— Лучшие собаки — суки! — сказал мне Боярский. — Во всяком случае, лучшие вожаки — они. Как в жизни: женщины управляют, мужики тащат.
Вынужден поверить на слово. Виктор Боярский — один из великих путешественников современности, путешественников в подлинном, но, увы, уходящем смысле этого слова, из тех, кто шествовал по планете собственными ножками. Гренландия, Аляска, арктическое побережье Канады. Только на Северном полюсе он побывал более шестидесяти раз.
Кстати, когда в очередной раз на полюс пришел, там уже какая-то веселая компания в футбол играла. Оказалось, московскому бизнесмену на день рождения друзья купили «путевку», и самолетом, вместе с гостями, — сюда. Так что Боярский им чуть не испортил праздник.
А еще Боярский в составе международной экспедиции «Трансантарктика» пересек шестой континент по самому длинному из возможных маршрутов (от океана до океана), через, опять же, полюс, только — Южный. Шесть человек из пяти стран и 36 собак, впряженных в трое груженых нарт, провели в пути почти 7 месяцев. Все это время Боярский шел впереди всех — и людей и саней — с навигатором на груди.
И вот это достижение даже повторить никому уже не удастся. В Книге рекордов Гиннесса оно останется навсегда. Таких переходов не было до них и никогда больше не будет.
— Почему?
— Мы завершили «Трансантарктику» в 1990-м, а через четыре года Комитет по охране окружающей среды ООН принял решение все неэндемичные виды фауны из Антарктики убрать. И естественно, что и младенца с водой выплеснули. Потому что собак как раз и надо туда завозить, никакой заразы они занести не могут. Это не пингвины какие-нибудь.
— А людей не запретили?
— Людей — нет. Американцы, англичане очень широко собак у себя на антарктических станциях использовали. Все сезонные работы, геологов, прочих исследователей им обеспечивали собаки. Собаки не вездеход, им топлива не надо, они неприхотливы, гусеница не слетит, карбюратор на морозе не откажет. Встали и пошли. Так и будут тихонько по девять часов тащить 500–600 килограммов в нечеловеческих условиях, в собачьих, потом плюхнутся в снег, переспят, а утром снова девять часов. Корм, конечно, приходится с собой брать, но теперь разработаны корма такие, что тащить их уже не так и трудно.
— И что за собаки были в экспедиции у вас?
— Самые разные, с бору по сосенке, наши, аляскинские, гренландские… Погибли — пять. Две — еще на пути в Антарктиду, в Гаване, от теплового удара. Еще одна сразу после финиша.
— С 2014 года Боярский —президент Федерации ездового спорта России. Каким образом?
— В 2014 году пришли ко мне ребята, говорят: просим возглавить. Я им: привет вам горячий, какое отношение я к спорту имею? Нам, отвечают, нужна нейтральная фигура, которая весь собачий мир устроит. И кое-что порассказали. Я, признаюсь, никогда не думал, что люди так между собой собачиться могут. Зачем, почему, что делить-то? Ведь ни денег нет, ни собственности. В общем, согласился на год, оформили мое президентство, получили аккредитацию в Роскомспорте, денег, правда, тот не дал тогда, не дает и сейчас. Чемпионаты за свой счет проводим. Цена вопроса, в сущности, небольшая — 400 тысяч рублей примерно. И регионы в общем-то своих поддерживают, дорогу оплачивают. Роскомспорт лишь призами обеспечивал, кубками. А теперь и кубков не дает. Но президентом я так и остался до сих пор.
Уже несколько лет Федерация проводит чемпионаты России в Тверской области в детском центре «КомпьютериЯ», у деревни Ямок. Летом центр детьми забит, а сейчас свободно. Удобство в том, что центр недалеко от трассы расположен, природа замечательная, с собаками размещаться разрешают, цены щадящие.
В этом году участвовали спортсмены из 12 регионов. Перечислю все: Нижегородская, Тюменская, Рязанская, Омская, Свердловская, Ленинградская, Московская области, Санкт-Петербург, Москва, Республика Башкортостан, Хабаровский край, Камчатский край. Самым возрастным участником чемпионата стал Михаил Фатеев из Тюменской области. Ему 59 лет. Самая молодая — тринадцатилетняя москвичка Полина Белова.
