Серая панельная многоэтажка тоскливо высится на выходе из метро. Бывшая гостиница, ныне торговый центр «Севастополь», в народе называется попросту — рынок «Севак». Связь с Крымским полуостровом угадывается в цвете встречающей посетителей вывески (синий, отдаленно напоминающий море) и в фасаде здания (многострадальный, потрепанный временем). На этом крымские аллюзии, впрочем, заканчиваются.

«Когда я был школьником младших классов, у вышедшего из «Севака» иностранца можно было выпросить вожделенные Donald или Turbo, — рассказывает мне житель района Зюзино Станислав. — За копейки можно было купить все что угодно: от игрушек и бижутерии до благовоний и приправ. Моя лучшая покупка — нож-бабочка».

Знаменитые жвачки, который были так популярны в 80-х среди советских подростков, к сожалению, я не нашла. Зато узнала, что здесь можно купить одежду и сумки, маскирующиеся под модные бренды, украшения, хозтовары, косметику, индийские специи, чай, кальяны. Говорят, что за дешевым табаком сюда ездит чуть ли не вся Москва.

В 10 утра, спустя час после открытия торгового центра, к четырем лифтам выстраивается очередь. Шоппинг, как советуют пользователи форумов (практически единственный источник информации о «Севастополе»), лучше всего начинать сверху — редкий посетитель выдерживает подъем по узким лестничным пролетам с первого на 16-й этаж.

Чтобы встретиться с руководством ТЦ, я должна позвонить по «секретному» номеру (меня им снабдили правозащитники). Голос на другом конце провода загадочно говорит: «Поднимайтесь в комнату 1309, туда придет человек и отведет вас, куда нужно».

Чувствуя себя героиней детективного квеста, я отправляюсь на 13-й этаж. В лифте полумрак, теснота. Отовсюду слышится иностранная речь. На выходе я замечаю двух молодых людей, которые вытаскивают на площадку бесчисленные коричневые коробки с товаром. Я ловлю на себе их недоверчивые взгляды и быстро проскальзываю в узкий коридор.

Комната 1309 оказалось крошечным магазином с товарами для проведения праздников. На стенах расположились упаковки с воздушными шарами, разноцветными лентами, открытками, которые обычно дарят бабушкам на юбилей, и наклейками на автомобиль в стиле «Ура! Я папа». На верхних полках почетно пылятся свадебные свечи с фальшивыми жемчужными бусинами и сундуки для сбора «свадебной казны».

Когда я захожу внутрь, продавщица бережливо выкладывает новый товар на переполненные полки. Она по-матерински усаживает меня на синюю пластмассовую табуретку и протягивает большую тарелку с орехами и конфетами.

«Сестра позвала сюда работать из Таджикистана. Год я работала без детей, без семья. А потом хозяйка, очень хорошая была, говорит, привези детей, пусть тут учатся. Они приехали. В школу пошли, поговорили, туда-сюда, место есть, — на ломаном русском рассказывает Гульмира. — Так и работаю здесь уже 15 лет. Сейчас дети уже взрослые: старший дочка юристка, второй дочка экономика закончила, а сын медик. На русском говорят лучше меня».

Рассказ Гульмиры прерывает звонок мобильного телефона. Мне передают, что «человек не придет», но что «на втором этаже обо мне знают» и что «меня ждут».

«Выходя из дома, прощаемся с детьми»

Второй этаж четвертого корпуса занимает администрация Центра афганской диаспоры, созданного 23 года назад. Организация, объединяющая афганцев и афганских индусов, помогает решать юридические и материальные вопросы. Ее члены бесплатно обучаются русскому языку, проводят культурные и спортивные мероприятия.

«Наши беженцы отличаются от других тем, что они сами честно зарабатывают и сами живут на свои ресурсы», — говорит мне Наджибула Тактир, главный инспектор одного из корпусов.

Значительная часть беженцев — представители старой афганской интеллигенции: бывшие министры, губернаторы, генералы, доктора наук, преподаватели и журналисты, которые были вынуждены мигрировать после краха правящей Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) в 1992 году.

— Те, кто приехал сюда, обязательно совершили какой-то подвиг, который сейчас считается преступлением.

— Вы тоже совершили подвиг?

— Да. В 1983 году в Мазари-Шарифе похитили 16 советских специалистов, которые работали на хлебозаводе. Они обучали афганцев, чтобы те потом сами могли заниматься производством хлеба. Я участвовал в специальном задании. Мы их освободили от тогдашних моджахедов. После этого нам дали медали.

