Я выхожу из метро и двигаю в сторону 62 дома по улице Перерва — на сайте акции говорится, что это точка сбора участников шествия.
На подходе к месту сбора я замечаю женщину в пуховике, торгующую черно-желто-белыми шарфами и платками. Она стоит на тротуаре, кутаясь в синий палантин, и рассказывает мне, что вот уже несколько лет продает «атрибутику» перед акцией. Сегодня она не продаст почти ничего — людей будет мало, чуть больше 300 человек вместо заявленных организаторами ранее 6000. Да и из этих трехсот большинство активистов придет на «Русский марш» уже со своими выцветшими шарфами.
Не всегда, кстати, черно-желто-белыми.
Вот, например, рядом с продавщицей «атрибутики» тусуется молодая девушка в шарфе с символикой ФК «Локомотив». Пухлые щеки у нее выкрашены в красно-зеленые цвета, сквозь боевой раскрас проступает пьяный румянец. Она говорит мне, что вчера была на матче с тульским «Арсеналом», а сегодня, едва прикорнув, с утра направилась на марш. Фанатка «Локо» держит в руках флаг с плохо отпечатанным на нем коловратом.
Улица Перерва перекрыта. Вдоль дороги — полицейские барьеры, образующие клетку. Конец этой узкой клетки в 2,5 километрах отсюда, у памятника «Солдату Отечества» — это конечная точка маршрута участников марша.
Вход в клетку — это восемь рамок металлодетекторов для осмотра людей без плакатов и сквозная надувная палатка слева от рамок. В этой палатке сидят специалисты, которые скоро начнут проверять, не написано ли на плакатах чего лишнего. Если написано, то на марш не пропустят.
За рамки пока вообще никого не пускают, поэтому участники «Русского марша» пока собираются на предоставленном им клочке асфальта перед металлодетекторами.
Я решаю за ними понаблюдать.
Вот пацаны лет пятнадцати в камуфляжных штанах по очереди фоткаются на фоне толпы полицейских, периодически вскрикивая: «Ну че, как получилось?» У одного из них брелок в виде желтой уточки на ранце.
Полицейские смотрят на это и по очереди зевают — их пока даже больше, чем тех, кто через 40 минут понесет по пустынной улице свои стяги.
А вот коротко стриженый парень в красно-белом шарфе что-то увлеченно рассказывает группе ребят в берцах и штанах цвета хаки:
— Девочка сделала репост про христианскую веру и в Штаты вообще улетела жить. Вдруг закроют. А я язычник — мне вообще пофиг, — пока парень скажет эти слова, каждый из чуваков в берцах сплюнет на асфальт по раза три.
Я замечаю своего знакомого — огромного «бессрочника» (участник молодежной акции «Бессрочный протест» — Ред.) Лешу. Леша в берцах, синей куртке и теплой кепке вразвалочку переходит от группы к группе и улыбается во весь рот. Вообще Алексей имеет вид хозяина всех маршей на свете,
единственное, что его огорчает — это то, что в паблике организации «Нация и свобода» перед маршем про него написали, что он агент ФСБ и провокатор. Хотя на самом деле Леша — идейный правый националист.
В 13:15 начинают пропускать людей через рамки — большинство участников акции к тому времени уже подошли к месту сбора. Кто-то за моей спиной в этот момент сильно расстраивается:
— Серьезно? Это все? Всего двести человек? В том году больше пришло. В том году полиция не пропустила больше половины принесенных националистами плакатов, после чего марш отказались проводить четверо его организаторов и акция была разогнана. В этом году в палатке при мне забраковали только несколько баннеров, да еще у лидера комитета «Нация и свобода» Георгия Шишкова отобрали повязку на руку.
Пока я проходил полицейский осмотр, хоругвеносцы успели развернуть три своих флага.
И вот я стою и завороженно смотрю снизу вверх на два черных полотнища с изображениями Иисуса Христа в разной цветовой гамме. На третьем флаге изображена «Троица» Рублева. Над флагами — серое ноябрьское небо и устремленные в него крыши люблинских многоэтажек.
Рядом с флагами хоругвеносцев встает мужчина со стягом, на котором изображен какой-то святой с нимбом. Я приглядываюсь и узнаю Игоря Талькова
— календарь за 94 год с портретом певца висит у моей бабушки на балконе. Слева от Талькова колышется небольшой флаг Российской империи и неопознанный мной флаг с лаконично выведенной на нем формулой графа Уварова «Православие, самодержавие, русский народ». За спинами этих знаменосцев постепенно выстраивается черно-желто-белая толпа.