Я посчитал по протоколам — команды привезли 176 собак. Прежде всего, конечно, «норвежские метисы». Их вывел кинолог Нильс Андреас Ханзен в конце 80-х специально для ездового спорта. За основу взял крупных немецких курцхааров и вязал их с лучшими грейхаундами Скандинавии. Выросшие щенки развивали очень высокую скорость, но им не хватало выносливости. Тогда была прилита кровь спортивного курцхаара, и метисов назвали «грейстерами». Но выяснилось одно неприятное обстоятельство: дружелюбием они не отличались.
И тогда грейстеров стали вязать с итальянскими пойнтерами. Получилась мощная собака, не агрессивная и очень быстрая — этот самый норвежский спортивный метис. Их используют в ски-джоринге — это когда собака тянет за собой одиночного лыжника. Хороши они и в упряжках на короткие дистанции.
Но где требуется упрямая выносливость, способность «по девять часов в день» тащить за собой груженые нарты, а наутро вставать и еще девять часов. И еще, и еще.
О чем с поразительными подробностями рассказывал Боярский.
Понимаю, чем рискую, но скажу честно: могучие красавцы «норвежцы», специально выведенные для побед в спортивных соревнованиях, моего личного «приза зрительских симпатий» не получили. Более того, я даже не мог избавиться от совсем уж неприличного чувства злорадства, когда на финише встречал лыжников, которых собаки должны были (в полном смысле слова — на себе) вытаскивать к победе, но девятикилометровую дистанцию не выдержали, финишировали с высунутым языком вслед за хозяином. Это не помешало, конечно, метисам победить во всех без исключения номинациях, ибо все дистанции на чемпионате были спринтерскими, а здесь СЕСам шансов не оставалось.
СЕС — это «северная ездовая собака»: лайки, хаски, гренландцы, маламуты. Конечно, несправедливо (мне кажется) заставлять их соревноваться в том, в чем сама природа их ограничила. Но Роскомспорт отказывается разделять участников по «весовым категориям», как тяжелоатлетов, борцов или боксеров, хотя, как мне говорили, в Европе именно так и поступили.
Все-таки заметно, что ездовой спорт в России очень молод и далеко не так популярен, как, наверное, того заслуживает. Назовите еще вид, где бы в списке участников чемпионата страны были сплошь второразрядники, перворазрядники и совсем мало кандидатов в мастера спорта. А мастер спорта международного класса в России и вовсе один — Сергей Панюхин, да и тот сам уже не выступает, и обе его дочери (чемпионки страны) — тоже.
Панюхин — морской летчик, служил на Камчатке, успешно занимался альпинизмом. Первый в стране питомник спортивных ездовых собак создал он.
«Как назвать питомник? Этого вопроса не возникло. Только Ингляу — значит «бледнолицый» с корякского. Ингляу, Уляу, Ляушка — изумительной красоты и мудрости белоснежный камчатский пес. Первая наша ездовая собака. Первый наш вожак. К сожалению, мы не видели его в пору молодости, к нам он попал уже четырнадцатилетним, вместе со своим партнером по упряжке семилетним Кингом. Старый вожак с восьми месяцев работал в упряжи, прошел две самых длинных «Берингии», почти по 2000 км каждая, от Камчатки до Чукотки, все знал, все умел, все понимал. Единственное, чего панически боялся, — это выстрелов. Пробегать мимо биатлонного стрельбища было для этих двух собак мукой. При них пьяный хозяин расстрелял всю упряжку, чудом уцелели лишь Ингляу и Кинг. Выстрел для собак означал одно — кровь и смерть. Они никогда не знали, что такое ласка или даже просто доброе отношение со стороны человека. Продавая их нам, хозяин предупреждал: «Никогда с цепи не спускайте — убегут, к человеку совсем не подходят!» Конечно, не подходят! Собак били, и били жестоко, подолгу оставляли без еды и без воды, а вместо ошейников на них были капроновые тонкие веревки, изранившие шею до крови. Через две недели, понаблюдав за собаками и увидев полную их адекватность, мы отпустили псов свободно бегать. Кинг с Ингляу не только не убежали, но, словно дрессированные, по первой команде возвращались к нам на прогулке. Так был разрушен распространенный миф о «свободолюбии камчатских ездовых и постоянном зове предков». Просто бить животных не нужно.
