Недавнее выступление Путина на международном форуме «Технопром» в Новосибирске про еще один научно-технический прорыв затевалось как программное, но выглядело дежурным, особенно на фоне телеобращения с прорывом в пенсионной реформе. Однако в таких мероприятиях еще до всякого научного и делового контента важен знак — сам факт присутствия лица.

При всем уважении к участникам, для большой политики это все же сигнальный антураж — фон для обозначения намерений. И тогда все обретает смысл: буквально на наших глазах оформляется тренд «назад в будущее» — к модернизационной риторике десятилетней давности, хотя и с ограничениями, сливающими этот прорыв в ту же дыру, что и прошлый. Но это не для веры в очередной прорыв, каких у нас уже не меньше окончательных побед в Сирии, а для понимания, каким власть видит положение дел и к чему все идет. Если больше не выходит отлеживаться в славном прошлом и приходится опять рваться в светлое будущее, значит, проблемы критичны не только в идеологии, но и в политике, экономике и социальной сфере.

Синусоида

Долгоиграющий смысл таких выступлений начальства определяется их местом на общей траектории идеологического процесса. Этот график — правильная синусоида. После безыдейной «лихости» 1990-х и «стабильности» начала 2000-х первые признаки системной реабилитации идеологии появились около 2008 года.Тогда в «Стратегии 2020» и проектах ИНСОРа (Института современного развития) ударной темой стала модернизация с «полным фаршем» инноваций, высокой добавленной стоимости, экономики знания и человеческого капитала. Хотя мем «преодоления технологического отставания» обкатывался на Старой площади еще с 2002 года, именно в заготовках «плана Путина» он заработал в общем контексте снятия с нефтяной иглы, преодоления экспортно-сырьевой ориентации, зависимости от импорта товаров и технологий. В общем виде это называлось «смена вектора развития с сырьевого на инновационный» или просто — «модернизация».

Затем случился обвальный разворот к моральным ценностям, духовной традиции и скрепам. Будто одни и те же люди на мгновение вышли — и тут же снова зашли во власть, но уже с другими лицами, мозгами, воспитанием и прошлым. Это называется оперативная смена «идеологической конфессии».

Не так важно, когда именно у нас ощутили исчерпанность идеологии духовного ретро, скреп и любви к царям: такие идеологии тупиковы по определению даже для политического пиара. Они повторяемы и быстро набивают оскомину (помимо цены на нефть брежневский режим добила элементарная скука). Этот дух отрывает политику от «прогрессивного человечества» и новых поколений в самой стране. Он плохо вяжется с реалиями жизни, со всеми этими гаджетами, девайсами, сетями и пр. Он резко конфликтует со «структурами повседневности» и «материальной цивилизацией», а это уже серьезно.

«Смена галса» часто видна не сразу и поначалу проступает изменениями в политическом лексиконе. Интересно наблюдать, как в оперативном словаре идеологии «духовные ценности», «культурные традиции» и «цивилизационные коды» теснятся «прорывами», «рывками» и «амбициозными планами» с отчаянными заверениями: «мы это сделаем!» Но при всем нашем непостоянстве надо понимать, что в таких разворотах нельзя упражняться сколько заблагорассудится: лимит практически исчерпан. Регулярные смены курса переходят во вращение, выглядящее «слишком бесконечным».

«Модернизация»: иногда она возвращается

Политика зависит от языка и нередко плутает только из-за того, что со словом обошлись не так. При одном упоминании о «модернизации» многих сейчас коробит. Для бюрократии это сигнал, что опять будут втягивать в нереальные проекты, подрывающие основы легитимного порядка. Для рядовых граждан это убитая идея, в которую заставили поверить, но сами же и предали.

Дело осложняется вмешательством политтехнологии. Модернизация, сочиненная под «план Путина», за годы местоблюстительства сама собой склеилась с образом Медведева. Возвращаясь в Кремль, национальный лидер не мог предстать в сомнительной и для него категорически неприемлемой роли — продолжателя дела своего последователя. Если бы не этот идеологический и политтехнологический казус, разворот от модернизации к скрепам был бы не нужен и даже немыслим: вождь не может ошибаться, а тем более поправлять сам себя на 180 градусов. Если бы не пауза в президентстве, мы при тех же результатах и далее читали бы отчеты об ураганном преодолении технологического отставания и триумфах импортозамещения. Дело уже шло к новой религии «нефтяного экзорцизма» со стигматами «снятия с иглы».

Возвращаясь на новом витке (а не просто после технологической паузы), Путин должен был провозгласить нечто столь же фундаментальное, но другое. Ничего лучше разворота «все вдруг» не придумали.

Сказываются не только собственные приключения, но и внешние вызовы. Сырьевая зависимость сама не рассасывается, а внешнеполитические эксперименты сделали в настоящем то, что еще только в будущем должны были сделать новейшие технологии добычи, альтернативной энергетики и пр. Санкции с опережением играют роль обвала нефтяных котировок технологическим прорывом. Исчерпание резервного фонда и авральное импортозамещение фальсификатом показали, что такое кризис ресурсной модели даже не в острой фазе. В итоге вновь востребованы динамика и образы будущего: специальным указом правительству поручено организовать исторический рывок «на днях». Политики, ученые и составители программ все еще цедят слово «модернизация» через силу и сквозь зубы, но еще немного, и этому лозунгу все опять будут аплодировать стоя.

