Есть в мире такой удивительный человек, Юрий Михайлович Рост. И само его присутствие в моей жизни делает ее устроенной, теплой, надежной.
У человека в жизни редко бывает много друзей, а у Роста очень много друзей. И его хватает на всех. Одинаково.
Каждому человеку, с кем бы он ни дружил, он ровесник. Когда он со мной, он мой ровесник. Когда он с Георгием Данелией, он ему ровесник. Юра — друг моего сына. И это совершенно удивительно: Ване 26 лет.
Он равен и, можно сказать, конгениален (красивое слово, которому меня научил Остап Бендер) всякому человеку, с которым дружит.
И это создает удивительную атмосферу единства, истинной, глубокой близости.
Не знаю, откуда у него этот такт, открытость, приветливость. И еще какая-то смиренность, внутренняя Юрина смиренность перед каждым человеком, с которым он начинает дружить. Потому что он в этого человека по-настоящему влюбляется. Потому что есть в этом человеке что-то такое, чего нельзя не заметить, и эта дружба-любовь наполняет все пространство. На дружбу очень многие смотрят потребительски, а он ни от кого ничего не ждет, не требует, не собирает дани, наоборот, он готов в любой момент себя всем дарить и делает это с радостью. Я думаю, мало христиан найдется на земле, которые готовы так щедро собой делиться. И вот этот потрясающий талант, Богом данный — быть другом, уметь дружить, — превосходит многие другие его таланты, о которых известно всем…
Конечно, я считаю его своим прихожанином. Иногда смотрю, как, приходя в храм на Большие праздники, на Рождество, Пасху, он пытается превратиться в «правильного прихожанина», пытается соответствовать. Я вижу, как он к этому долго готовится, подходит со словами «Я не мог к тебе не прийти!» — с этого начинается наш разговор всегда.
В этом есть что-то совершенно детское, такая евангельская детскость, ведь дети не обязаны себя хорошо вести…
Его христианство вполне ему соответствует. Он не может быть правильным христианином, как вообще ни один христианин не может быть «правильным».
И еще историю про Пасхальное яйцо мир должен узнать обязательно. В одну из Пасх, года четыре назад, приходит Юра в храм, и у него в глазах такая хитрость лукавая. Видно, что схулиганить хочется, потому что он вообще без этого в принципе жить не может. Но в церкви, с одной стороны, хулиганить как-то не очень, а с другой стороны, видно, что не терпится ужасно. И вот он подходит ко мне и говорит:
— Ты можешь мне яйцо освятить на Пасху?
— Могу! — говорю.
— Но, видишь, — говорит, — такое дело, это непростое яйцо…
— Что значит, непростое яйцо? В каком смысле? Ну, давай твое яйцо!
И тут он достает огромный булыжник (как потом выяснилось, реликт, привезенный из Монголии) и говорит:
— Вот — яйцо динозавра. Можно освятить?
Я так несколько замялся, до этого подобной практики не встречал. Тем не менее подумал-подумал, открыл требник, где есть чин освящения, и говорю: «Юр, ты знаешь, тут не написано, какие яйца нужно и можно освящать — куриные, голубиные… А раз не написано — значит, можно!»
И мы начертали на этом яйце «ХВ», поскольку динозавры в каком-то смысле наши прародители, а яйцо освящается потому, что это символ будущей жизни, зародыш вечности, «жизни будущего века».
В этом главный христианский догмат о Воскресении Христовом, о том, что все мы воскреснем, что все мы снова вылупимся из земной оболочки, прорвем, расколем эту скорлупу смерти и оживем! И мы пропели с Юрой «Христос воскресе из мертвых!» и окропили яйцо динозавра…
…Рост так же не укладывается ни в какую формулу, как счастье. И какое счастье, что он рядом. Его легко любить. Что тут скажешь? Есть люди, которых легко любить…