Позади нее собираются люди с черно-зелеными флагами «Ассоциации народного сопротивления». Среди вижу еще одного своего знакомого — 14-летнего «бессрочника» Ярослава. Он уже привык к камерам, поэтому спокойно смотрит поверх журналистов. После «Русского марша» Ярослава выцепят из толпы «эшники», посадят в автозак и увезут в ОВД по району Арбат.
В 14:00 марш, наконец, трогается. Толпа так и движется тремя отдельными частями: впереди — черно-желто-белые, позади — черно-зеленые, а между ними журналисты.
Сразу после начала акции один из активистов черно-зеленых кричит в мегафон фамилию лидера АНС Карасева — одного из трех организаторов «Русского марша», задержанных еще до его начала.
— Карасеву! — кричит парень.
— Свободу! — отвечает ему толпа.
Потом свободу требуют еще для нескольких националистов, а в конце — для всей России.
Черно-желто-белая толпа впереди меня говорит другие вещи. «Россия — это Европа» — почему-то читает со смартфона очередной лозунг активист.
Это звучит так неожиданно и приятно, что один парень с флагом гербовых цветов срывает голос на слове «Европа». Когда он кричит, на его шее проступает венка.
Две толпы солидарны только в одном — в требовании отменить 282 статью. Поэтому когда один из активистов кричит в мегафон «Отменить два-восемь-два», ему вторят почти все марширующие. Я говорю почти все, потому что вот
справа от меня, например, молча идет «воспитательница из детского сада в Королеве», по совместительству «представитель большого движения «Русская белая братва».
А слева от меня идет бритый парень в наушниках. У него всегда открыт рот, но мне не совсем понятно, кричит он вместе со всеми или подпевает треку.
Полицейские за этим праздником наблюдают спокойно и даже как-то лениво.
Марширующие все чаще умолкают, и в такие моменты мне кажется, что полицейские рации шипят громче, чем говорит вся толпа.
Между журналистами идет седой дедушка с флагом Российской империи. Ему 64 года, он разносит «Вечернюю Москву», вкладывая между полос антиправительственные листовки. Сегодня он участвует в марше в первую очередь из-за пенсионной реформы. Дедушка высматривает на последних этажах одной многоэтажки лица сочувствующих — на каком-то из прошлых «Русских маршей» ему махали оттуда «имперским флагом». Сейчас там пусто.
Шествие сворачивает с Перервы на небольшую площадь на Люблинской улице перед кафе «Якитория». Полиция не пускает на площадь парня в короткой черной куртке и берцах — он с собакой, поэтому вынужден наблюдать за начавшимся митингом из-за ограждения, схватившись рукой за полицейский барьер.
Напротив памятника «Солдату Отечества» стоит военная техника. В небе несколько минут кружит вертолет, потом улетает.
С маленькой черной сцены активист марша просит всех поднять флаги. Участники марша поднимают в небо 12 флагов, среди которых непонятным образом оказался флаг с советской символикой. Один из организаторов марша подходит к полицейским с просьбой помочь убрать с митинга этот флаг, на что те ему отвечают, что это знамя Победы.
Выступающие на сцене быстро сменяют друг друга.
— Мы здоровые силы нашего города и нашей нации. Пусть нас мало, пусть нас очень мало, но мы есть то самое зерно, из которого вырастет русская политическая нации, — доносится со сцены.
Между остатками участников марша ходит православный активист в фуражке. Он отказывается представляться, но говорит, что приехал из Сергиева Посада — «духовной столицы Руси». В руках мужчина держит картонку: «Помогите поэту Николаю Боголюбову, осужденному за стихи». На него косится дедушка в кепке, его зовут Андрей Владиславович Семенов. Андрей Вячеславович продает по сто рублей свою небольшую брошюру «Учение о выборе. Основы селектологии».
В 15:15 люди сворачивают флаги. Я прохожу через заграждения с выбитым на них «УВД ЦАО» и сворачиваю в сторону «Якитории», откуда из-за окон с гирляндами за митингом наблюдало несколько посетителей кафе. На двери кафе записка о том, что оно по техническим причинам не работает, но охранник, внимательно посмотрев в мое лицо, пускает внутрь. Я вижу, что несколько еще недавно маршировавших националистов пьют кофе, совершенно не выделяясь среди других посетителей кафе.
