Председатель Совета судей РФ, доктор юридических наук Виктор Момотов, выступая в клубе им. Замятина, предложил ввести ответственность за «скандализацию правосудия» — в русле уже внесенных законопроектов о карах за неуважение к власти. Он пояснил, что за неподобающие высказывания о суде по закону наказания нет, и
судьи «оказываются беззащитными перед лицом лжи, распространяемой недобросовестными СМИ».
Я хотел бы ответить профессору Момотову на правах бывшего юриста, занимающегося именно судебной журналистикой последние 30 лет. Мой ответ будет уважителен: Виктор Момотов, в отличие от многих своих коллег, не уклоняется от диалога с представителями гражданского общества. Я, со своей стороны, не менее критически настроен в отношении судебной системы, но, следуя поговорке, буду подметать свою сторону улицы. Уровень российской журналистики в целом и судебной в особенности сегодня чудовищен. Но тут важно разобраться, почему это так.
Упреки в том, что журналисты редко пишут «о хороших судебных решениях» — не новость. Но журналистика, как боль, реагирует на отклонение от должного.
Когда суд открыто принимает справедливые, законные и понятные людям решения, журналистам, в общем, говорить и не о чем.
Это предмет пропаганды в нормальном смысле слова, а если у судебной системы плохой «пиар», то это проблема не наша в первую очередь.
Хотя я много лет пытался судьям с этим помогать. Примерно до начала 2010 годов активно работало Агентство судебной информации, а его фирменным блюдом были «Большие победы маленьких людей» — найденные журналистами в разных регионах и обработанные реальные истории о том, как более слабый в суде побеждает сильного: заемщик — банк, квартиросъемщик — ЖЭК, гражданин — государственную бюрократию и так далее. Истории эти шли на «ура» и очень нравились судьям. Но, во-первых, с годами их становилось все меньше, и это не вина журналистов.
А во-вторых, эта добросовестная пропаганда справедливого суда, производилась, страшно сказать, в основном, на средства фонда «Открытое общество».
Инфернальный Джордж Сорос предоставлял деньги без всяких условий — исключительно из понимания важности независимого суда для развития гражданского общества в России.
От родного государства мы не получили ни копейки, и уже не получим: в нынешнем его устройстве суд все менее защищает граждан и все более служит орудием против них или в крайнем случае играет роль жупела.
Второй причиной кончины «Больших побед маленьких людей» стал в 2014 году закон «Об иностранных агентах». Без денег журналистика способна иногда производить разовые публикации, но рушится сама инфраструктура СМИ, образующая если не хребет, то одну из опор гражданского общества. В поздние советские годы журналистика не подменяла эти структуры, она ими и была: вокруг редакций и на московском уровне, и в любом городке кристаллизовалась общественная активность. Эта машинерия поздней советской журналистики, кроме внутренних «лифтов» и механизмов обучения, включала в себя (наряду с политической цензурой) также механизм редактуры и отбора, защиты от некомпетентности (в том числе в отношении суда) и просто от желтого дерьма.
Резкое «пожелтение» печатной и электронной прессы стало результатом «дикого капитализма» в области культуры в целом: в отличие от серьезного дискурса, «скандалы» хорошо продаются. Плюс, конечно «заказуха», на которую Момотов в клубе им. Замятина тоже намекал. И это тоже нужно признать, но с оговоркой: в «кампаниях по очернительству» прессе достается отнюдь не львиная доля ассигнуемого бюджета — и разве термин «заказ» применим только к заметкам в газетах?
О бедственном положении, в котором находится критическая журналистика (не желтая пресса и не пропаганда), прекрасно известно. В 2014–2015 годах мы провели исследование «контента» (отвратительное слово, но здесь оно уместно) текстовых «СМИ» в 10 регионах. Большинство газет и сайтов были обманчиво частными, но почти все получали деньги из местных бюджетов, что (как показало исследование) вело к исчезновению критической повестки. Наряду с портретом губернатора на первых полосах, абсурдным криминалом и советами, как солить капусту, на последних, все внутренние полосы оказались забиты отчетами органов власти: «приехал, открыл, заявил, уехал».
На это в те годы только из местных бюджетов расходовалось 35 млрд рублей. В 2015 году на встрече президента с СПЧ я рассказывал об этом. Смысл моего предложения был прост: если у нас есть эти деньги на СМИ, не лучше ли потратить их на обучение (в том числе судебных репортеров) и межрегиональные программы, на расследования, требующие трудовых и материальных затрат, а не «пилить бабло», недокладывая в СМИ смысл, так же как при строительстве не докладывают цемент?
Президент ответил: «Так вы хотите, чтобы вы нас критиковали, а мы вам за это еще и деньги платили?»
Теперь я прошу профессора Момотова сравнить: какие средства за последние лет 20 были потрачены на судебную власть: на ее оборудование, информатизацию, повышение квалификации кадров, не говоря уж о зарплате, — и сколько за это же время было вложено в инфраструктуру так называемой «четвертой власти», то есть критической журналистики (а не пропаганды, таблоидов и не в бессмысленные пресс-релизы).
Увядание дискурса критики в профессиональных медиа ведет к его вытеснению в «блогосферу», где нет цензуры, но и редакторов тоже нет. Но профессор Момотов зря думает, что «судьи беззащитны».
Ростовский журналист Сергей Резник провел в местах лишения свободы без малого 3 года «по совокупности» смехотворных «преступлений», а главным образом за то, что обозвал председателя Арбитражного суда «крокодилицей» у себя в блоге.
И ведь никто в профессиональной газете не скажет, что это правильно. Но Резник, занимавшийся критической судебной журналистикой, из институализированных медиа был изгнан, все ему тыкали его «маргинальностью», и чему же тогда удивляться, и он ли за все это в ответе?
По поводу права критиковать судебные решения Совету судей в феврале 2011 года все сказал Валерий Зорькин, и не в манере публициста-почвенника, а как конституционалист. Ответ был связан с просьбой Совета судей РФ оценить действия Тамары Морщаковой, которая развернула в рамках СПЧ «независимую экспертизу резонансных уголовных дел» (это же привело к появлению тупикового так называемого «3-го дела ЮКОСа»). Вот цитата от председателя КС РФ:
«В силу сниженных возможностей правомерного контроля со стороны других ветвей власти особое значение приобретает общественный контроль над правосудием. С другой стороны, такой контроль является важной гарантией от неправомерного административного воздействия на суд… Общественная реакция как на судебные решения по конкретным делам, так и на сложившуюся практику по отдельным категориям дел, не может быть ограничена с точки зрения возможности анализа таких дел и их оценки, в том числе высказанной публично».
Конечно, критика суда должна быть профессиональна. Но тут уж или профессионально, или бесплатно.
Если поляну не пропалывать и не подсыпать удобрения, сорняки очень скоро забьют культурную растительность. Все сказанное касается всякой журналистики, но судебной прежде всего, так как она, наряду с расследованиями, оказывается всегда на переднем крае острых конфликтов. Пока у власти (обобщенно) нет понимания того, что именно критическую журналистику надо поддерживать, как столп гражданского общества, кроме «скандализации», вообще мало что получится.
Вот это бы обсудить в клубе им. Замятина.
Если в Совете судей готовы признать, что деградировала не только журналистика, но и судебная система, интересный и полезный разговор мог бы получиться.
Дмитрий Замятин, чье имя носит этот клуб, между прочим — министр юстиции Александра II, вдохновитель и проводник, наверное, единственной в российской истории демократической и удавшейся судебной реформы.
