КолонкаКультура

О реформе речи,

Или предварительные итоги «Театрального дела»

Этот материал вышел в номере № 138 от 12 декабря 2018
Читать
О реформе речи,
Фото: Влад Докшин / «Новая»
Докладная записка Ольге Александровне Егоровой, Главе Московского городского суда, профессору кафедры Гражданского права Российской академии правосудия от обозревателя отдела Культуры «Новой газеты» Марины Токаревой

Ваша честь, в понедельник, 10 декабря, заседание Мещанского суда по делу Кирилла Серебренникова и «Седьмой студии» отложено: Алексей Малобродский — ​в Кардиоцентре. В перерыве самое время обратиться к Вам с просьбой.

Речь о речи.

Простите за трюизм, Ваша честь, но речь — ​важнейший инструмент не только театра, но и суда.

На фоне «Театрального дела» за полтора года слушаний стал очевиден, на мой взгляд, поистине скандальный контраст.

Вряд ли на каком-то другом процессе в истории новой России в зале суда присутствует столько первых лиц актерского цеха: Лия Ахеджакова, Виктория Исакова, Елена Коренева, Ксения Раппопорт, Чулпан Хаматова; часть из них выступала поручителями. Обвиняемые — ​тоже люди театральной выучки: у Кирилла Серебренникова режиссерский, поставленный голос, достигающий отдаленных уголков зала, полнозвучно и громко произносит слова Алексей Малобродский, великолепно говорит и защищается. Софья Апфельбаум, Юрий Итин не растерял директорской отчетливости. Они все говорят ясно и внятно. Мы их слышим и понимаем.

А вот голоса судей, прокуроров, обвинителей — ​неразличимы! Сейчас на всех фазах судебного рассмотрения, особенно при чтении документов, результирующих, итожащих происходящее, можно только гадать о содержании сотен прочитываемых как будто бы вслух абзацев.

Невнятность — ​главная черта этого процесса.

Наверное, так происходит везде и повсюду на судебных просторах России. Но, Ваша честь, нельзя ли хотя бы в столице, в судах Вашей юрисдикции, это исправить?

Ваши подчиненные — ​дипломированные юристы, многие из них советники и кандидаты юридических наук. Так отчего же они не владеют главным подспорьем своей профессии — ​внятной речью?

Защита, Ваша честь, себе такого не позволяет. Адвокаты говорят громко, четко, так, как если бы стремились донести смысл. Обвинители же говорят тихо и неразборчиво. И в зале наступает коллапс. Многим становится дурно физически, некоторым психологически, и всем поголовно — ​профессионально.

Ведь если на протяжении долгих часов в зале суда нас погружают в ровный шум языковой невнятицы, как вникнуть в аргументы обвинения? Если нельзя понять, как правильно интерпретировать? Во всех этих случаях у меня, как у очевидца, возникает чувство: все произносимое — ​лишь голая и пустая формальность.

«Театральное дело» — ​громкий процесс, само существо которого подчеркивает, что спектакль на сцене и спектакль в зале суда, — ​события разного уровня. Так неужели нельзя сломать традицию?

…Нет, если это они от стыда, Ваша честь, понимаю. Не всякий раз хочется поднимать голос для тех аргументов и доказательств, которые озвучиваются. Вы, быть может, видели, как гениально Ролан Быков играл врача-логопеда в фильме «По семейным обстоятельствам»? Дикция и фикция — ​они ведь, как мы все давно осознали, в том числе на примере «Театрального дела», тесно связаны.

Вспомним известную классическую рекомендацию — ​«читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой!». Но пономарь-то читал (и читает) всем известные тексты Псалтири, с которыми каждый может ознакомиться, а тут?! Кто может в этом суде да и в любом, Вам подведомственном, угадать, что предъявляет обвинение?! Как комментирует судья?! И почему мы вообще должны гадать в такой точной науке, как юриспруденция?