Об этом случае, как утверждает Наджибула, он рассказал по приезде в Россию в УВКБ ООН, агентстве по делам беженцев:

Если надо будет, я и сейчас буду участвовать в такой операции, чтобы мирных людей от преступников спасти. Тогда многих других отправили в Канаду, в Европу, а мне отказали.

После краха просоветского режима в Россию, по словам Наджибулы, приехало около 500 тысяч афганцев. Сейчас тут живет около 50–100 тысяч человек. Беженцы приезжают в Россию до сих пор, скрываясь от войны.

— В Афганистане когда люди выходят из дома, то прощаются с детьми. Говорят, что, может быть, до вечера не увидятся. Они никогда не знают, где может подорваться бомба.

Я прошу Наджибулу отвести меня поговорить с теми, кто пережил войну.

«Сейчас капитализм — сам выкручивайся»

— Вы сначала скажите, кто вы и что от меня хотите.

— Меня зовут Лиза. Я журналистка. Пишу материал о том, как живут и работают беженцы в «Севастополе».

— С этого и нужно было начинать. А то я представился, а вы — нет. Я же должен понимать, с кем имею дело.

Передо мной стоит невысокий мужчина. Широкие с проседью усы. Одет в серую рубашку с жилеткой и в тон им — глаженые брюки. Был бы похож на советского партийного работника, если бы не смуглая кожа, крупный, выдающийся нос и черно-карие миндалевидные глаза.

Башир Ахмат неохотно садится в кресло, скрещивает руки, закидывает ногу на ногу и пытливо смотрит на меня в ожидании вопросов. Смутившись то ли собственной бестактности, то ли встреченного сопротивления, я робко спрашиваю, каким образом он оказался в России.

«Я учился в Москве. Окончил юрфак МГУ, защитился и остался здесь вместе с супругой. В Афганистане в то время шла война. В столице погибло более 100 тысяч человек, — вспоминает Башир. — По специальности в России мне работу никто не предлагал. Был один чиновник, который предложил в 95-м году заниматься преподаванием в новом университете. Я спросил, а что платят? Говорит, 1500 рублей в месяц.

Пришлось заняться обычным делом — купи-продай. В советское время это называлось спекуляцией».

Башир Ахмат занял денег у друзей и вместе с партнерами начал закупать товар, который в то время «хорошо продавался»: хозтовары, игрушки, одежду и платки. За товаром несколько раз приходилось ездить в Китай — закупаться там было дешевле, но иногда не совсем безопасно.

«Один раз летели через Хабаровск. На вокзале нас очень по-доброму встретили мафиози. Одна группировка побила немножко, денежек взяла. Другая пришла уже к зданию аэропорта. На этот раз мы деньги им платить отказались. А потом обращаемся в кассы, а билетов нет ни на завтра, ни через неделю. Затем приглашает нас к себе начальник аэропорта и говорит: «Нехороших вы ребят обидели».

До дома Баширу удалось доехать практически без потерь, хотя одну пятикилограммовую сумку с товаром все-таки пришлось отдать бандитам, чтобы купить билеты. После поездки он вернул занятые деньги и с вырученной суммы начал торговлю в «Севастополе». Спустя время бизнес начал приносить прибыль. Самое благоприятное время для торговли было в начале 2000-х, а после кризиса 2008 года постепенно начался спад.

— У меня двое детей: один — врач, другой — программист. Слава богу, что они сами сейчас зарабатывают.

— А российские власти вам как-то помогали тогда или сейчас?

Но я не могу пожаловаться очень сильно, потому что сами русские разве не в таком положении? Знакомый мне однажды сказал по-дружески: «Слышь ты, черный русский, ты бы помолчал. У тебя российский паспорт, но ты черный. А у нас многие русские документов не имеют. И таких прав не имеют».

«Обидно» — не то слово. Плакали!»

Я не успеваю встретиться со всеми обитателями «Севастополя», которые согласились со мной поговорить. Раздается очередной звонок — меня зовет к себе президент афганской диаспоры.

Пройдя через двойные двери, я попадаю в просторный кабинет. Мужчина в темно-синем дорогом костюме и до блеска вычищенных ботинках, улыбаясь, уверенно протягивает мне руку и жестом приглашает за стол для переговоров.

