Хуже саранчи
Над коричневым паровым полем дрожит горячая дымка. У дальнего края к небу поднимаются смерчи. «Мы за ними с мехтока наблюдаем. Однажды насчитали 17 штук! Называется «чертова свадьба», — говорит главный агроном Игорь Шипика. В полупустыне, где расположено село Пограничное Новоузенского района, это обычное дело. Сегодня здесь, по местным меркам, не особенно жарко — всего +36 градусов. В воскресенье было +41. В тени.
Через каждые метр-полтора по полю тянутся трещины, такие широкие, что агроном с легкостью опускает туда ладонь. «И глубокие. Монтировкой хотел дно нащупать — не достал». На раскаленном поле тихо, как на кладбище. Шипика печально гладит сохнущие нижние листочки: «Сюда бы дождик в ближайшие три-четыре дня! Но ни капельки, ни тучки не ожидается. Честно сказать, мы уже надежду потеряли». Игорь Викторович резко разворачивается и идет к машине.
В прошлом и позапрошлом годах жители Пограничного, как они сами говорят, «расслабились, думали, что климат смягчился». 2018-й тоже начинался благоприятно. Зимой выпало много снега. Весна затянулась. Сеять начали на две недели позже.
«Жара пришла мгновенно. В середине мая было уже +28. Это похоже на 2010 год, самый тяжелый с начала нынешнего века».
В уборочную Шипика проезжает больше 200 километров в день — не по шоссе, а по полевыми дорогами между мехтоком, сенокосом, участками, где идут обмолот и культивация. В прошлом году Игорь Викторович подсчитал, сколько у него было выходных с апреля по ноябрь. В газете результат назвать нельзя, чтобы на хозяйство не налетела трудинспекция.
Проверяющих здесь опасаются больше засухи. Предъявляемые требования не просто невозможно выполнить: глубину законотворческого идиотизма трудно даже представить. Однажды контролеры придрались к тому, что в урожайный год убранную пшеницу на склад засыпали слоем больше двух метров.
«Я говорю: если зерно испортится, ущерб понесет хозяйство, ваше-то ведомство тут причем? В ответ: не положено, и всё. В результате всю зиму отчитывались, слали фотографии, как перегружаем зерно в «КамАЗы» и рассыпаем тонким слоем по другим складам».
ЗАО «Новая жизнь» — одно из немногих крепких хозяйств в районе. Все голодные контролеры слетаются именно сюда. Что будет с отдаленным селом, если предприятие закроется, проверяющих не волнует. Жители Пограничного видят примеры каждый день.
«Вон деревья справа, — Игорь Викторович показывает в окно УАЗика, — это поселок Основной. Там был совхоз имени Глухова. Работали колбасный, швейный, кожевенный цеха, мастерские, маслозавод, ферма. Народу — уйма. Развалился совхоз. Теперь там ролики для интернета снимают про поселок-призрак».
В бой идут одни старики
«Сейчас даже в гусеничных тракторах стоит кондиционер. А в УАЗе — нет», — Игорь Викторович щелкает кнопкой маленького вентилятора на панели. Открыть окна машины в такую жару нельзя — иссушенная пыль взлетает из-под колес выше крыши.
Посевы, сенокосы, пастбища хозяйства занимают 22 тысяч гектаров. До поля, с которого вчера началась уборка, трясемся чуть ли не час. По полю движутся серо-красные «Векторы» и зеленые «Доны». Ветеранам уже по 11 лет. В Пограничном используют только отечественную технику (сервисные бригады для импортных машин в село за 280 километров от областного центра не доедут). Чтобы российские тракторы и комбайны работали надежно, им нужны, по выражению агронома Шипики, «закоренелые механизаторы». Как подсчитал Игорь Викторович, треть работников хозяйства старше 40 лет. Остальные — старше 50. «Закоренелые» отдыхают на потертых коврах, расстеленных на земле в тени вагончика.
«Знаете, почему молодые не хотят в деревню? Если понадобится выдернуть зуб, придется ехать за 40 километров в Новоузенск. Лекарство купить — опять в Новоузенск. Печать на бумажку поставить — туда же. А дорога такая, что ходовую надо каждые три года менять», — объясняет Игорь Викторович. Маршрутка до райцентра ходит три раза в неделю.