Уляу и Кинг никогда ничего не просили — ни ласки, ни еды, ни ухода. Они приучены были молча ждать. Сначала собаки даже боялись подойти к миске с едой, пока близко находился человек. Первое время, если мы опускали руку к ним на голову, чтобы погладить, псы пригибались и прикрывали глаза мелко дрожащими веками, ожидая удара. Лишь через месяц «оттаяли» и начали выражать радость при виде нас. Более молодой Кинг подпрыгивал и даже тявкал, а старый тихий Уляу застенчиво отворачивал морду в сторону и чуть вилял хвостом — он вообще боялся смотреть в лицо человеку.
Эти собаки всегда работали не потому, что любили каюра (до нас они не знали, что с человеком можно дружить), и даже не из-за боязни попасть под палку. Они работали, потому что по-другому вести себя в упряжке не умели. Эти два камчатских «могиканина» на генетическом уровне вобрали в себя все лучшее от своих предков — в работе их не превзошел никто, мы ни разу не видели у них провисших постромок. Собаки умели терпеть боль, усталость, не показывать плохого самочувствия, умели, сдирая когти, сгорбившись вытягивать груженую нарту из полыньи, умели идти по бездорожью, неведомым образом определяя правильный путь под сугробами, умели ладить со всеми другими собаками и без драк подчинять их себе. В нашей нарте они работали лидерами три зимних сезона. Кинг умер от диабета, а Ингляу прожил у нас еще 4 года, уже на пенсии — спал, ел и гулял без привязи.
Умер Уляу так, как умирают старые камчатские собаки, — просто вдруг ушел из питомника. Мы искали его по всему лесу, в буреломах и кедрачах. Но Ингляу исчез. Даже в смерти остался крайне деликатным и не пожелал доставить хозяевам никаких тягостных забот. Он ушел от нас в возрасте 21 года».
(Из воспоминаний Елены Панюхиной, опубликованных на сайте Федерации ездового спорта.)
— И что вас подвигло к собакам?— спросил я Сергея Панюхина.
— Женщина. У меня жена — москвичка, но еще в детстве ее родители увезли на Камчатку, в Палану. Они на три года завербовались и остались на 45 лет. У девочки выбора не было, в 12 лет уехала из Москвы и попала в Корякский округ. Мать работала в библиотеке, отец руководил строительным управлением, строил там что ни попадя — от канализации до дорог. Все построенное в Палане — это он. Так вот, там все ездили на упряжках, и жена, естественно, с детства это освоила. Потом поступила в институт, вышла за меня замуж. И когда моя служба подошла к концу, встал вопрос, что делать дальше. В профессиональный альпинизм уходить, работать как высотный гид, сопровождать экспедиции? И тут жена: давай собаками займемся. Поехали по Северу, накупили собак, плохих, хороших, начали свое дело.
— Вы начали с питомника.
— Конечно. У каждого, кто занимается таким спортом, есть свой питомник. Он может состоять из одной собаки, либо, как у нас, до 40–45. Это камчатские ездовые и чукотские ездовые. Потом, когда у нас появилось имя, когда мы начали выигрывать все гонки, какие проводились на Камчатке, нас пригласили на международный марафон «Альперод». Он стартует из Гренобля и идет через четыре страны — Швейцарию, Францию, Италию и Австрию. Очень уважаемая гонка, фактически чемпионат мира, 700 километров. Сильнейшие гонщики планеты, те, о ком я тогда только в журналах читал, все великие имена того времени. Рик Свенсон, Ким Вальд, сильнейшие американские гонщики, французы, немцы.
— И как они нашли вас?
— Жена ездила на симпозиум, в Германию. И там как раз показывали немецкий фильм о Камчатке, мы там фигурировали. И нам говорят, а вот у нас никогда никого из России не было. В общем, я приехал. И из 50 гонщиков пришел 47-м, это и было наше место тогда, российское, в этом виде спорта. А в 2001 году на чемпионате мира в США, через шесть лет и среди тех же пятидесяти гонщиков я был уже пятый.