Гулам Мохаммад, бывший генерал-полковник афганской армии, садится в свое широкое кожаное кресло. За его спиной висит картина с изображением гидроэлектростанции Наглу — места, недалеко от которого родился господин Гулам (именно так его называют в диаспоре). На противоположной стене расположились портреты двух президентов: Владимира Путина и Ашрафа Гани. На весь потолок растянулась карта Афганистана — дизайнерская задумка самого господина Гулама.

Секретарь приносит на блюде-этажерке мармелад и пастилу и ставит две чашки с черным чаем. Я удивленно озираюсь по сторонам: не ожидала увидеть беженцев в такой обстановке.

«Мы уже практически не считаем себя беженцами, — говорит господин Гулам, будто прочитав мои мысли. — Мы давно мигрировали. После вывода советских войск из Афганистана в стране усилилась внутренняя борьба. В 1992 году правительство пало. Все, кто в него входил, бежали. Большинство из них уехали в Россию, потому что они здесь учились».

У господина Гулама тоже есть советское образование. В 1986 году он окончил в Ленинграде Высшее политическое училище имени 60-летия ВЛКСМ МВД СССР по специальности «юрист-политработник», как и российский министр внутренних дел Владимир Колокольцев. Они вместе учились и лично знакомы.

После учебы господин Гулам вернулся в Афганистан, работал в полиции, а позднее — был губернатором провинции Кунар. Он дважды пережил покушения. Одно из них произошло недалеко от его дома в Кабуле. Господин Гулам вышел с солдатами проверить обстановку в городе. Поджидавшие рядом моджахеды выстрелили очередью и ранили его в ногу. Некоторые нападавшие были убиты на месте, другим удалось скрыться. Раненый господин Гулам уехал на лечение в Москву. Тут он и живет до сих пор.

Многие беженцы, как и господин Гулам, занимали в Афганистане высокие посты, имели звания, богатство, свой дом…

— Мы рассчитывали на то, что получим, как это сейчас принято, политическое убежище. Но когда мы приехали, Советский Союз уже распался. Россия находилась в очень трудном положении. Не до нас было. Мы приехали в Россию, чтобы выжить. А если бы мы еще свои права качать стали, то ничего бы не получилось.

— Не было обидно, что, приехав сюда, вы, люди с высшим образованием, вынуждены были именно «выживать»?

— «Обидно» — это не то слово. Плакали! Психологически было очень сложно. Не дай бог, чтобы человек оказался в такой ситуации.

Почему афганцы стали собираться вокруг гостиницы «Севастополь», мне никто толком не рассказал. Говорят одно — поначалу костяк диаспоры составляли представители трех силовых ведомств: обороны, внутренних дел и госбезопасности. Позднее через «сарафанное радио» к ним стало присоединяться все больше и больше людей. В феврале 1997 года беженцы провели съезд (прямо как во времена СССР), на котором выбрали руководство. Президентом диаспоры стал господин Гулам.

«Достойный человек. У него было высшее образование. Русский язык знал. Популярности среди народа было больше, чем у других», — говорит глава комитета по культуре диаспоры Омар Нангяр, снявший на выборах свою кандидатуру в его пользу.

«Тут мафия, там мафия»

Об истории «Севастополя» и людях, которые обитали в нем в разное время, известно немногое. Гостиничный комплекс был построен к Олимпиаде 1980 года. Как писали СМИ, в начале девяностых его контролировала преступная группировка, состоявшая преимущественно из выходцев из Татарстана. Криминальные авторитеты жили на 10-м и 11-м этажах одного из корпусов гостиницы (высота была выбрана так, чтобы снайперы не могли их достать из соседних зданий). Позднее они выкупили четыре корпуса, открыв в них ночной клуб, казино и рестораны.

Примерно в это же время «Севастополь» становится центром притяжения афганских беженцев. Господин Гулам признает, что в гостинице действительно хозяйничали бандиты, которые пытались перетянуть приехавших афганцев на свою сторону, однако он категорически отрицает, что эти попытки были успешными.

«Многие имели опыт войны в Афганистане, умели пользоваться оружием, — вспоминает он. — А в Москве в тот момент тут мафия, там мафия. Были попытки завербовать: вместо того чтобы учить человека обращаться с оружием, можно было взять тех, кто уже несколько лет воевал».

По словам членов диаспоры, афганцы не поддавались на провокации бандитов — они уехали от войны и хотели спокойствия, поэтому у них не было особого желания участвовать в местных разборках.