Пенсионная реформа — самая горячая тема разговоров, после погоды.
«Мы в полупустыне живем! — главный инженер Сергей Кубланов чуть не колотит себя кулаком в грудь. — Мы и до нынешней пенсии не дотягиваем. Исполняется человеку 60 лет — и относим! Посмотрите на наших женщин и на городских. Наши всю жизнь в 4 часа утра выходят корову доить. В 55 лет они уже старухи! Пусть на год бы прибавили пенсионный возраст, но не на пять же лет! Засуньте 65-летнего в такую жару на поле — он умрет».
В селе люди в возрасте имеют минимальные шансы на трудоустройство.
«Если хозяйства не будет, куда я в 60 поеду работать? — главный инженер задает вопрос, который мучает всех. — Это же не город. Здесь даже с метлой в руках не получится заработать на хлеб».
Чего не было в корове
«КамАЗы» везут зерно с поля за 25 километров на мехток. Выгружают на «профили» (утрамбованные полосы грунта). Зеленый зерномет перебрасывает пшеницу в старенький ГАЗ, а тот высыпает в бункер первичной очистки. В металлическом конусе мехтока зерно шуршит, как ливень. Отсюда урожай перевезут на склад. «Стараемся максимально спрятать зерно под крышу до весны, когда поднимутся цены», — объясняет агроном. Система хранения — штука недешевая.
«В 2016 году цены были нормальные: с 8 до 11 тысяч рублей за тонну дошла озимая. В 2017-м цифры упали до 6,5 тысячи. В этом году торговля начинается от 7,5–8 тысяч рублей, а производителям, чтобы выжить, нужна стартовая цена 10 тысяч», — говорит генеральный директор хозяйства Александр Рудаметкин.
В благоприятные годы средняя урожайность в Пограничном доходила до 38 центнеров с гектара. Сейчас ожидается в четыре раза меньше.
В прошлом году затраты на один гектар составили 8 тысяч рублей. Государственная поддержка — 200 рублей на гектар.
«Деньги идут большей частью из Москвы. А в Саратове ставят условия: эти субсидии растениеводам так выдавать, чтобы совсем не давать, — машет рукой Александр Михайлович. — В федеральном постановлении сказано: расчет ведется по посевной площади. Областные власти привязывают сюда животноводство: скот переводят в условные головы, условные головы — в гектары, в результате тот, кто разводит лошадей, получает больше, чем растениевод. Можете понять, как условную скотину перевести в условный гектар? И я не могу».
«С кормами будет очень тяжело в этом году», — вздыхает собеседник. Урожайность сена снизилась в два раза. Косить траву придется на большей площади. Горючее подорожало с мая почти на треть. Затраты на заготовку вырастут соответственно.
В 2015 году, уже после объявления борьбы за импортозамещение, в хозяйстве были вынуждены ликвидировать дойное стадо. Оказалось некуда сдавать молоко.
«В Новоузенске все закрылось. В Куриловке, где в 2012 году новый цех торжественно открыли, нет ничего. Возили за 120 километров в Питерку. Но там цену давали ниже себестоимости», — вспоминает Рудаметкин.
Сейчас в районе производством молока почти никто не занимается.
«В нашу сельскую школу привозят молоко в коробках из Кирова. Как можно довезти молоко через полстраны, чтобы оно не прокисло? Значит, то, что в эти коробки налито, никогда не было в корове».
Вода бумагу точит
Между последним рядом домов и свалкой зеленеет пруд, из которого село берет воду. Водоем сильно обмелел. У берега оголилось илистое дно. Пруд был сооружен с расчетом на 150 тысяч кубометров воды. Чистили его всего один раз, еще при советской власти. Водопровод, ведущий в деревню, не меняли с момента постройки в 1972 году.
В камышах на противоположном берегу торчит труба. По этой трубе колхоз, потом одноименное ЗАО перекачивал в пруд воду из речки Дюры, до которой отсюда два километра.
«Однажды приехала комиссия и спрашивает: почему из этой трубы вода течет? Оказалось, теперь на поставку воды населению нужна лицензия, а на перекачку воды в пруд — специальное разрешение на использование водного объекта», — невесело смеется Рудаметкин.