Модернизация по жизненным показаниям

Поворот к будущему по темпам не повторяет падение в ретро. Идеология прорыва не выглядит прорывом в идеологии. Прогрессизм с претензиями в масштабе цивилизации внедряется постепенно. Первые симптомы и вовсе выглядели фрагментарно: цифровизация, роботизация, искусственный интеллект. Но сейчас возвращается главное: победное благодушие вновь сменяется словами об императивности вызова и масштабе задачи.

В Новосибирске вновь использован прием максимизации проблемы: «По сути, от передовых технологий, их эффективной разработки и быстрого, что самое главное, внедрения зависит жизнеспособность целых народов, целых обществ и государств, позиции стран в мире, особенно таких крупных государств, как Россия». Это уже близко к алармистской тираде 2008 года на расширенном заседании Государственного совета по «Стратегии 2020»: «И это неизбежно ведет к росту зависимости России от импорта товаров и технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой экономики». Мы «не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование».

Однако до полноценной «Модернизации-2008» многое еще недотягивает. Об экспортно-сырьевой зависимости в целом пока говорят редко и глухо, избегая обидных мотивов «снятия с иглы» и «сырьевого придатка», не говоря о «самом существовании страны». Проблемы «жизнеспособности» и «выживания» — это для других; для России новый прорыв в технологиях — это добавление еще одной исторической победы. Тревожность присутствует, но не нарушает общей атмосферы подъема и ликования.

Система ограничителей

Прорыв опять видится узкотехнологическим и технократическим, не требующим изменений в социогуманитарной сфере, в политике, культуре, идеологии и архетипах сознания. Даже вечные вопросы непреодолимых трудностей внедрения власть адресует ученым, а не самой себе. Претензии предъявляются тем, кто генерирует, а не тем, кто не внедряет. С таким же успехом можно предъявлять претензии по деньгам к художникам, а не к дилерам арт-рынка. В пробуксовках внедрения опять виновата сама наука, а не ресурсо-ориентированная экономика, которая инновации генетически отторгает, и не институциональная среда, которая эту экономику делает, во-первых, ригидной и контринновационной, а во-вторых, нереформируемой. Проблемы внедрения вешаются на кого угодно, но не на тех, кто должен внедрять по роду своей деятельности. Тем более ими не грузят тех, кто такому внедрению систематически препятствует в силу своей клановой встроенности в систему перераспределения и администрирования. Здесь надо собирать не ученых для выслушивания благих призывов, а, например, ответственных за техрегулирование — за обязательное нормирование и стандартизацию, допуск на рынок и оценку соответствия, государственный контроль и надзор. И для начала посносить головы — если остальное в обеспечении прорыва пока получается хуже или не получается вовсе.

Все это проверено и не раз. Федеральный закон № 244-ФЗ «Об инновационном центре «Сколково» не зря отменил для данного проекта отечественную систему технического регулирования. Все, что касается норм, стандартов, экспертизы и согласований отдано «на усмотрение управляющей компании». Люди прекрасно понимали, что с действующими правилами и процедурами сделать ничего нельзя, но закрыли глаза на то, что сгенерированный ими продукт в итоге окажется за воротами, во власти все тех же норм, регуляторов и контролеров. С такими мегапроектами система и дальше обречена изредка и по вызову симулировать инновационный оргазм в отсутствие регулярной жизни всего научно-производственного комплекса.

Перераспределительная, ресурсная модель накладывает отпечаток и на саму идеологию «прорыва». Сейчас собираются цифровизацию повесить на бизнес. В этой логике и саму идею прорыва осторожные люди начинают воспринимать как еще один бизнес-план по изъятию средств на стратегическую программу — что-то вроде повышения пенсионного возраста. В итоге мы получим сверхмощную концентрацию ресурсов, но в интересах не прорыва, а очередной фазы перераспределения.

Те же проблемы с главной составляющей прорыва — с наукой. Существующая система администрирования резко сокращает отечественной науке часы ее вялотекущей жизни. Здесь тоже обращаться надо не к ученым, а к тем, кто систематически мешает науке делать свое дело. За последние годы в этом направлении особенно много достижений. Даже на этом форуме витало представление о науке как об одной из отраслей массового производства, будто речь идет о гвоздях или патронах. Это вскрывает не только полное непонимание специфики научной деятельности, но и более общую проблему. Работает многоуровневая система имитации. Политическая власть в контакте с населением симулирует тотальность нескончаемых побед и свершений. Этажом ниже исполнительная вертикаль симулирует исполнение популистских приказов и целых программ, но и от науки требует не результата, а его имитации в формальной библиометрии, например, в отчетности голым количеством статей.

То же с образованием.

Создается впечатление, что для прорыва у нас есть все, и осталось лишь его совершить, тогда как на самом деле есть все, чтобы он не состоялся и даже оказался в принципе невозможным. Страна бросается в прорыв, не обсуждая условий его реализации, в том числе выходящих за компетенции собственно науки. Установки класса «мегасайенс» — это очень эффектно, но все же до этого надо что-то делать с политическим климатом и порожденной им катастрофической утечкой мозгов, с тем, что наука и образование уже превратились в сырьевые отрасли и производства низкого передела.

Модернизация-2008 рассматривалась не только как научно-технологическая: за кадром маячил лозунг «Свобода лучше, чем несвобода». Сейчас это слово, уже ставшее почти бранным, вновь всплывает в текстах руководства. Например, так: «…Объединяя усилия государства, бизнеса, научно-образовательного сообщества, расширяя свободу для инициативы и творчества наших людей». Тренд от «скреп» к раскрепощению обозначен; можно заключать пари, где именно процесс остановится.