— Спортивные ездовые собаки —это дорогое удовольствие?
— Очень. Но в начале 90-х спонсора на Камчатке мне было найти значительно легче, чем сейчас. И когда мы вышли на международный уровень, пусть и заняли 47-е место, вернулись, мне устроили встречу с губернатором. И я ему сказал: 47-е — это сейчас наше место, место России, место Камчатки в этом спорте. Но если мы хотим переломить ситуацию…
— А место Камчатки не в мире, а в России какое тогда было?
— Первое, безусловно. Камчатка и Чукотка — на всех соревнованиях спор был только между ними. Тут многое зависит, конечно, от нюансов. При одних погодных условиях могут выиграть чукчи, при других — коряки. На Чукотке проводится ежегодный марафон «Надежда» — более тысячи километров, примерно по двадцать упряжек участвуют. На Камчатке своя такая гонка — «Берингия». Они сейчас увлеклись рекордами, в последний раз, надо уточнить, то ли 1500, то ли 1800 километров гонку провели. И уже иностранцы приезжают в этой гонке участвовать, и из Центральной России.
— Проблема инвентаря остро стоит?
— Инвентаря высокого класса в России как не делали, так и не делают. Здесь, на чемпионате, посмотрите, на 90% — австрийский «Данлер». Я первый «Данлер» привез в Россию в 95-м, тогда еще у нас никто ничего подобного даже не видел. Стоимость начинается от полутора тысяч евро. Но для тренировок вполне можно обойтись и тем, что делают наши мастера. У них, конечно, нет доступа к качественным материалам, но деревянные нарты делают очень неплохие. Я для катания туристов, детей купил такие и эксплуатирую уже шесть лет, лучше мне ничего и не надо.
— Сегодня я впервые побывал на соревнованиях, и мне кажется, не совсем справедливо, что чемпионами называют не собак, а хозяев.
— Это в Европе так. А вот у американцев имя собаки-вожака, лидера команды, ставят наравне с гонщиком. И когда в Белый дом приглашают на встречу с президентом страны победителя знаменитого аляскинского марафона «Айдитарод», тот приходит со своей собакой. Это незыблемая традиция, каждый год.
— Что с вашим питомником сейчас?
— Мы выступать перестали, с Камчатки перебрались сюда, в Тверь. Последний раз дочь выиграла чемпионат России в 2017 году. Но уже тогда она стартовала на десятилетних собаках. И выиграла, хотя у всех соперников собаки были намного моложе. Это были наши последние старты. Новых мы не заводим. Осталось шестнадцать. Они постепенно уходят.
Мне уже под шестьдесят. Перехожу на туризм, краеведение, катаю детей, детский клуб создал. У меня в Твери чум стоит настоящий, дети приходят, пьют там чай, понимают, что в этом чуме можно жить, учатся разжигать костер, обращаться с собаками.
— По вашим наблюдениям, сейчас появились у нас питомники, сравнимые с вашим?
— Да. Но они же все у меня собак покупали. Я вот сейчас хожу по чемпионату и отмечаю: вот от меня собаки, вот
— Вы их узнаете?
— Конечно. По глазам. Посмотрел в глаза (смеется) и узнал. Строение, окрас, у нас он был такой характерный. Их очень много здесь.
— Вы наблюдали сегодня за стартами?
— По мере возможности. К сожалению, сейчас наблюдается некоторый спад. Ну, первая тройка бежит хорошо, на международном уровне, но в основном уровень не очень высокий.
— Когда лыжники финишировали, за некоторыми собаки уже сами шли.
— Именно так.
И последнее.
Фотокор «Новой» Светлана Виданова, исползавшая трассу в поисках лучших ракурсов, огорчилась, что ей не удалось сделать уникальный кадр: на одном из виражей, в лесу, на трассе неизвестно как оказался рыжий кот. И уселся, даже не представляя, что вот-вот выскочит первая, рвущая постромки, упряжка. Судьи на дистанции кота успели прогнать, встреча миров не состоялась, чемпионат сорван не был.