Несмотря на сомнительное соседство с криминальными авторитетами, в 90-х афганцы активно начали занимать номера под торговлю (аренда одной комнаты в то время, по словам господина Гулама, стоила около 300 долларов в месяц; на мой вопрос, откуда афганцы брали деньги, он не ответил). Сейчас в главном торговом корпусе афганцы и афганские индусы занимают 90% помещения. Только 17 комнат из 300 арендуют продавцы из России и стран СНГ.

Одному из собеседников из диаспоры я прямо заявила, что не верю в то, что иностранцы без проблем ведут такой бизнес, без «крышевания» с чьей-либо стороны. Мне ответили загадочно и уклончиво: «Да, все не так просто».

С временными трудностями (по крайней мере, с теми, о которых стало известно СМИ) бизнес в торговом центре столкнулся только в 2009 году. После закрытия Черкизовского рынка полиция нагрянула с проверками в «Севастополь». По словам силовиков, они нашли контейнеры с контрабандным и контрафактным товаром на 900 млн рублей. Торговля на несколько дней была приостановлена, но закрыть ТЦ не удалось. Господин Гулам, вспоминая тот инцидент, отвергает претензии силовиков, отмечая, что «мода была такая, один закрыли, надо было все закрывать»:

— На других рынках не соблюдалось законодательство, была контрабанда, наркотики, проституция. Мы же всегда отличались от Черкизовского и «Садовода» тем, что ничего незаконного не делали.

«Севак» воспринимается как гетто»

«У нас все по закону», «Если не будет закона, будет анархия», «Как позволяет закон, так и работаем», «Я ни одного дня вне закона в России не жил» — с такими словами меня встречали в каждом магазине, в который я заходила, чуть ли не с порога. Именно поэтому они и вызывали у меня сомнения — о легальности бизнеса я никого из афганцев сама не спрашивала.

Однако не такими убедительными кажутся и различные сообщения о том, что в «Севастополе» царят преступность и полный беспредел. В марте 2018 года «Московской комсомолец» опубликовал статью, в которой со ссылкой на местных жителей утверждалось, что в ТЦ нашли спайсы (психоактивные вещества) и «прочую неполезную гадость», о наличии которой якобы можно догадаться, «просто прогулявшись по окрестностям».

«Севак» воспринимался и продолжает восприниматься как некое гетто, город в городе со своими законами и правилами, — отмечает житель района Станислав. — Насчет криминала ничего конкретного сказать не могу. Инстинктивно понимаешь, что это территория беззакония во всех возможных проявлениях, но каких-то конкретных доказательств у меня нет. Как нет и примеров из личного опыта или опыта друзей».

На уровне слухов такая информация действительно ходит, но она никак не задокументирована, утверждает муниципальный депутат Зюзина Константин Янкаускас. Единственное, на что жаловались местные жители (и это подтверждено документами), — крысы и антисанитария, источником которой были контейнеры, расположенные рядом с детской площадкой.

«У владельцев ТЦ нет разрешительной документации на установку этих складов. Часть из них — помойка. Что в остальных, мы не знаем, — говорит Янкаускас. — Когда мы стали писать обращения, их всего лишь отодвинули на метр вглубь территории, подальше от детской площадки, и посадили деревья, чтобы появился «зеленый щит» между контейнерами и детской площадкой».

Если сравнивать с современными ТЦ с кристально-чистыми полами и просторными помещениями, обстановка в «Севастополе» действительно может показаться «антисанитарной», в том числе из-за огромного количества коробок с товарами, которые продавцы постоянно перетаскивают на лифтах с этажа на этаж, из одного коридора в другой. Из-за этого некоторые покупатели, придя один раз, больше не возвращаются. Кто-то обходит «Севастополь» стороной из-за отсутствия четких правил торговли и средоточия «непонятного народа».

«Я ни разу не чувствовал угрозы, исходящей от них. Никогда вокруг торгового центра не происходит никаких разборок, никто громко не ругается, нет сомнительных групп людей, — рассказывает студент ВШЭ Глеб Байкалов, проживающий в общежитии в корпусе «Севастополя». — Да, я вижу, что это люди других национальностей, но они, как и многие, с утра приходят на работу, а вечером с нее уходят. Плохого мне о них сказать нечего».

По информации мундепа Константина Янкаускаса, из департамента Москвы пришло предписание к 2032 году вернуть здание «Севастополя» к первоначальному назначению и убрать торговую составляющую, оставив только гостиничный бизнес.

— Все это слухи конкурентов, — говорят в афганской диаспоре.