В Малом же театре… не-ет, тут уж не Константин Гаврилович! Там, в премьере по роману Владимира Мединского «Стена» (режиссер — Владимир Бейлис) действовали «жители Смоленска, поляки, немцы, стрельцы, крестьяне, посадские, девушки на постоялом дворе». Всего на сцену выходили свыше 50 душ в добротных костюмах начала XVII века.
Наши, натурально, все одеты в теплых тонах. А инсургенты — в холодных. Но задорого.
К труппе были прикомандированы две белые борзые — им поверял тревоги польский король. На новом поворотном круге театра двигались могучие стены Смоленской крепости. Видео проецировало на них то нимбы архангелов, то белые крылья птиц, то пламя пожаров.
Воевода Михаил Шеин (Валерий Афанасьев), глава и герой обороны Смоленска в 1609–1611 годов, излагал Смоленскому митрополиту Сергию заветные мысли: «И думаю я, владыко, — Киев надо вернуть. И исконные наши земли в Ливонии: чтоб с Европой торговать удобнее было».
И значительно ронял в зал: «Главное: войны — прекращать! А ремесла — развивать!»
В кулисах ждал выхода… не то чтоб сподвижник, но постоянный спутник воеводы, ветеран Разбойного приказа Логачев. На носу силовика XVII века блестел заморский гаджет — очки. Сцены в пыточной Логачева (в романе «Стена» его и зовут Лаврентий Павлиныч) показаны с размахом. И даже с некоторым неодобрением. Тем паче что при кипучей деятельности пыточной и готовности заподозрить любого — предатели и шпионы действуют в Смоленске у Логачева под носом.
Партию недовольных, готовых сдаться полякам ради сбережения личного имущества, свято верящих в прогресс и процветание «в составе Речи Посполитой», возглавлял городской голова Смоленска. Видимо, подчеркивая тем самым ненадежность бизнеса во все времена. Образ польского самодержца Сигизмунда III в трактовке Малого театра явно был создан под некоторым влиянием Глупого короля из «Бременских музыкантов». Рычал он у рампы о ненависти к «русским варварам» с мультяшным пылом и драйвом. Чуть не самые нехорошие слова о нашем Отечестве находил пан Новодворский, рыцарь Мальтийского ордена.
Впрочем, король Сигизмунд — по роману Владимира Мединского «Стена» — почти два года осаждал Смоленск, перемолов под стенами немалое воинство, по причине уважительной: деньги. В подземельях Смоленской крепости спрятаны сокровища, ключ к ним — в карте, а карта, разорванная в клочки, спрятана в рукоятях четырех пистолей, улетевших в разные концы Европы.
В финале последние защитники взятого (при помощи перебежчика) Смоленска взорвут себя в городском соборе. (Сие — подлинная история России. Как и то, что отчаянная оборона города Михаилом Шеиным и его воинством во многом определила исход всей войны и конец Смуты. Через год, в 1612-м, сил удержать Москву обескровленным инсургентам уже не хватит.)
А королю (это уж мы переходим к сюжету «Стены»-«Смуты») доставят «русское сокровище» из подвалов. Денег там нет, но вы держитесь: в сундуках — библиотека Ивана Грозного.
Король ее, натурально, рвет в клочки. Тем временем пустынник Савватий венчает чуть не последнего уцелевшего защитника Смоленска с девушкой Наташей, выносившей раненых со стен. Холщовая сума Наташи очень напоминает сумки фронтовых санитарок. Пустынник велит им держать путь на Волгу, где провидит скорый сбор ополчения. А сам остается в партизанах.
В фойе Малого театра усердно продают роман Мединского «Стена» «по спеццене». (Действительно, «по спец»: на сайте «Лабиринт» книга на 100 рэ дешевле.) И диски с фильмом «Стена» (где воеводу Шеина играет уж-жасно неблагонадежный актер Серебряков). И три тома из серии «Библиотека Владимира Мединского» издательства «Алгоритм»: отрывки злопыхательских «сочинений иностранцев о Московском государстве» с сокрушительным комментарием министра культуры и коллектива авторов. Книжки тоненькие, шрифт крупный.
Этот крупный шрифт многое объясняет. И с влиянием мультиков сочетается.
«Стена» Мединского — со всей ее философией истории и с библиотекой Ивана Грозного в рукоятях четырех пистолей — приключенческий все-таки роман. («Роман «Стена» — это наш русский Умберто Эко и отчасти наш православный Дэн Браун», — взахлеб пишет издатель Мединского на сайте. Касаемо Дэна Брауна в чем-то и прав…)
Приключенческий роман имеет право на многое: даже на звонкую детскую нелюбовь к противнику. Общий дедушка Жюль Верн о немцах, джентльмен Р. Хаггард об испанцах, Генрик Сенкевич в «Потопе» о шведах тоже много чего понаписали. Но живет приключенческий роман — без поддержки административного ресурса автора — только при одном условии: он талантлив.
И пыл его (очень часто именно патриотический пыл) — настоящий.
А спектакль «Смута» холоден. Обтесанный до инсценировки сюжет раскрывает еще одну тайну подземелья: в книге нет ярких характеров. Сливаются в смутные толпы и герои, и злодеи. И, как ни странно, в «Смуте» почти нет скорби, ужаса, здоровой злости перед Смутой как состоянием души.
Ей-ей, в «Борисе Годунове» Константина Богомолова этого «чувства Смуты» и здоровой злости потомка, осмысляющего ее и свое время на ее фоне, было куда больше. Без парчи и набата.
Впрочем, зал театра полон. Билеты процентов на 90 проданы. На второй премьере «Смуты» я не увидела ни одного, кажется, знакомого «театрального» московского лица. Да и лица с незримой надписью «Я — русский почвенник» как-то были в меньшинстве.
Скорее — в зале Малого театра собрался народ… приятно провести вечер. Народ, которому можно (по крайней мере, можно попробовать) имплантировать вот эту патриотическую концепцию крупным шрифтом: кто против нас — гады. И дураки. А также пьяницы и ходят в бордели. Тем и напрягает спектакль «Смута», что он — часть огромной казенной машины, усердно работающей на «упрощение народа». Служба такая.
Гонорар свой за постановку, судя по сообщениям СМИ, министр культуры пожертвовал на реставрацию подлинных крепостных стен Смоленска. Что, конечно, верно и благородно.
Тем более что вверенное ему ведомство, подобно бдительному ветерану Разбойного приказа Логачеву, проглядело супостатов под самым носом. Премьера спектакля — по иронии судьбы — почти совпала и с новым «делом реставраторов»: Григория Пирумова, бывшего зама автора «Стены» и статс-секретаря Минкульта, теперь обвиняют в нецелевом расходовании средств, выделенных на строительство фондохранилища Эрмитажа.
«В первой серии», в процессе 2015–2017 годов, речь шла как раз о стенах. Изборского кремля и Новодевичьего монастыря в Москве.
Как все это сочетается и создает живую картину нашей культурной жизни — уму непостижимо.
