Австрийский император Франц Иосиф, большинству русскоязычной публики известный в основном как «старик Прогулкин, загадивший весь Шёнбрунн» из книги о бравом солдате Швейке, не любил технических новшеств. Он не пользовался лифтом, хотя во дворце это устройство имелось, пишущей машинке предпочитал старую добрую перьевую ручку с чернильницей, автомобилю — конную упряжку, а телефону — личные или на худой конец письменные рапорты министров. В общем, все как во времена молодости, которая пришлась у императора-долгожителя на старосветскую середину XIX века.

В последнее время я вспоминаю старого монарха не только потому, что изучал когда-то его жизнь и его империю, но и по другой причине. Не будучи технически особо сообразительным и передовым человеком, я с тоской и испугом натыкаюсь на новости об очередных внедряющихся в нашу жизнь новшествах, идти в ногу с которыми становится все труднее. «Наверное, это старость», — издеваются надо мной дети, хотя вообще-то я не дотянул пока и до пятидесяти. У них, детей, все как-то получается — за пару минут освоить новую модель смартфона или компьютера, поддерживать одновременный диалог в нескольких соцсетях и мобильных приложениях, с помощью пары кликов заказать билеты в театр, в отпуск и на футбол.

Впрочем, дело не только в технической отсталости определенной части населения, к которой я имею то ли честь, то ли несчастье принадлежать. Новинки отчасти провоцируют, а отчасти отражают общественные изменения, масштаб и последствия которых мы, кажется, еще не осознали.

Есть, конечно, сущие мелочи. Скажем, вместе с телефонами-автоматами умерла романтика звонков по ним. Ты звонишь — она не снимает трубку, ты перезваниваешь — снова ничего; ты закипаешь, в голове у тебя множество разных версий, одна хуже другой; перезваниваешь через полчаса, у тебя последняя монетка, ее негде разменять, — и далее, как в песне Высоцкого (если молодое поколение помнит такого): «А, вот уже ответили! Ну здравствуй, это я…» Говорит, что гуляла с собакой. Ну, собаку эту мы разъясним… В общем, эмоции. Адреналин. А сейчас?

Однако есть и дела более серьезные. Давно стало банальностью утверждение, что социальные сети изменили информационную картину мира. Но в последнее время с соцсетями происходят небанальные вещи. Марка Цукерберга тягали «на ковер» в американский Конгресс, чтобы выдавить из него признание, что фейсбук и прочие соцсети — масс-медиа, а не просто технологическая платформа. А значит, они подлежат соответствующим ограничениям, касающимся hate speech, обсценной лексики и прочих вещей, благодаря которым когда-то появилась поговорка «Это интернет, деточка, здесь… (грубым образом вступают в интимный контакт)».

Акции Facebook и Twitter полетели вниз почти на 20%, а администрации этих компаний стали тысячами нанимать контролеров контента — фрилансеров, на основании результатов труда которых вырабатываются алгоритмы для искусственного интеллекта. На него и возлагается главная цензурная миссия, поскольку «живая сила» не в состоянии справиться с проверкой продукции 2,2 млрд пользователей Facebook. Новые медиа так и не стали тем, что вроде бы задумывалось изначально: пространством глобальной коммуникации и свободного обмена мнениями. Вместо этого они вначале превратились в орудие «культурных войн» и политических битв, а теперь, похоже, начинают дрейфовать в сторону тотального контроля и наблюдения — как обычно, из соображений борьбы за все хорошее, против всего плохого. Но ведь хорошо известно: списки ограничений, если они начинают составляться, подобны Вселенной — склонны к неограниченному расширению.

Эта эволюция делает соцсети частью нынешнего культурного тренда, в котором есть внутреннее противоречие. С одной стороны, западный мир провозглашает торжество индивидуализма и прав личности. С другой, контрольные инстанции всех уровней относятся к свободным индивидам как к малым несмышленым детям, которым нельзя доверять принятие серьезных решений.

Яркий пример — борьба с курением. Вещь это, несомненно, полезная, но вот уже лет 15 она повсеместно ведется почти исключительно методами выдавливания курильщиков из общественного пространства. Пропаганда, просвещение (за исключением наклеек-«ужастиков» на сигаретных пачках) — всё давно уступило простейшему: пошли вон! Отсюда, оттуда и во-о-о-н оттуда тоже. Такой же логике подчинена и борьба с азартными играми — речь идет даже не о больших казино, а о маленьких забегаловках с игровыми автоматами: в одном из районов Праги, где я живу, их в один прекрасный день просто закрыли без всяких дискуссий.

Ничего! Я жду, когда по тому же пути отправятся бары и прочие разливочные — и, пряча под полой или в сумке запрещенные к публичной демонстрации бутылки, потянутся по домам те, кто еще не избавился от позорной привычки к винопитию. Поскольку предаться сему пороку можно будет только дома, за закрытыми дверями и плотно занавешенными окнами.

А потом, глядишь, придет очередь секса. Уже сегодня опросы говорят о том, что нынешняя молодежь в развитых странах начинает заниматься сексом позже, а партнеров меняет куда реже, чем их родители, то есть мы, в злые и веселые 90-е, на которые для нас пришлось время гормональных бурь. Сдержанность части молодых — это, наверное, прекрасно, как и любое ответственное поведение, если бы не одно «но». Продиктовано такое поведение, судя по многим наблюдениям, не только благоразумием, но и расширяющейся социопатией.

Поколение IT-новинок в среднем хуже завязывает контакты, чем это делали когда-то мы, не вооруженные интернетом как подпоркой для интровертного одиночества. Нет, ни любовь, ни секс, конечно, не исчезнут, для этого людям пришлось бы перестать быть людьми. Но прекрасный новый мир может оказаться местом обитания куда более одиноких существ, чем менее совершенный мир рубежа тысячелетий.

Одна надежда — на Илона Маска. Если ему удастся-таки наладить через пару десятилетий регулярное межпланетное сообщение, может, те из нас, кто доживет до тех светлых времен, смогут улететь куда-нибудь на другой глобус из трезвого, целомудренного и обезжиренного мира будущего.

Наконец-то новейшие технические достижения послужат благому делу сохранения старины. До тех пор, пока она не уйдет сама, естественным путем, — вместе с нами, последними, кто был молод в ХХ веке.