Мы все встаем, когда входит судья, но мы ведь не сели со сроками, чтобы обращаться с нами как с людьми, лишенными прав? Ваша честь, в зале суда я нахожусь при исполнении своих служебных обязанностей, которому Ваши подчиненные категорически препятствуют. Как исполнять свою работу в условиях глубочайшего неуважения суда к аудитории, в условиях априорной готовности с ней полностью не считаться? Мы не просим и не ждем, чтоб судьи декламировали, подавали реплики в зал — ​но ведь наличие микрофона позволяет простую роскошь — ​быть услышанным. При нынешних порядках, Ваша честь, нарушается мое право на смысл, не учитывается Закон о печати и оскорбляется, на мой взгляд, сам дух правосудия.

Ничего подобного нет во Франции, в Италии, в Англии. Там стороны обязаны донести до присутствующих на суде каждое слово, ничего подобного нет и в самой молодой и самой развитой юстиции Нового Света — ​Соединенных Штатах Америки. Там состязания сторон — ​выступления профессионалов, подготовленных во всеоружии профессионального инструментария.

Недаром сериалы и фильмы про американскую юстицию — ​всегдашние лидеры проката, а обвинителей, защитников, судей незазорно играть звездам Голливуда. Но если Машков, к слову, или Хабенский, или, например, Райкин, чья сценическая речь — ​отдельный шедевр, возьмутся воспроизвести конкретную жизненную манеру, царящую в современных российских судах, они создадут социальную сатиру.

И если машина правосудия — ​часть государства, тем больше причин позаботиться о лице родины.

Могли ли себе позволить невнятную речь Плевако, Урусов, Кони, Стасов?

А, скажем, в Басманном суде есть, не скрою, Ваша честь, свои звезды невнятности. Сидя на заседаниях по продлениям сроков задержания, мы с колегами спорили, кто среди них чемпион. Назову.

…судья Елена Ленская, шлифовщик шорохов, мастер неразличимого скрежета, в котором изредка мелькают образцы оформленной речи.

…судья Артур Карпов (с виду вылитый то ли Юл Бриннер, то ли почти Брюс Уиллис), но разве Крепкий орешек умеет невнятно шелестеть на экране?

В Мосгорсуде, Ваша честь, работают мучители. Ровное бормотание на одной ноте. Даже не белый шум. Они читают документы, подлежащие «исследованию», так тихо, что это становится для всех, кто хочет уразуметь происходящее, настоящей мукой.

И конечно, вершина отечественной юридической традиции — ​последовательного сглатывания всех подробностей, деталей и обстоятельств процесса — ​демонстрируется сейчас в Мещанском суде под председательством уважаемой судьи Ирины Аккуратовой.

Когда уже на втором заседании из зала взмолились о звуке, о применении микрофона, Ирина Витальевна и бровью не повела: «Микрофон не для этого, он для вызова свидетелей!»

Когда она принимает решение исследовать документы, зал, аргументы, свидетельства тонут в половодье неразборчивой речи. Пытка нечленораздельностью, Ваша честь, это корректно? Разве это не издевательство над людьми в зале суда и над сутью Вашей профессии?

А теперь остановимся, с Вашего позволения, на понятии «внятность», как оно бытует в нашей языковой культуре, не чуждой, полагаю, Российской академии правосудия.

По словарю Ожегова, внятный — ​это хорошо слышный, отчетливо звучащий.

По Большому толковому словарю современного русского языка Ушакова, внятный — ​это явственно слышный, отчетливо звучащий, а также понятный, вразумительный («Стих мой, сердцу внятный». Пушкин).

Точно так же в Толковом словаре русского языка Ефремовой.

И вот главное: синонимы внятности — ​вразумительность, доступность, понятность, ясность; популярность, доходчивость, постижимость, четкость, разборчивость, отчетливость, общепонятность, удобопонятность, общедоступность, толковость, явственность, удобоваримость, членораздельность.

Ваша честь, все — ​и адвокаты, и обвинители — говорят: ​процесс будет идти еще долго. За эти месяцы мы можем организовать курсы речевой подготовки, чтоб театр тоже поработал в интересах справедливости. Уроки сценречи — ​тот минимум, Ваша честь, которым театральные деятели могут послужить спектаклю, режиссируемому российской юстицией.

Ведь Вы защищаете Фемиду? Вы стоите за закон и справедливость? Так дайте нам убедиться, что у Вас получается!

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow