят, фальсифицированные большевиками. И потому на товарной станции Николаевской железной дороги Володарский рисовал рабочим увлекательные перспективы: «Только наша советская власть может дать вам счастье, свет и свободу. Да здравствует рабоче-крестьянская власть Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов!»

Считается, что это — последняя речь пламенного оратора.

— Одно «но», — уточняет Носов. — «Последняя речь», опубликованная посмертно, в реальности не прозвучала. Железнодорожники ему просто тогда не дали говорить, а оратору пришлось спасаться бегством.

Сел в машину и поехал на другой митинг. По дороге его и убили. На месте выстрела в Володарского теперь и стоит памятник. Первый, как считается, бронзовый памятник, возведенный при советской власти.

— Единственная бесспорная характеристика этого человека — оратор, демагог, — говорит Носов. — Другому такому памятника нет нигде, разве что Цицерону.

— У Цицерона все-таки два тома речей сохранилось, а у этого? — уточняю я.

У этого в 1919-м тоже вышла тоненькая брошюрка. Но и ее очень скоро изъяли из библиотек, ничего из нее потом не переиздавали.

Носов, правда, отыскал и с удовольствием цитирует речь «К товарищам латышам», произнесенную в апреле 1918-го в связи с формированием 9-го Советского латышского полка, — очень, как полагает, злободневную: «И здесь, на этом собрании, на котором торжественно открывается бытие вашего полка, я от души приветствую вас как авангард новой революционной армии, которая будет сражаться не только у нас в стране, но которой придется и на улицах Берлина уничтожить власть империалистов и, быть может, пройтись по всей Европе, побывать и в Париже, и в Лондоне, и во всех больших капиталистических городах, в которых властвуют империалисты, и будут властвовать, и не могут не быть у власти наши товарищи, революционные пролетарии всех стран…»

…Но все это — дела давно минувших дней, предмет умозрительных споров. А что сейчас? Если и правда (по Носову) любой памятник — это прежде всего памятник тем, кто его установил, какой автопортрет своего времени оставим мы в назидание потомкам?

В этом смысле показательна аллея «правителей России», бесценный подарок москвичам от Военно-исторического общества. Конечно же, сомнительна сама идея: запечатлеть в бронзе ВСЕХ руководителей государства за тысячу с лишним лет, как на странице учебника, — что это может символизировать, чему должно научить? Одни памятники, безусловно, заслуживают, другие (Петр III, например) заслужить просто не успели. Из истории его, естественно, не вычеркнуть, но изучать историю на специально предназначенных для этого аллеях как-то глуповато.

Вершиной же абсурда стало то, как оказались представлены десятилетия советской власти. Перечислю «правителей»: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев. И кто, простите, все эти (очень разные) люди? Если обратиться к Конституции, страну в эти годы возглавляли председатели ВЦИК и Президиума Верховного Совета — Каменев, Свердлов, Калинин, Шверник, Ворошилов, Брежнев, Микоян, Подгорный, опять Брежнев, Андропов, Черненко, Громыко и Горба­чев. Понимаю, очень хочется обязательно запечатлеть Сталина, но он возглавлял правительство, и его «линейка» должна выглядеть так: Ленин, Рыков, Молотов, Сталин, Маленков, Булганин, Хрущев, Косыгин, Тихонов, Рыжков и Павлов. А нам предъявляют всего лишь лидеров партии, узурпировавшей власть в стране, вне всякого (до брежневской 6-й статьи, законодательно закрепившей особую роль коммунистической партии) писаного закона.

Памятники растут по городам и весям, как грибы после теплого дождя тучных нефтяных лет. Рискну обнародовать свое сугубо оценочное суждение: это — катастрофа. От Москвы до самых до окраин. Я всегда думал, столица, как ей и свойственно, и здесь задает тон, устанавливает невиданную доселе планку торопливой и бездумной пошлости. Сергей Носов в качестве питерского патриота меня разубеждает, считает лидером Северную Пальмиру, но, насколько я понимаю, Москву он толком не знает, подлинных образцов жанра не видел.

Так было и будет; кажется, нигде в мире толковых регламентов по этому поводу не написано. А если где и написано, так все равно не соблюдаются самые толковые регламенты. Что при Лоренцо Медичи Великолепном, что при не менее великолепном Лужкове Юрии Михайловиче, и даже вся бросающаяся здесь в глаза разница — непринципиальна.

Что же делать? Делать нечего. Тяга к простым решениям велика. Но — кому доверим проредить уже возведенное (самым частым гребнем!), какой ареопаг определит, что возводить на освободившемся месте дальше? Разумеется, наша Дума способна принять какой-нибудь удивительный закон, регламентирующий и этот сегмент общественного бытия, и я даже подозреваю, кто из депутатов может здесь отличиться особенно экзотическими предложениями. Но толку не будет.

Барьером может стать только рост общей культуры или хотя бы культуры тех, кто принимает решения. И (что, как мне представляется, еще более важным) рост авторитета культуры и ее носителей. Помню, тот же мэр Лужков на моих глазах горячо доказывал величие церетелевского Петра, вознесшегося тщанием градоначальника над нелюбимой императором Москвою: я, говорил Лужков, еще не видел тех, кому этот памятник не нравится! Так вот, хорошо бы, чтоб начальники наши понимали: тем, что в такой нетребовательной среде вращаются, гордиться все-таки не надо.

…И последнее. В августе 2012 года тогда еще вице-премьер Аркадий Дворкович заявил, что считает кощунством отмену решений, подписанных Лениным. «Я рассказывал уже где-то историю, что недавно мне принесли на визу проект решения правительства, не помню, постановление или распоряжение, в котором отменялся ряд других решений органов государственной власти, в том числе решения, принятые в 1918-м, 1920-м, 1931-м и, по-моему, в 1935 годах, подписанные в том числе Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным, а также другими ответственными товарищами, которые руководили страной в то время», — несколько сумбурно изложил свою мысль Дворкович, выступая на форуме «Россия зовет». «У меня не поднялась рука завизировать это постановление», — сказал Дворкович. «Вообще невозможно отменить все, что подписано Лениным, это кощунство, я считаю», — добавил вице-премьер. И судя по его словам, подписанные Лениным декреты 1918 или 1920 года так у нас до сих пор и действуют.

Это, кстати, многое объясняет, хотя с недавнего времени Аркадий Дворкович и перестал быть вице-премьером.