Он вырос в Пограничном, работал в колхозе главным энергетиком, руководит «Новой жизнью» с 1990 года — и понять не может, почему с каждым годом бумажный вал все нарастает.
Хозяйство оформило лицензию. Но срок ее действия истек. Нынешней зимой обмелевший пруд промерз до дна. Отключение воды в селе — не просто сильное неудобство, а угроза подворью, которое кормит многие семьи. Корове в сутки нужно под 100 литров воды. Свинье — около 30. Есть еще гуси, утки, куры. Гендиректор поехал на насосную станцию на реке Узень. «Там говорят: давай 100 тысяч, и завтра вода будет в пруду». Результат этих переговоров в газете описать тоже нельзя, чтобы на хозяйство не налетела ФНС с требованием уплатить налоги за оказание услуг водоснабжения. Так или иначе, в пруду оказалось 50 тысяч кубометров воды, и село протянуло до паводка.
Ползучая трава
Самое трудное в работе сельского главы то, что «постоянно нужно просить». «Прошу спортивный городок в детсад — нет денег. Прошу 30 метров трубы для теплотрассы дома культуры — тоже нет», — разводит руками Александр Медведев. Посредине сельской улицы неожиданно возникает асфальт, но через несколько метров так же внезапно заканчивается. Кусочек твердого покрытия — предмет местной гордости. «В прошлом году положили, — улыбается Александр Анатольевич. — В этом я хочу еще до кладбища протянуть и в Центральном переулке закончить». Дорожный фонд выделяет Пограничному средства на 200 метров асфальта в год. Ну не зря же по телевизору столько говорят о развитии села.
До того, как стать главой, Медведев 30 лет был учителем физкультуры. В 1984-м в школе было 150 учеников. Сейчас — сорок. Александр Анатольевич показывает вверенную социальную сферу: детский сад «Улыбка» (15 воспитанников), ДК с синими колоннами и осыпающимся крыльцом, памятник фронтовикам и удивительную деревянную церковь.
Здание похоже на картинку из туристического буклета о деревянном зодчестве русского Севера. Стены из толстых бревен. Воздушные колокольни с высокими окнами. Лес для строительства привозили, наверное, издалека. Церковь во имя святителя Николая Чудотворца была освящена в 1886 году. Здание вмещало 400 человек (почти столько же живет сейчас во всей деревне). Вокруг был сад — вишни, смородина, акации, вязы. Сегодня на этом месте пустырь, поросший ползучей травой.
С чего начинается родина
Главная достопримечательность села — это граница. К пределам Российской Федерации ведет заросшая грунтовка. Раньше здесь ездили в старый колхозный сад за смородиной. Гоняли скотину на водопой и на выпас на другой берег Дюры. Но несколько лет назад родина оставила сельчан без пастбищ (теперь жители Пограничного арендуют участки в соседнем Алгайском районе).
Российская граница — это забор из колючей проволоки. Нелепое сооружение уходит направо и налево в степь, насколько видит глаз. По ту сторону забора ничего нет. Ровная, как стол, пустошь с желтым бурьяном. На дальнем сырту видна «их» наблюдательная вышка.
Александр Анатольевич вспоминает, как ребята из Пограничного ездили через речку к друзьям. За покупками отправлялись в казахстанский поселок Богатырев (до него в два раза ближе, чем до ближайшего российского райцентра).
«Раньше они здесь сеяли. Чабанские точки стояли, — рассказывает Медведев, глядя над верхним рядом «колючки». — Но вот уже лет 20 пустота».
Режим приграничной зоны причиняет неудобства тем, кто живет по эту сторону забора.
«Товар в магазин нельзя привезти! Дети не могут приехать погостить! По каждому чиху нужно ехать в Новоузенск в комендатуру за бумажкой», — ругаются сельчане, когда рядом нет людей в камуфляже.
В камышах на «чужом» берегу что-то белеет. Это дикие лебеди. По мелководью ходят журавли и цапли. В основном, птица гнездится на безлюдной казахстанской стороне. В российской пятикилометровой зоне нельзя охотиться. Сюда без опаски перебегают «заграничные» волки. «Бывали годы, когда по десять штук вокруг села бродили. Рвали отары», — говорит Медведев. В прошлом году заходили верблюды. Судя по всему, «колючка» показалась им неубедительной.
